Греза о человеке знака, или 30 тезисов о трансгрессии и резонансе

Сказал раби Йеошуа бен Леви: когда Моше поднялся на Небеса, ангелы служения сказали Всевышнему: «Владыка мира, что делает рожденный женщиной среди нас?»
Ответил им: «(Моше) пришел получить Тору».
Сказали Ему: «Любимая, сокровенная, спрятанная в твоей сокровищнице на протяжении 974 поколений до сотворения мира — и ты хочешь дать ее (человеку из) плоти и крови? Что есть человек, чтобы ты вспоминал его, Господин наш? Ведь возвеличено Имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается выше Небес!»
Сказал Всевышний Моше: «Ответь им».
Сказал ему (Моше): «Я боюсь, что сожгут меня дыханием своих уст».
Сказал ему (Всевышний): «Держись за Престол Моей Славы и ответь им».

Вавилонский Талмуд, Шаббат, 88б

1. Для адекватного восприятия нынешней (как и любой другой) ситуации необходимо «держаться за Престол Славы». Только движение самоподтягивания может спасти от огненного дыхания ангелов (гнев, негодование, ощущение несправедливости), стремящихся уничтожить нас как способных иметь дело с абсолютом. Того же, кто держится за Престол, ангелы впоследствии приветствуют дарами.

2. Держаться за Престол Славы означает быть способным осуществить онто-экономический анализ ситуации. То есть ответить на вопрос «кто против кого?» с точки зрения распределения весомости реального и нереального (в ивритском оригинале слово «слава» — «кавод» — связано с семантикой корня «квд», указывающей на вес). Кто весомей, того и слава. Онто-экономика — это знание о механизмах, которые приводят к тому, что «бытие сказывается по-разному», то есть дается разный ответ на вопрос, что существует в первую очередь и не нуждается для своей поддержки ни в каком другом сущем, а что на это существующее в первую очередь навешивается, как одежда на вешалку.

3. С этой онто-экономической точки зрения сутью нынешнего момента является противостояние Мира Резонанса и Мира Трансгрессии. Это противостояние разворачивается в условиях господства Имманентного Невозможного (ИН).

Это означает, что существующим в первую очередь и в наибольшей степени здесь является такое невозможное, которое делается возможным, сохраняя при этом всю свою невозможность. Именно его носитель и является носителем «Славы», и именно в такое имманентное невозможное инвестировано онтологическое желание общества и индивида.

Иными словами, мы ощущаем себя существующими в той степени, в какой причастны к Имманентному Невозможному и являемся его носителями. И степень этой причастности также определяет нашу значимость для общества (уважение и славу в буквальном смысле слова).

4. Однако имманентность невозможного (то есть функционирование весового механизма, который позволяет возможному и невозможному взаимно уравновешивать друг друга) может обеспечиваться по-разному. При этом «по-разному» может означать тактические и локальные различия внутри одного и того же способа производства ИН, а может означать стратегическую борьбу между двумя различными способами его производства. Острота и значимость нынешнего всемирного конфликта обусловлена как раз тем фактом, что здесь противостоят друг другу два взаимно несовместимых способа производства ИН. Трансгрессия и резонанс являются именами для двух этих способов производства.

5. (Говоря о производстве, следует при этом помнить, что речь идет скорее не о машинах, а о «механизмах» в духе XVIII века, где искомый продукт, который скорее верно называть эффектом, появляется в результате правильного расположения частей. Резонанс и трансгрессия — два жестовых механизма, в которых ИН появляется как эффект различного соединения базисных пластическо-динамических элементов.)

6. В условиях господства трансгрессии имманентность невозможного обеспечивается как результат разворачивания механизма выхода и выхода за пределы выхода (трансгрессия здесь всегда является двойной). ИН дано как то, что ускользает, и оно ускользает от всякой попытки ухватить его как ускользающее. Поэтому всегда необходима попытка удержать ускользающее (первый акт трансгрессии, выход за пределы данного) — и подрывающая и разрушающая эту попытку вторая ступень, второй выход. Механизм трансгрессии — это всегда механизм «дыры в дыре», продырявливания уже продырявленного. Но это продырявливание необходимо для того, чтобы произвести ИН как эффект, как «срывание с крючка» того, что на этот крючок пытались подцепить. Именно в этот треск разрываемой ткани бытия инвестировано онтологическое желание в условиях господства ИН в модусе трансгрессии.

Человек трансгрессии — это человек надрыва и зияния.

7. При господстве же резонанса имманентность невозможного обеспечивается путем одновременного удерживания двух несовозможных серий или миров. Каждый из этих миров в самом себе не содержит ничего невозможного, более того, он банален и зауряден. Невозможное, соответственно, дано именно как эта невозможность удержания взаимно несовместимого. Ничего не рвется, но всё скорее отскакивает. Как пинг-понговый или теннисный мячик. Онтологическое желание здесь инвестировано именно в это отскакивание и пластичность.

Человек резонанса — это человек упругости, мяч, отскакивающий от взаимно-несовозможных стен (и чем больше таких стен, тем больше может он отскакивать и тем в большей мере он существует).

8. В реальности резонанса нет и не может быть ничего небывалого и запредельного (в отличие от мира трансгрессии, где только они и есть). Однако они и не нужны, поскольку имманентность невозможного здесь обеспечивается и достигается другими средствами. Это «другое» и есть то, что мир трансгрессии никогда не будет способен понять в мире резонанса. Оказывается, что иметь дело с невозможным можно без всякой «запредельности», без всякого прорыва — в самом обыденном, да еще и умножая его (но не количественно, а качественно, не просто буксуя в бесконечном марафоне одной обыденности, а добавляя к этой обыденности еще одну, не менее обыденную, но тем не менее обыденную принципиально по-другому и самим типом своей обыденности не совместимую с обыденностью первой). Удерживание невозможного обеспечивается удерживанием вместе несовозможных дискурсов и языков. В этом мире диалога тот, кто скачет между культурами, того и слава.

9. Само появление мира резонанса означает отрыв ИН от того способа его осуществления, который до определенного исторического момента казался не имеющим альтернатив: героический рывок, рушащий границы повседневного и данного и в конечном итоге разрушающий самого себя. И именно этот подрыв монополии на ИН и является главной движущей силой конфликта.

Трансгрессия и резонанс — это разные породы, или разные расы ИН, каждая из которых при этом признает в качестве носителя ИН только себя, а другую поэтому стремится стереть и вычеркнуть из реальности.

10. Противостояние резонанса и трансгрессии, таким образом, охарактеризовано здесь: а) с точки зрения онто-экономической жестовой механики (конфликт между двумя механизмами производства ИН, выход за пределы выхода vs удерживание несовозможных серий); б) с точки зрения среды, в которой реализуется в каждом из этих случаев ИН (отцепление vs отскакивание); в) с точки зрения антропологического типа, соответствующего каждой из этих инвестиций онтологической весомости (человек надрыва vs человек упругости). Для прояснения этого последнего необходимо также иметь в виду, что каждому из этих механизмов производства ИН соответствует иной тип устройства общества, или иной тип Модерна (поскольку Модерн и есть не что иное, как организация общества в соответствии с требованиями онто-экономического господства ИН). Каждой из этих «современностей» соответствует также и свойственный ей тип техники, ее «главная машина».

11. Модерн трансгрессии — это классическая современность XVII–XX веков. Ее главная техническая составляющая — карбоновая машина, осуществляющая «перепрыгивание пути» (то есть выход человека за пределы данного, осуществление невозможного в мире) путем воздействия на внешний мир и физические объекты. Это машина паровоза и парохода, но также дизельного и реактивного двигателя, а ее окончательным пределом является ядерная энергия. Современность трансгрессии — это современность управляемого взрыва, перемещающего людей в пространстве или уничтожающего пространственные объекты (в том числе и людей). На горизонте этого управляемого взрыва всегда маячит неуправляемый взрыв, взрыв, вышедший из-под контроля и уничтожающий весь мир в целом, — взрыв ядерной бомбы.

12. На смену этому модерну после 1945 года начинает приходить (а с конца 1980-х окончательно его замещает) другая современность — современность силикона. Эта машина также осуществляет «выход за пределы». Но не путем воздействия на объекты, а путем трансформации субъекта и его сознания. Это машина информации, машина, сокращающая дистанции не путем убыстренного перемещения, а путем отмены самой необходимости куда бы то ни было двигаться (поскольку всё, что я хочу узнать и увидеть, я могу узнать и увидеть не двигаясь с места). Подобно тому как карбоновая машина воздействует на сознание, но делает это опосредованно, через воздействие на тело и объекты, силиконовая машина воздействует на физический мир. Но также опосредованно, через изменение сознания. У силиконового модерна есть также и свой предел: искусственный интеллект, информация, вышедшая из-под контроля и уничтожающая не только ту или иную частную необходимость человеческого перемещения, но всё перемещающееся в физическом пространстве человечество в целом.

13. На смену «модерну карбона» приходит «модерн силикона»: угольно-дизельная машина вытесняется кремниево-информационной (машины прежнего типа не исчезают, но изменяется их весомость и слава: объектом инвестиции желания и интереса, воплощением предела возможностей человека является уже не паровоз и не ракета, а компьютер). Этот перелом интуитивно проще всего заметить именно в технической сфере, однако он ею не ограничивается. Ему сопутствуют параллельные изменения также в общественном устройстве и онтологии. На социальном уровне эта перемена лучше всего описана Болтански и Кьяпелло как пришествие «проектно-ориентированного града»: организации общества, при которой значимость члена каждого, его слава зависит от степени его вовлеченности во множественность связей и проектов, от его флексибильности и пластичности, готовности перемещаться между сетями. На онтологическом же уровне этот сдвиг фиксируется философией Делеза, философией «Тысячи плато», утверждающей резонанс между дивергентными сериями как первичную форму инвестиции онтологического желания. Впрочем, здесь надо сразу отметить, что речь должна идти скорее о некоторого рода «делезианстве», а не о самом Делезе. Делез остается главным онто-экономическим философом современности именно потому, что только в его философии намечены, пусть и смутно (как противостояние «садистского» и «мазохистского»), контуры конфликта между трансгрессией и резонансом, а также, пусть еще более смутно и скорее в виде безуспешных попыток, зафиксирован след того «наступающего», для которого этот конфликт подготавливает почву.

14. Опираясь на этот анализ двух онто-экономических типов осуществления власти ИН, можно охарактеризовать суть нынешнего периода как «восстание трансгрессии».

После казавшейся полной и безоговорочной победы мира резонанса на всех уровнях, от онтологии до технологии, мир трансгрессии неожиданно возвращается. Изнутри мира резонанса это восстание кажется неожиданным и неоправданным возвращением к давно преодоленному прошлому.

Однако это возвращение к прошлому включает в себя также и составляющую возможного будущего, или, точнее, «наступающего». Именно это «наступающее» в свое время обеспечило победу резонанса над трансгрессией. И именно его предательство и забвение обществом резонанса является подлинным оправданием восстания трансгрессии.

15. Это наступающее также и в буквальном смысле, поскольку оно является той ступенью, на которую с необходимостью должны наступить и опереться как трансгрессия, так и резонанс, для того чтобы оспорить власть друг друга. И только это наступление и есть внутреннее оправдание конфликта между ними: он существует лишь для того, чтобы создалась возможность наступать, и он будет оправдан, только если мы осуществим это наступление.

16. Следует хотя бы в самых общих чертах описать здесь эту диалектику трансгрессии, резонанса и удерживания-вместе-разделенного, поскольку именно она является главной тайной и одновременно главной надеждой в нынешней ситуации. Имманентное Невозможное в принципе может быть выявлено и развернуто как отделенное от модусов своего осуществления только в тот момент, когда два эти модуса удерживаются вместе, поскольку оно существует только как «вычленяемое» и «размешиваемое», вышелушиваемое из этих модусов. В противном случае оно «слипается» с конкретным способом собственного производства и делается неотличимым от него. Ни в мире трансгрессии, ни в мире резонанса нет концептуальных резервов для отличения Имманентного Невозможного как такового от ускользающего различия или от отскакивающей эластичности (можно было бы сказать также, что ни в одном из этих миров нет языка, на котором можно было бы говорить об Имманентном Невозможном, однако лингвистическая нехватка является лишь следствием и эффектом онтологической).

17. В реальности это «удерживание вместе» резонанса и трансгрессии приобретает форму конфликта, в котором одно противостоит другому и вытесняет другое: Имманентное Невозможное вспыхивает и расцветает как отделенное и автономное именно тогда, когда такое противостояние происходит, и только до тех пор, пока это противостояние длится. В дальнейшем победивший способ производства ИН сохраняет «славу» этой вспышки как то, что оправдывает его существование, однако отзвуки этой славы глохнут. Возобновление конфликта мотивировано именно желанием возврата к этой потухающей вспышке славы Имманентного Невозможного.

18. Однако эта вспышка славы Имманентного Невозможного, в которой оно отделяется от собственных носителей, несет в себе фундаментальную двойственность. Вместе со славой появляется также и ее престол: то, на чем она зиждется и благодаря чему перемещается и вообще осуществляет свою власть. Внутри одного отделения находятся два. Фено-механическая редукция, осуществляющаяся благодаря «помещению в скобки» конкретного способа производства Имманентного Невозможного и позволяющая вычленить «Имманентное Невозможное само по себе», позволяет также обратить внимание на то, что в обоих модусах своего производства Имманентное Невозможное оказывается эффектом того или иного типа минимального соприкосновения, конкретно осуществляемого удерживания вместе разделенного (собственно, тот анализ трансгрессии и резонанса, который мы осуществили выше, выявляющий в качестве центрального узла этих механизмов «подцепление и срывание» и «отскакивание», уже является следствием подобного выявления и становится возможен лишь ретроактивно. Внутри миров резонанса и трансгрессии нет места и языка не только для Имманентного Возможного самого по себе, но и, в еще большей степени, для «срывания» и «отскакивания» как форм минимального соприкосновения). Одновременно с отслоением Имманентного Невозможного от ускользания и пластичности осуществляется также отслоение минимального соприкосновения от конкретных видов его осуществления (подцепление, отскакивание). А благодаря этому внутри одной войны (осуществляющейся внутри онто-экономики Имманентного Невозможного) обнаруживается две. За противостоянием ускользания и пластичности, надрыва и отскакивания скрывается противостояние более фундаментальное.

Подлинная борьба за славу, за онтологическую весомость разворачивается не между подвидами Имманентного Невозможного, но между Имманентным Невозможным как таковым и удерживанием-вместе-разделенного.

19. Совпадение, удерживание-вместе-разделенного появляется изначально как «всегда второе», на гребне и одновременно с появлением антагонистического по отношению к господствующему типу Имманентного Невозможного. Именно такова главная тайна мира резонанса: его сокрушительная победа, его необоримая привлекательность была обеспечена тем «карликом», который двигал этой куклой. Само по себе Имманентное Невозможное пластичности ничем не лучше (и не хуже) Имманентного Невозможного прорыва: оно победило, потому что несло с собой, со своим наступлением силу совпадения, потому что оно не могло победить, не наступив и не оперевшись на него. Однако победив, оно поспешило отбросить эту свою опору и оказалось башней, висящей в воздухе, утратившей онто-экономическое основание своего господства и оттого уязвимой для контрнаступления трансгрессии. Контрнаступления, движимого желанием реванша, но черпающего свою силу в том наступающем, которое никогда еще не наступало по-настоящему. Настаивание на этой связи с недонаступившим со стороны осознающей себя трансгрессии кажется половинчатостью и отсутствием решимости, однако именно ее сохранение требует настоящей решимости. И только постольку, поскольку эта связь сохраняется, восстание трансгрессии сохраняет свою онто-экономическую оправданность.

20. Наличие этого «недонаступившего» яснее всего видно в антропологическом аспекте. Собственно, из всего мира совпадения и был осуществлен лишь соответствующий ему человеческий тип — тип «человека прояснения». Однако отсутствие при его осуществлении онто-экономических, социальных и технических составляющих неминуемо должно было нанести ущерб и этой осуществившейся без них антропологической составляющей: человек прояснения превратился в «человека ироничной судьбы». Возникший человеческий тип оказался человеком аутичным, отрезанным как от общества, так и от реальности в целом, существующим лишь во сне, в фантазиях, в фикции.

21. Этот человеческий тип был намечен в делезовской философии. Это «человек знака» из книги о Прусте, отделенный как от садистского человека трансгрессии, так и от мазохистского человека резонанса, но неумолимо смешивающийся и утопающий в этом последнем. Вообще, вся последующая делезовская философия может быть описана как серия отчаянных и оканчивающихся неудачей попыток спасти этого утопающего. Однако по настоящему реализован этот человеческий тип был в позднем советском обществе, точнее в его рефлексирующей фантазии о самом себе. Подлинным местом его пребывания являются советские фильмы 1970-х и 1980-х и отчасти современная им литература.

22. Перечислим здесь основные отличительные черты этого нового человеческого типа. Прежде всего он живет не для того, чтобы производить, а для того, чтобы прояснять: живет для знания. Но не для какого угодно абстрактного знания, а для знания о том, что с ним происходит, знания о собственной судьбе. Исследование же собственной судьбы он производит с помощью следования знакам — навязывающим себя и повторяющимся сигналам, которые не признают границ субъективного и объективного, выбирают себе каких угодно носителей и заставляют этих носителей выстраиваться в постоянно трансформирующиеся ряды. Следование этим знакам, прояснение их комбинаций и взаимоотношений и есть то, что делает его по-настоящему существующим. И потому есть то единственное, что ему по-настоящему нужно и важно.

23. Человек знака, или, точнее, человек прояснения (которым он никогда еще не был, но которым ему предстоит стать), — это своего рода греза всего европейского Модерна, четвертый завет, скрывающийся внутри третьего. От Вильгельма Мейстера, «стенического человека» Енчмена и «Рабочего» Юнгера до героев «Фантазий Фарятьева», «Каширского шоссе» и «За миллион лет до конца света» — он появляется как призрачный отзвук и манящая за собой тень каждый раз, когда совершается переход от одного из модусов господства Имманентного Невозможного к другому. Однако эта тень обречена оставаться немой и бессильной.

Человек знака лишен языка, на котором он мог бы сделать происходящее с ним коммуницируемым объектом обсуждения, лишен системы исчисления, которая могла бы вывести искусство следования знакам из области виртуозности и интуиции и обеспечить возможность его учета, а значит, обречен на то, чтобы оставаться маргинализированным изгоем, мямлящим и непоследовательным.

Общество прояснения, общество, целиком состоящее из «людей знака», общество, в котором значимость и слава находятся в зависимости от степени прояснения, от работы со знаками, представляется неосуществимой утопией. Причиной же этой необъективируемости и некоммуницируемости человека прояснения, обрекающей его на немоту и социальную изолированность, является онто-экономическая депривация. У человека знака нет места в существовании, а потому нет также места в обществе и в языке.

24. Именно для того, чтобы «разверзнуть уста», человеку знака и необходим онто-экономический переворот, осуществляемый коинсидентальной философией. Утверждение субстанциальности совпадения или удерживания-вместе-разделенного позволяет превратить противостояние резонанса и трансгрессии в иную войну: войну, в которой подцепление и отскакивание, объединенные вместе как способы удерживать вместе разделенное (минимальное проникновение и максимальное прилегание), противостоят миру Имманентного Невозможного в целом. Однако одновременно этот онто-экономический поворот закладывает также и основы для мирного строительства: резонанс и трансгрессия в своих основаниях оказываются как раз теми базисными элементами, из которых могут быть построены язык и исчисление, делающие возможным объективное обсуждение и анализ знака, то есть «навязывающего себя». Ангелы, примиренные с держащимся за Престол Славы, передают ему свои дары.

25. Эта возможность онтологически фундированной объективации и исчисления существенным образом трансформирует также и самого «человека знака». Из пассивного ученика и «наблюдателя сущностей», который в лучшем случае может «полюбить собственный жребий», он превращается в человека прояснения — активного оператора «возможных миров».

Мягкий и непоследовательный человек ироничной судьбы оказывается лишь эмбрионом, из которого выходит человек прояснения, но благодаря этому ретроактивно оказывается также и оправданным этапом на пути его становления.

26. Онто-экономическое прояснение субстанциальности удерживания вместе разделенного невозможно без выявления того факта, что в основе его всегда лежит конфликт (так как удерживание-вместе-разделенного всегда осуществляется либо как минимальное проникновение, либо как максимальное прилегание). А потому и навязывающее себя всегда имеет структуру конфликта и противостояния. Для человека знака это означает, что судьба, к которой его влекут и которую ему навязывают знаки, никогда не бывает одна, их всегда две. Каждый из нас всегда одновременно доктор Джекил и мистер Хайд, а знаки, с которыми мы имеем дело, всегда занимают в этом противостоянии ту или иную сторону (в этом отношении человек ироничной судьбы в своем бесконечном марафоне между двумя: Москвой и Ленинградом, Галей и Надей — является абстрагированным отблеском этой реальной двойственности). И нужно добавить: только следуя знакам, проясняя те ряды, в которые они выстраиваются, только обнаруживая за множеством стычек контуры основного противостояния, определяющего нашу ситуацию, мы понимаем, каким доктором и каким мистером являемся. И это понимание — первая ступень того прояснения и того знания, следование которому составляет суть существования и славу человека прояснения.

27. Однако подобное знание всё еще остается пассивным, а слава — половинчатой. Человек прояснения существует по-настоящему лишь тогда, когда приравнивает себя к субстанции, осуществляя в самом себе удерживание вместе разделенного и создавая лучший из имеющихся в его распоряжении возможных миров. Онто-экономика совпадения, с одной стороны, расчищает место для входа в реальность подобного перенарезания и склеивания миров, а с другой — обосновывает язык и систему исчисления, которые позволяют выявить правила и протоколы такого перенарезания и сведения (от вопроса о критерии «оптимального» при выборе отрезков с каждой из сторон до вопроса о принципах сводимости и несводимости). Легко заметить, что здесь и на антропологическом уровне происходит совмещение мира резонанса (удерживание взаимно несовместимых рядов) и мира трансгрессии (их разрушение и пересшивание).

28. Каковы ряды, выстраивающиеся из навязывающих мне себя знаков? Кто здесь против кого? На какие отрезки могут быть нарезаны эти противостоящие друг другу стороны для сведения в оптимальный ряд? Могут ли эти отрезки быть соединены друг с другом и каким образом — подцеплены, приклеены, воткнуты? Таковы вопросы, которые занимают человека прояснения. В решении которых состоит его слава. И именно обсуждение этих вопросов с другими является главным содержанием его существования и основой социального устройства общества совпадения. Объединения и группы, занимающиеся обсуждением и решением таких вопросов на уровне индивида, дома, улицы, планеты и галактики, должны быть базисными единицами устройства такого общества, осуществляющими реализацию власти совпадения. И, конечно, в их распоряжении должны оказаться также и машины нового типа — автоматы, осуществляющие исчисление оптимального.

29. Однако, как и всякое будущее, это будущее наступит только тогда, когда выяснится, что оно уже наступило. И возможность подобного выяснения существует сейчас.

Все необходимые элементы для онто-экономики совпадения уже заложены в основу современного мира (особенно постольку, поскольку он является постоянным балансированием между мирами трансгрессии и резонанса — и особенно в те моменты, когда конфликт между ними обостряется).

Поэтому каждый может уже сейчас начинать жить в соответствии с логикой прояснения, наблюдая навязывающие себя знаки, выявляя те ряды, в которые они выстраиваются, проясняя основной конфликт собственной ситуации и осуществляя создание лучшего из возможных миров. Существование и развитие коинсидентальной теории также дает возможность обсуждения и прояснения всех этих вопросов — создания объединений тех, кто в этом обсуждении заинтересован, и тех, кто оказался с ними связан. Теория и практика — две руки, с помощью которых мы можем держаться за Престол Славы, и два глаза, взгляд которых трансформирует миры Имманентного Невозможного в мир Совпадения.

30. Мир прояснения стоит у порога, или скорее он у нас за спиной. За спиной трансгрессии и за спиной резонанса, как то, что всегда уже пройдено. С точки зрения мира невозможного попытка обращения к нему всегда будет казаться нерешительностью и слабостью, остановкой на полпути, но даже миры невозможного, миры ангелов втайне знают, что на стороне этой слабости подлинная сила. Однако для того, чтобы эта сила смогла реализовать себя, она должна перестать восприниматься — и прежде всего перестать сама себя воспринимать — с ангельской точки зрения: как мягкость, непоследовательность и умеренность. В этом нет ничего невозможного — нужно лишь знание: единственно необходимое для оператора прояснения знание о славе и ее основаниях.

Присоединиться к клубу