Лихорадка денге, собака за 50 тысяч евро и нападение тапиров. Как мы выгорели на работе и отправились волонтерами в кругосветку

— Как у вас вообще возникла идея всё бросить и ввязаться в такую авантюру?

Аня: Сначала родилась потребность в перерыве. Мы долго работали в BBDO Group в довольно жестком режиме и думали о том, что нужно что-то менять. Я главным образом хотела просто ничего не делать, сначала даже агрессивно защищала эту позицию, мол, буду лежать и смотреть в потолок.

Рома: Меня тоже подташнивало от работы, начинал срываться из-за каких-то глупых мелочей.

Аня: Реклама и маркетинг — это сфера, где всё построено на отношениях и ощущениях, поэтому нужен был перерыв.

Рома: Я решил, что стоило бы куда-нибудь поехать, и нагуглил такой сайт — WorkAway.

Аня: Оказалось, за рубежом он очень популярен, ему уже лет 20. Но в России совсем мало людей, которые ездили с его помощью. Мы искали русских волонтеров, которые могли бы поделиться опытом, но нашли очень немногих.

На WorkAway существуют две подставы. Во-первых, принимающие стороны, которые рассматривают волонтеров просто как дешевую рабочую силу, не дают взамен знаний и особо не вкладываются в условия для них. Во-вторых, проекты, где с волонтеров хотят получить деньги за участие. Но и то и другое в большинстве случаев отсекается с помощью изучения рейтингов и отзывов.

— На каких условиях можно включиться в программы?

Рома: Билеты, страховки, визы оплачивает волонтер.

Аня: Стандартная схема — волонтер работает бесплатно, но ему предоставляют питание и проживание. Питание может быть и в столовой, которой вы будете пользоваться бесплатно, а может предлагаться компенсация расходов на продукты, как было у нас в Японии. Мы ходили в магазин, готовили сами, сохраняли чеки, и раз в неделю нам возвращали деньги. Бывает как в Норвегии, когда мы жили у шеф-повара и он готовил на всю семью, в том числе на нас. С проживанием то же самое.

Может быть палатка, как в Уганде, которую для нас купила принимающая сторона, или летний домик с видом на океан. То есть условия формально везде выполняются, но ситуация может быть разная.

Оплачиваемая работа на WorkAway тоже есть. Но для этого нужна специфическая виза, чтобы работодатель смог официально оформить иностранного сотрудника и платить ему.

— Насколько детальным было планирование? Вы подбирали программы сразу или сначала выбрали страны и уже по мере приближения к месту договаривались о проектах?

Рома: Планирование у нас было жестким. Мы продумывали путешествие год. Копили деньги. Собирали визы. Например, японская виза — это одна история, канадская — это более длительный процесс: нужно много справок, так же как для США. Плюс мы сделали все прививки заранее — гепатит, столбняк, дифтерия, желтая лихорадка и так далее.

Аня: По местам у нас было две вводные. Первая — это регионы, в которых мы хотели побывать. Мне была интересна Африка, Роме — Япония. А во-вторых, мы смотрели, чем можно заниматься. Рома хотел что-то строить, а я хотела животных.

Нам казалось, что 8 месяцев — достаточно большой промежуток, чтобы попутешествовать и перевести дух. Мы были в каждом месте по месяцу. Но, как правило, люди приезжают в одно место на 3 месяца, на полгода, на год. И за это время они могут чему-то научиться, создать что-то внутри проекта, дополнить его.

— Какой маршрут у вас в итоге получился?

Рома: Изначально всё выглядело очень красиво и выверено. Мы сделали карту с последовательностью, чтобы оптимизировать затраты на перемещение.

Аня: Был просчет по месяцам, там учитывался климат. Чтобы, например, не приехать в Канаду в ту погоду, в которой мы в итоге там оказались.

Рома: Потом нам отказали в нескольких местах. И мы узнали, что виза в Японию действует всего 3 месяца с момента получения. Поэтому Япония из ноября переместилась на май. И весь маршрут посыпался.

В итоге путь получился такой: Япония — единственный прямой перелет. Потом 4 рейса до Уганды, Норвегия, двухнедельный отпуск в Сербии. Из Черногории с двумя пересадками в Эквадор, потом Канада. Отдохнули в Мексике, финал — через Канаду во Владивосток.

Практика показала, что поисковая система SkyScanner не показывает все возможные варианты перелетов. С помощью ручного поиска можно забронировать и дешевле, и удобнее.

— Расскажите о волонтерстве — каким был средний рабочий день?

Аня: В Японии была сказка. Мы начинали в 8–9 утра. До 12 работали: три часа на свежем воздухе сажали траву. С 12 до 14 обеденный перерыв, потом до 16 работа. Самый длинный трудовой день был в Канаде: с 8 утра до 8 вечера с тремя 15-минутными перерывами и обедом, который длился до полутора часов.

— А какое место стало любимым?

Рома: Определенно Эквадор. Мы приехали в центр реабилитации диких животных, это частный проект. Его основала женщина из Швейцарии около 20 лет назад. Она приехала туда, влюбилась, вышла замуж за местного и осталась навсегда. Государство стало отдавать в ее центр животных, которых конфискуют у браконьеров, охотников, небрежных хозяев.

Например, у тамошних попугаев была боязнь открытых пространств: они выщипывали себе перья, убивали друг друга, потому что не подходили для содержания вне клетки. Задачей центра было вернуть животных в природу, если это возможно.

Потому что у некоторых животных степень одомашнивания уже слишком высокая, чтобы жить в естественных условиях. Они не могут добывать себе пищу. Говорящие попугаи пугают диких. А есть просто больные животные, которых кормили и содержали неправильно. Например, анаконда, которая в два раза меньше обычной и боится живых мышей.

Аня: Эти животные с патологиями были похожи на людей в психоневрологических интернатах. Когда видно, что над человеком каким-то определенным образом издевались. Там было точно так же. И это было первое место, где мы встретили высокий уровень организации волонтерского труда. 400 животных и 15 таких людей, как и мы. То, как были организованы процессы, чтобы в итоге все животные получали то, что должны получать, даже от людей, которые в принципе не компетентны, — это высший уровень.

Рома: У нас было 3 инструктажа. Вся система построена таким образом, чтобы через 2 недели волонтер знал всё о тех подопечных, которых за ним закрепляют. Через 3 дня волонтеры также начинают вести экскурсионные туры. Это основной источник дохода. Через две недели, после одного такого тура 15 богатых американцев спросили у меня: сколько лет мы там работаем. Я ответил, что работаю пару недель. Тогда они предположили, что я, наверное, биолог. И очень удивились, что я занимаюсь маркетингом.

К сожалению, после смерти основательницы центра полученные деньги идут не на развитие, а покрывают личные расходы ее мужа, который остался у руля. Из-за чего мы попали в экстремальную ситуацию — нападение тапиров. После такого заинтересованный управленец сказал бы как минимум, что центр закрыт для экскурсий до устранения неблагоприятных условий. Он же попытался отправить волонтеров на работу. Мы отказались.

А еще Эквадор оказался единственным местом, где мы платили за еду — по 250 долларов каждый за месяц.

— Что-то еще запало в душу?

Рома: Да, Япония — и за отличный график, и за сам проект. Австралиец Грег купил много земли за бесценок и превратил ее в райский сад для себя. Мы помогали пересаживать деревья, раскладывать газон. Занимались ландшафтным дизайном. Причем Грегу реально нужна помощь, потому что ему уже 84 года. А еще во времена Брежнева он жил в России, за ним охотился КГБ, у него была любовная история… И все эти рассказы он выложил на своем сайте. От нас ему было важно получить не просто физическую помощь, но еще и возможность предаться ностальгии. Вспомнить язык.

— Какое место вас удивило?

Рома: В идеологическом плане — Норвегия. Там часто можно услышать фразу: «У нас так не делают». Но мы неоднократно видели примеры обратного поведения.

Аня: Взять тот же самый питомник охотничьих собак, где мы работали. Там 42 особи, 20 из которых — щенки. Собак тренируют на птицах, которые заперты в специальные ящички, а по закону это запрещено.

Рома: У норвежской семьи, где мы работали, был амазонский попугай из Эквадора. Позднее мы узнали, что это нелегально. Такие животные сильно страдают, потому что для них неродная природа — шок, который полностью меняет их сознание.

Аня: Кстати, именно с Норвегии у меня стало меняться отношение к животным.

Когда мы выезжали, я думала так: «Мне очень хорошо, когда рядом со мной одна собака. А их будет 42, значит, я буду счастливее в 42 раза». В итоге оказалось, что породы-компаньоны и породы охотничьи — это две большие разницы. Потому что у охотничьей собаки есть два состояния: «я сплю» и «я охочусь», человек присутствует в жизни охотничьей собаки фоном.

Еще было страшно от того, что все собаки очень дорогие — 50 тысяч евро каждая. И если такая вдруг убежит, ее может нагнать стая волков и растерзать, что я тогда буду делать? На работе я отвечала за файл презентации, а тут…

Это было серьезным испытанием.

— А какое место вызвало культурный шок?

Рома: Уганда. Там всё неправильно. Очень жаль, что так всё происходит. Плодородная земля, которая дарит много ресурсов людям. Всё есть — вода, два урожая в год всего, что только можно представить. Там растет всё самое вкусное и почти ничего не нужно для этого делать. Но при этом всё в упадке. Все ходят ободранные. Не голодные, конечно.

Аня: Среднее количество детей — 10. Если кто-то в процессе взросления умирает — это воспринимается скорее как облегчение. Как-то раз мы сидели на собрании с общиной, вдруг к одной женщине подбежала другая — и она начала рыдать. Ее увели, а собрание продолжилось. После собрания мы узнали, что ее младшего сына съел крокодил. И поразило то, что общественная мораль не воспринимает это как трагедию или тяжелую жизненную ситуацию. Это скорее как соседей затопило — неприятно, но случается.

— Почему вы туда поехали?

Рома: Мы ехали, чтобы помогать биологу с ее работой плюс вести страницу в Facebook. Но по факту учили детей.

Аня: Отправляясь в Уганду, мы сильно полагались на принимающую сторону. Африка вызывала опасения, но британка Дженни располагала к доверию, у нее было двое маленьких детей. А в итоге у нее оказался сложный период: заболел ребенок, муж уехал в Великобританию, у лучшей подруги молния убила мужа — и все эти три истории в совокупности — настоящий ужас. Я искренне надеюсь, что мы просто попали в такой период. И что либо у нее до этого всё было хорошо, либо после обязательно всё будет хорошо.

Рома: У нее куча проектов: научная деятельность по изучению болота, проект с местными — закупила для них пасеку, есть небольшая школа для детей.

Аня: Да, у нее там небольшой участок земли. Она переехала в это место и пытается его развивать, чтобы оно перестало быть биологически истощенным. Слишком долго там засаживали почву кукурузой, и она истощилась.

Рома: Уганда сильно поменялась. Раньше была зеленой, но сейчас там всё вырубили на дрова. И сегодня страна нуждается в перераспределении экономической деятельности. Этим Дженни и старается заниматься на волонтерских началах.

— Звучит печально, но надеюсь, ваша история мотивирует отважных и ищущих себя людей на волонтерскую миссию. А как вас занесло в буддийскую общину?

Аня: Я мечтала съездить в Канаду, и к моменту выбора очередного места у нас уже были стажировки разных типов: мы работали в семье, с одним человеком, работали сами, с НКО.

Нам хотелось добавить чего-то эдакого, и мы нашли общину буддистов недалеко от Торонто. Они нам даже скайп-интервью устроили. А потом мы получили список правил, чего нам нельзя делать: например, нельзя целоваться и вообще смотреть в сторону друг друга.

Аня: Кстати, это место тоже вызвало культурный шок. Я никогда не жила с людьми, которые придерживаются правил и контролируют не только расписание, но и эмоции и общение. Для меня было удивительно, что есть экосистема, которая вот так работает. Как мир в мире. Это не про то, что они изолированы от каких-то внешних факторов. Они пользуются и автомобилями, и магазинами. В конце концов, у них огромная база клиентов, которые приезжают покупать у них деревья. Но у них есть идеологическая сторона жизни, которая преобладает в восприятии. Это не люди, которые ходят в какой-то определенной одежде или поклоняются каким-то определенным статуям. Это люди, которые придерживаются принципов в голове. И для меня именно это стало культурным откровением.

Рома: Интересно, что в Эквадоре тоже все были волонтерами, но при этом работать их заставляли из-под палки, особенно заниматься уборкой. Поэтому там были дежурные. И то люди постоянно всячески отлынивали, даже будучи формально ответственными. А в этой общине не было ответственных, но при этом всегда всё было сделано. Тебя никто не спросит, просто заберет твои тарелки и помоет их. Такой хороший принцип — ты видишь, значит, ты это сделаешь.

Аня: Да, мы когда приехали, я спросила, кто дежурный по мытью посуды. Они даже не поняли, о чем я. Не смогли ответить на этот вопрос, потому что не задаются им. И для меня это, наверное, стало даже большим культурным шоком, чем Уганда. Потому что шок в Уганде был от картинки. Типа так жить нельзя. А тут наоборот — ничего себе, так, оказывается, можно?!

— Однако там вы работали больше всего.

Рома: Да, там был сезон. Мы убирали урожай, сажали новые семена в бесконечном поле.

Аня: И это было сложно. Есть большая разница. Когда несешь 20-килограммовый мешок яблочных семечек, то думаешь о бесконечном поле, о том, что за 3 часа работы, сажая зерно через каждый сантиметр, далеко не продвинешься. А когда несешь 20-килограммовую черепаху, думаешь: ой, надо сфотографироваться.

— Были же и серьезные экстремальные ситуации, например лихорадка Денге, которую Рома подхватил в Эквадоре. Как это случилось? Страшно было?

Аня: Мы думали, это солнечный удар. Рома работал в жару. К вечеру стал очень горячий. Всю ночь мы его растирали. В какой-то момент на градуснике появилась цифра 42, и мы поняли, что надо ехать в больницу. В 7 утра вызвали каноэ.

Рома: Я лежал 10 дней. Сильно теряется вес. Скачет температура от 37 до 42 и так весь период болезни. А потом раз — и всё ок.

Аня: Лечения как такового нет. Нужна госпитализация, чтобы находиться под присмотром медперсонала. Нельзя умереть от Денге как от вируса, но можно от истощения. Поэтому постоянно ставили капельницы и давали парацетамол.

— Страховка покрыла лечение?

Рома: У нас она была, но это всё бесплатно для всех. Эквадорская медицина бесплатная. Меня катали в коляске на УЗИ, так как положено по протоколу. Каждый день были консилиумы. От этого момента мы остались в восторге.

— Вы проехали мир и завершили путешествие поездкой по Транссибу. Как думаете, нужны ли какие-то подобные волонтерские проекты в нашей глубинке?

Рома: Да, проект, который был в Канаде, — это то, что можно сделать в России. Там мы работали на специалистов по яблочным деревьям.

Около 200 сортов яблок они выращивали для Крайнего Севера. Всё знали про это. А когда я спросил, что они могут посоветовать почитать, они посмотрели на меня удивленно и ответили, что свои знания взяли из наших советских книг, которые им пришлось еще и переводить.

Аня: Можно повторить проект по реабилитации животных для возвращения их в дикую природу. Или сделать питомники хаски и маламутов, которых в России очень много и которые пользуются огромной популярностью у волонтеров из-за своего характера.

Кстати, изначально мы искали волонтерские проекты в России и нашли всего два десятка, в основном связанные с какими-то домашними хлопотами: помощь по хозяйству, присмотр за детьми и так далее. Поэтому для многих по-настоящему хороших проектов в России, которые развивают территории или поддерживают природу, WorkAway мог бы стать не только местом культурного обмена, но и источником реальной поддержки.

Присоединиться к клубу