Философы против художников: почему Платон и Аристотель не любили классическое искусство
Еще в XVIII веке основоположник европейского искусствоведения Иоганн Винкельман назвал древнегреческое искусство вершиной творческой мысли. С тех пор этот тезис превратился в незыблемый постулат — и тем удивительнее тот факт, что такие глыбы античной мысли, как Платон и Аристотель, осуждали чрезмерный интерес к любым видам искусств. Молодым людям не стоит увлекаться рисованием, лепкой и сочинением стихотворений, говорили они ученикам. В первую очередь такое отношение к искусству было вызвано конфликтом между собственно философией и творческими реалиями Древней Греции, классовым неравенством и особенностями самого античного искусства.
Философия Платона напрямую противоречила воцарившимся в Греции художественным принципам. Чтобы понять ее суть, представьте двух собак. Первая — маленькая, рыжая, с маленькими прижатыми к голове ушами и короткими лапами. Вторая — большая, белая, с длинной шерстью, такими же длинными лапами и мордой. Что их объединяет? Как мы понимаем, что оба животных являются собаками, несмотря на их различия? Платон отвечает на этот вопрос так: у каждой сущности в окружающем мире есть своя идея, то есть идеальный образ. Сколько бы ни было разных собак, существует одна «идея собаки», которая вбирает в себя все возможные вариации.
По аналогии у каждой совокупности однородных предметов есть своя идея.
В реальном мире может существовать сколько угодно разных предметов, но у них всегда есть идеальный образ. Место, где все эти идеи собраны, Платон называет Эйдосом. Таким образом, реальные предметы — это всего лишь тени их идеальных образов. Поэтому для Платона реальный мир подобен театру теней, где человек может различить только очертания предметов, но не понять их суть.
По Платону, искусство — это подражание вещам реального мира. Но эти вещи для философа были лишь тенями своих идеальных образов. Поэтому искусство оказывается еще дальше от истины, чем окружающий мир, которому оно подражает. То есть искусство обманчиво вдвойне, поскольку являются подражанием подражанию.
Конфликт Платона и современного ему искусства состоял в том, что философ считал пагубной попытку художников подражать реальности. Реальность в его философии сама по себе уже являлась миром теней, скрывающих истину. Поэтому Платон рассматривал художников как вредителей, которые мешали людям вычленить из окружающего мира тот самый идеальный образ:
«…живопись, как вообще всякое подражательное искусство, создает свои произведения, отстоя далеко от истины, общается с тою частью души, которая [весьма] удалена от разума и является любовницей и подругой всего болезненного и лживого».
Кроме того, Платон писал, что мастерство художника — не его собственная заслуга. Художник — всего лишь проводник «демонической энергии», которая в моменты создания чего-либо овладевает его разумом. Эту идею Платон позаимствовал у Демокрита. Таким образом, всё, что было создано, например, скульптором, не является результатом его мастерства. По Платону, единственное отличие простого человека от художника — наличие этого «вдохновения», «одержимости» или «наития»:
«Но кто подходит к вратам поэзии без неистовства, Музами посылаемого, будучи убежден, что он станет годным поэтом лишь благодаря ремесленной выучке, тот является поэтом несовершенным, и творчество такого здравомыслящего поэта затмевается творчеством поэта неистовствующего».
Ученик Платона Аристотель был менее радикален по отношению к искусству. В отличие от учителя он воспринимал окружающий мир как мир реальных предметов, а не их теней. Так же как Платон, Аристотель считал, что главная особенность искусства состоит в подражании. Но отвергал платоновскую идею «одержимости» художника, тем самым признавая, что за каждым творцом стоит не «демоническая энергия», а талант.
Между тем Аристотель не был сторонником искусств. В его философии основной задачей искусства было «воспитание чувств».
Он утверждал, что люди приходят в театр, чтобы напомнить себе о тех или иных чувствах. Таким образом, человек, который часто посещал греческий театр и видел там боль, страдания и отчаяние, в будущем мог легче перенести эти состояния.
То есть Аристотель не усматривал в театре самостоятельной художественной ценности.
Подобным образом Аристотель относился и к другим видам искусства, связанным с физическим трудом. Он писал, что они воспитывают в молодых людях чувство прекрасного. Но в то же время заниматься этими искусствами — значит уподобиться ремесленнику, который работает руками под палящим солнцем. Для Аристотеля, который и сам был аристократом, это недопустимо:
«Совершенно очевидно, что из числа полезных [в житейском обиходе] предметов должны быть изучаемы те, которые действительно необходимы, но не все без исключения. Так как все занятия людей разделяются на такие, которые приличны для свободнорожденных [аристократов], и на такие, которые свойственны несвободным, то, очевидно, из первого рода занятий должно участвовать лишь в тех, которые не обратят человека, занимающегося ими, в ремесленника.
Ремесленными же нужно считать такие занятия, такие искусства и такие предметы обучения, которые делают физические, психические и интеллектуальные силы свободнорожденных людей непригодными для применения их к добродетели и для связанной с нею деятельности. Оттого-то мы и называем ремесленными такие искусства и занятия, которыми ослабляются физические силы. Это те работы, которые исполняются за плату; они отнимают досуг для развития интеллектуальных сил человека и принижают их».
Несмотря на это, Аристотель также считал, что совсем не быть причастным к искусству тоже плохо. Он писал по этому поводу следующее:
«Невозможно или, во всяком случае, трудно стать основательным судьею в том деле, к совершению которого сам не причастен».
Требование практического усвоения элементов искусства было подсказано Аристотелю его глубоким пониманием природы искусства, верным сознанием того, что без практического освоения и знакомства, без собственной активности воспринимающего художественное восприятие немыслимо. Это говорит нам о том, что, даже не будучи скульптором или художником, каждый аристократ должен был, по Аристотелю, разбираться в самой сути этих ремесел. Идеальный аристотелевский тип свободнорожденного человека — это настоящий художник, который действительно разбирается в своем деле, но без кисти, произведений и самого права творить, потому что творить — значит уподобляться рабу.
Работа полагается рабам. Работа же является и основным признаком рабства. Аналогичная связь и между понятиями πόνος («труд», «мучение», «страдание») и μόχθος («тяжелый труд», «страдание», «мука») и соответствующими определениями πονηρός («дурной», «скверный», «бесчестный») и μοχθηρός («жалкий», «негодный», «порочный»). Πόνος («страдание») — это прежде всего труд. Да и μόχθος — это труд, или тяжелый труд.
Человек, занятый трудом, и особенно тяжелым физическим трудом, — это πονηρός и μοχθηρός (то есть «дурной», «жалкий», «порочный»). Эти определения до сих пор имеют отрицательный смысл в новогреческом языке.
То есть художники, которые также занимались ручным трудом, находились не в лучшем положении. В отличие от аристократов, основными занятиями которых были философия и риторика, не требующие физических усилий.
Предрассудок оказался живучим настолько, что когда несколько столетий спустя Микеланджело заявил отцу о своем желании стать художником, то был жестоко избит. Это произошло потому, что даже в эпоху Возрождения низкий социальный статус художника все еще имел место.
Во Флоренции, например, живописцы были обязаны вступать в цех врачей и аптекарей.
Но при этом они были лишены многих благ, которыми пользовались последние.
У скульпторов и зодчих положение было несколько более благоприятным, так как они делили один цех с каменщиками и деревообделочниками, в котором фигурировали как равноправные члены. Зато этот цех принадлежал к категории менее престижных объединений, в отличие от старшего цеха врачей и аптекарей. Подобные цеха представляли собой торгово-ремесленные корпорации с жестким правилами и строгой иерархией. Принадлежность художника к такой корпорации автоматически опускала ценность его труда до уровня работы того же каменщика.
Конфликт между древнегреческой философией и искусством подобен конфликту между конечным результатом и процессом. Греки были готовы созерцать, но к трудоемкому процессу создания не желали иметь никакого отношения.
Отчасти подобное пренебрежение древних философов к искусству можно объяснить классовой принадлежностью их самих: любовь к мудрости была возможна только в том случае, если у тебя был изначально какой-то капитал и, соответственно, много свободного времени. У деятелей искусства такого капитала не было, поэтому вместо того, чтобы заниматься рассуждениями о высоком, они зарабатывали себе на хлеб, чего Аристотелю, например, делать было необязательно. Таким образом, философы, аристократы по природе, оказались совершенно в ином мире, нежели скульпторы и художники, что породило известный «конфликт».