Голод и молитва как лекарство от всего. Записки из психиатрии

«Это родовое»

Врач расспрашивал меня про родственников с ментальными расстройствами, чтобы понять, есть ли генетическая предрасположенность. Но для него было куда важнее, были ли в семье убийства. Получив утвердительный ответ, он немного загадочно ответил «это родовое» и начал говорить про передачу через поколение и подобные вещи.

Не знаю, почему меня это не насторожило. Мы продолжили терапию.

Начались какие-то полутрансовые техники, на которых я плакала и задыхалась, теряя связь с реальностью, держала кирпичи, била подушки, дышала в каком-то ритме и повторяла много раз, что это не нравится мне, что я не хочу продолжать так работать.

Но как должна выглядеть терапия, я не знала, поэтому думала, что так и надо. Что всё пройдет. Что станет легче. Но становилось лишь хуже.

Тогда мне назначили галоперидол, начали капельницы, от которых мне сводило челюсть и я блевала (тогда мне сказали делать их на голодный желудок). Капельницы я не закончила, а симптомы не уходили, и врач спокойно ответил «надо было капаться дольше» прогресс не увеличивался, зато увеличивалась цена за прием.

Церковь Иисуса Христа и голод

Одним из симптомов было расстройство пищевого поведения. Тогда мне предложили пойти на встречу с ребятами с зависимым поведением. Мне показалось это интересным. Сказали время и место.

Подойдя к зданию, я увидела табличку «Церковь Иисуса Христа» и, сравнив себя с Марлой Зингер из «Бойцовского клуба», я открыла дверь и спустилась в подвальное помещение.

В группе помимо меня 2 человека: парень Андрей и его мама Дарья (имена изменены) Мы начали знакомиться. По этическим соображениям и выполняя правило анонимности, я не смогу передать вам диалог. Я сдерживала свои эмоции и тихо сидела, дожидаясь окончания этого ******* [полного ужаса]. В конце встречи мне дали книгу Мармона, которую я так и не взяла и тихо сказала своему терапевту, что больше туда не вернусь.

Улучшений не наблюдалось. Мне повысили дозу галоперидола и сказали, что скоро снимут с лекарств и посадят на голодовку, мол, это помогает.

Мне становилось лишь хуже. И хуже. И хуже. 6 схем лечения сменили за полгода. А мне не лучше.

Однажды я пришла на терапию и попросила вызвать скорую, чтобы меня отправили в психоневрологический диспансер с суицидальными мыслями. Приехала сначала полиция (на все суицидальные вызовы приезжают они) и мой отец, мужчины в форме сказали мне что-то вроде: «Ну вот, ты улыбаешься же, учишься хорошо, в чем проблема?» Я молчала и думала: «Если меня не заберут — это будет конец».

Цена отсутствия помощи

Через еще несколько минут криков моего отца, что в больницу он меня не пустит и некорректных слов «поддержки» полиции, приехали врачи. Я объяснила симптомы и сказала, что лечусь у этого врача частно. Меня спросили, что вообще в целом со мной, я посмотрела на врача и сказала: «Расскажите им, какой у меня диагноз?» — на что он ответил мне: «А ты как думаешь?» Я чувствовала, будто человек, который отвечал за мое состояние, толкнул меня в пропасть.

Меня посадили в машину скорой помощи, я попрощалась со своим врачом раз и навсегда. (Позже он позвонил моей маме, чтобы взять деньги за тот «прием». 2500 — цена отсутствия помощи.)

В пути я быстро печатала сообщение подруге, что ближайший месяц меня не будет на учебе, и слушала вопросы папы: «Думаешь, это смешно? Думаешь, это хихоньки-хаханьки? Это из-за того, что ты с другом поругалась?»

Я молчала. Мысль в голове лишь одна: «ПНД — моя последняя надежда».

Палата номер 4

Меня раздели до трусов, срезали ногти, забрали все вещи, оформили и положили в палату номер 4 — наблюдательную. В ней постоянная видеосъемка и лежат два типа пациентов — новенькие (как я) и самые тяжелые.

Сонный женский голос из палаты спросил меня: «Почему ты здесь?» Я тихо ответила: «Умереть хотела». Обладательница голоса вздохнула со словами «Еще одна…», и я попыталась уснуть, укрывшись старым пледом.

Из-за больших доз снотворных помню больницу я плохо. Меня вскоре перевели в первую палату, и как-то немного я привыкла к больничной жизни, плохой еде, туалету без дверей и разного рода запретам.

«Молись»

В один день мне стало плохо, я начала громко плакать и бить себя по голове, моя соседка сначала сказала: «Мы, вообще-то, уборкой тут занимаемся, не отлеживайся». А позже позвала врача. Меня привязали.

Проснулась я уже развязанной. Было страшно. Я никогда не думала, что окажусь той, кого привяжут к кровати.

Через несколько дней меня привязали еще раз (не помню, за что), но я освободилась от вязок сама, кинув их в сестру. Мне повезло, и она ничего не сделала мне, а спокойно отправила на ужин. Это немного подняло мне настроение.

В целом мое состояние улучшалось, иногда лишь были приступы. Один такой случился во сне, медсестра вывела меня из палаты, умыла, села со мной на пол и начала говорить.

Она казалась мне милой до фразы: «Ты молись главное. Господь не дает нам испытаний, которые мы не смогли бы пройти». Я ушла спать, не желая слушать подобные речи от медработника.

Чуть позже мне изменили схему лечения, приступов становилось всё меньше. Я начала общаться с пациентками. И жизнь и правда в целом начала казаться мне не такой ужасной. Даже в холодной больнице с постоянным наблюдением сестер и пациенткой, которая обливала нас «святой водой» из-под крана.

Свой день рождения я отметила в психбольнице, в компании действительно странных соседок по палате, поедая торт ложкой и принимая открыточки, которые пациенты сделали как могли. В тот день я была счастлива настолько, насколько вообще возможно почувствовать себя счастливым с кучей лекарств в организме.

Дней через 10 меня выписали.

Как оказалось в итоге, шизофрении у меня никогда не было, и всё то время, что я лечилась капельницами и галоперидолом в больших дозах, мне становилось лишь хуже, а тот дипломированный специалист упорно не замечал этого.

Поэтому лучше почитайте чек-листы, как понять, что терапевт вам не подходит или что его нужно менять, и не затягивайте с этим.

Присоединиться к клубу