Карантин как политический феномен: кто и зачем подвергает изоляции людей и вещи

Обычно «карантином» называют изоляцию потенциально опасного объекта с целью не допустить заражения других, но американские исследователи архитектуры Джефф Мэйна и Никола Твайлли рассматривают это явление как пространственный концепт. На лекции в институте «Стрелка» они рассказали о политической и культурной подоплеке таких мер. Оказалось, что в зону карантина могут попасть не только люди, но и бананы, пчёлы, образцы горных пород Луны и даже гугл-запросы, причем ограничения налагаются далеко не всегда по медицинским показаниям. Катя Киселева посетила эту лекцию и законспектировала для читателей «Ножа» самое важное.

Автор Катя Киселева

журналист

Феномен карантина возник в XIV веке в Венеции. Термин изначально переводился как «сорок дней» (итал. quaranta giorni): в течение этого времени корабли, прибывшие из других стран, должны были находиться на некотором расстоянии от берега. По Адриатическому морю пролегали торговые маршруты, связывавшие Европу с Ближним Востоком. Суда часто приносили из восточных земель различные заболевания, потому местные островные территории преобразовали в станции ожидания, где корабли стояли на якоре под флагом карантина. Тогда же он стал основным инструментом для проектирования внутреннего пространства города.

В том, чтобы ограничивать перемещения потенциально опасных переносчиков заразы и изолировать их, местным властям помогала топография Венеции. Изобретенный здесь архитектурный язык всевозможных блокировок движения, создававший пространство карантина, лег в основу современной концепции гетто.

Другое место, исторически связанное с карантином, — Мальта. Это крохотное островное государство выступало в качестве «бутылочного горлышка» между Северной Африкой и Южной Европой. Здесь карантин проходили корабли, направлявшиеся с Ближнего Востока в Англию, Францию и Португалию. В 1814 году Мальта вошла в состав Британской империи по Парижскому договору и с тех пор использовалась англичанами как основная остановка для торговых судов.

До конца XIX века многие полагали, что опасные бактерии передаются через почтовую бумагу, потому в те времена была широко распространена практика дезинфекции писем и посылок с помощью дыма и уксуса. Сейчас следы от этих манипуляций позволяют понять, какие регионы считались потенциальными источниками заболеваний.

Для предотвращения эпидемий внутри стран позже стали строить специальные больницы на окраинах городов. На рубеже XIX–XX веков здания для карантина существовали уже во многих государствах мира. Туда помещали иммигрантов, если возникало подозрение, что они могут быть переносчиками инфекции.

Развитие медицины в ХХ веке создало иллюзию, что карантин — это пережиток прошлого, старомодный и слишком грубый метод. Казалось, что появление антибиотиков, лекарств и вакцин полностью исключает риск распространения инфекционных заболеваний. Старые лазареты, отведенные под карантин, опустели, многие из них превратились в руины. Некоторые заброшенные изоляционные зоны стали памятниками исторического наследия. Например, в 1970-х это произошло с комплексом North Head в Сиднее, построенном в 1832 году и использовавшемся в качестве места для карантина более 100 лет.

В начале XXI века всемогущество современной медицины снова было поставлено под сомнение. События 11 сентября в США вселили в людей страх биотерроризма. В Китае в 2002 году произошла вспышка атипичной пневмонии (или SARS — тяжелого острого респираторного синдрома). Год спустя птичий грипп распространился из Южной Кореи в соседние страны Азии, далее — в Европу и Африку. В 2012 году был зафиксирован вирус MERS (ближневосточный респираторный синдром), а в 2014-м случилась самая масштабная по количеству жертв эпидемия века: от Эболы, очаг которой локализовали в Западной Африке, умерло более 11 тыс. человек.

Карантин вдруг превратился в серьезную политическую проблему, поскольку специальные пространства для него уже давно не использовались. Госпитали и больницы перестали принимать пациентов — потенциальных переносчиков страшных инфекций, о которых раньше никто не слышал. Потребность в постройках для карантина возникла вновь.

Так, после эпидемии Эболы медицинскому центру штата Небраска власти выделили 20 млн долларов на создание 20 мест для карантина в Омахе. На первый взгляд больничное пространство ничем не отличается от обычной недорогой гостиницы: здесь есть Wi-Fi, телевизоры, беговые дорожки, ванные комнаты. Здание оборудовано системами контроля воздухоснабжения и давления. Все поверхности изготовлены из легкоочищаемых материалов. Стены покрашены особой субстанцией: если бактерии не были удалены в ходе уборки, их распознают под инфракрасным излучением.

Тем не менее жизнь в карантине — это биологическая изоляция, которая сопряжена с серьезными ограничениями. Каждую комнату можно одним нажатием кнопки мгновенно превратить в автономное пространство, не связанное с соседними помещениями, если у кого-то действительно замечены симптомы инфекционного заболевания. Пациентам разрешено взаимодействовать с внешним миром только посредством телефона и видеосвязи.

Родственников не пускают даже к умирающим. Устройство помещения делает невозможным побег. В пространства карантина разрешен доступ только специалистам по инфекционным болезням.

При необходимости консультации с другими медработниками с ними связываются дистанционно.

Опыт проектирования подобных пространств в Великобритании изначально существенно отличался от американского.

Если в США люди могут свободно передвигаться по предоставленной им территории карантина, то в Соединенном Королевстве существуют более строгие ограничения: пациенты помещаются в изолятор Трекслера — полиэтиленовый пакет, который надевают на кровать. Через отверстия этого пузыря передают еду и забирают отходы.

Такой порядок облегчает работу врачей: в отличие от своих американских коллег, британские не носят биоскафандр. Но по той же причине медработники в США чаще становятся жертвами инфекции, поскольку рискуют заразиться каждый раз, когда надевают и снимают экипировку. Практика этих двух стран показывает, что изоляция в лечебных целях как для пациентов, так и для врачей может быть организована по-разному.

Американцы не любят идею карантина, потому что подобные меры ассоциируются у них с ограничением гражданских свобод. В каждом штате право вводить такое положение провозглашает верховный суд, и его решение может быть обжаловано.

В Конго во время вспышки Эболы люди тоже активно противостояли карантину, но по иным причинам. Оказалось, местные жители боялись изоляции больше самого вируса — они не хотели выходить за пределы своего сообщества и жить в одиночестве. В этом регионе сложилось что-то вроде культурного предубеждения: люди не доверяют властям и полагают, что их специально помещают в больницу, чтобы заразить Эболой.

Иногда карантин действительно фактически превращается в политический инструмент. В этом случае он сводится к манипуляциям со временем и пространством, легитимации подозрения, созданию неопределенности, выстраиванию границ.

История, когда одна часть единого пространства отделялась от другой, знакома нам еще по мифологии. По легенде, Александр Македонский возвел на Кавказе так называемые «железные ворота» между Западом и Востоком. Ограждение должно было защищать Европу от азиатских чудовищ. Такое мифологическое разделение частей света подразумевало выстраивание жесткой границы между двумя культурами. Современный пример похожего, «метафорического» карантина — Берлинская стена.

У подобных политических изоляций есть альтернативные формы. Например, во время Карибского кризиса 60-х слово «карантин» использовалось фактически как эвфемизм для обозначения войны. Узнав о размещении советских ракет на Кубе, Джон Кеннеди отдал приказ организовать морскую блокаду вокруг ее берегов. Протяженность этой зоны составляла 926 км.

Еще одна форма политического карантина подразумевала изоляцию определенных социальных слоев — например, молодых малообеспеченных женщин, которых подозревали в проституции. Такая практика существовала в США в 1910–20-х годах и называлась «американским планом». Его официальной целью было предотвращение распространения венерологических заболеваний, однако в действительности подобные меры позволяли контролировать женскую сексуальность. Похожая ситуация, когда карантин использовался как предлог, наблюдалась в 90-х годах в Гуантанамо: туда поместили беженцев с Гаити, якобы зараженных СПИДом, хотя на самом деле таких больных среди них было очень мало.

Иногда карантин может достигать космических (в буквальном смысле слова) масштабов. Так, офицеры планетарной защиты NASA тщательно следят за тем, чтобы наша планета находилась в состоянии «изоляции» от Вселенной и наоборот. Эти эксперты предотвращают попадание земных форм жизни, например, на Марс и в то же время контролируют проникновение космических частиц на Землю. Не случайно после возвращения астронавты NASA проходят проверку.

На вернувшихся из космического пространства на некоторое время надевают скафандры с определенной концентрацией кислорода. Такой карантин позволяет оградить планету от опасной для нее чужеродной микроорганики.

Не только люди могут быть жертвами эпидемий. Растения тоже подвержены заболеваниям, поэтому специальные станции карантина существуют и для них. Во многих странах мира есть инспекции, осматривающие фрукты и овощи, которые пассажиры перевозят через границу. В Калифорнии период изоляции проходят даже пчёлы: после проверки их допускают до опыления миндальных деревьев.

Тропические растения при транспортировке в странах с холодным климатом также отправляются на карантин. Например, импорт какао-бобов из Мадагаскара в Южную Америку предполагает шестимесячную остановку в Рединге — маленьком городе неподалеку от Лондона. В Бельгии такому же «испытанию» подвергают бананы. За полгода все вредоносные насекомые, сорняки и бактерии, характерные для тропической флоры, погибают в не подходящих для них условиях северной природы.

Британский писатель Джон Кристофер развил тему растительной болезни в своем постапокалиптическом романе «Смерть травы». По сюжету внезапно распространившийся вирус полностью уничтожает рисовые посевы, что приводит к голоду, массовым беспорядкам и гибели населения.

Однако упоминаемое в книге растительное заболевание не вымысел. Оно носит название Puccinia recondita (бурая ржавчина пшеницы), или «пирикуляриоз». Эпидемия, поражающая отдельных представителей флоры, так же опасна, как любая серьезная антропогенная инфекция.

Бывший генерал армии США, служивший в Афганистане в 2003 году, составил список патогенов, злоупотребление которыми могло бы стать инструментом агротерроризма и радикально нарушить процесс производства продовольствия. Считаясь с потенциальной угрозой такого рода, мировое сообщество, отвечающее за сохранность растений, активно разрабатывает систему мер безопасности, и в их число входит карантин.

Другой вариант антиутопичного сценария связан с развитием технологий.

Многочисленные алгоритмы, стремительно заполняющие пространство умного города, оперируют конфиденциальными данными, доступ к которым есть лишь у привилегированного меньшинства, что уже приводило к трагическим последствиям. В первой половине ХХ века в Нидерландах появилась самая передовая картотека Hollerith, содержавшая информацию о гражданах. В 1940 году собранием перфокарт овладели немцы, и эти сведения значительно упростили захватчикам поиск евреев, в результате чего жертвами геноцида стали около 107 тыс. местных жителей.

Возможность злоупотребления информацией всё еще остается одной из ключевых проблем в рамках урбанистической повестки. Говоря о карантине, несложно представить сценарий, при котором современные технологии приведут к нарушению базовых гражданских прав.

Например, если поисковые запросы со словом «аспирин» были произведены массово в одном месте примерно в одно и то же время, Google может интерпретировать такие данные как вспышку заболевания и поместить территорию под флаг карантина.

Набор устройств для умного дома Nest от всё того же Google, состоящий из термостатов, замков, камер наблюдения и прочего, отслеживает способность выхода из дома. Если человек не покидает квартиру на протяжении нескольких суток, система сделает вывод, что он болен.

Технологии, таким образом, способны выстраивать новые связи между изоляцией и повседневностью. Алгоритмическое моделирование и автоматизированные инфраструктуры уже сейчас намечают будущие контуры зон карантина.


Полную версию лекции Джеффа Мэйна и Николы Твайлли можно посмотреть здесь.

Присоединиться к клубу