Перед восходом памяти. Как Михаил Зощенко вспомнил детство, вылечился от тревоги и тоски и... потерял свой талант

Мы благодарны памяти за то, что она позволяет нам запоминать.
Однако нужно быть признательным ей и за то, что она позволяет нам забывать.

Воспоминания в психоанализе

Погружение в воспоминания и забвение негативного прошлого, равно как и многие другие действия человека, могут быть для психики как целительными, так и разрушительными.

Пережив сильное эмоциональное потрясение, связанное либо с положительными, либо с отрицательными чувствами, многие из нас не могут долго его забыть. В мыслях мы снова и снова возвращаемся в свое счастливое или несчастливое прошлое. Мы оказываемся не в состоянии жить в настоящем и либо проклинаем прошлое, либо горько сожалеем о нем. И тогда мы идем по жизни словно спиной вперед, не видя перед собой красоты.

Работа с памятью и воображением присутствует почти во всех психотерапевтических подходах, начиная с трудов Фрейда. Но задолго до него жрецы в храмах Египта и Древней Греции пытались понять судьбу, характер и болезни человека по снам, то есть по бессознательной работе психики.

Фрейд разработал свой психоаналитический метод лечения, руководствуясь тем, что неврозы взрослого человека есть своеобразное эхо его детских травматических переживаний. Если их хорошенько вспомнить и заново пережить, произойдет некоторая катарсическая разрядка — и симптомы невроза сгорят в процессе отреагирования забытых и подавленных эмоций. Фрейд говорил, что каждый симптом истерии «немедленно и надолго исчезает, когда мы добиваемся успеха, проливая свет на воспоминания о событии, которым этот симптом был спровоцирован».

В 1889 году в Нанси немецкий психиатр Бернгейм провел следующий эксперимент. Он ввел одного из своих пациентов в состояние гипноза и предоставил ему возможность в этом состоянии пережить несколько различных ситуаций. Затем Бернгейм разбудил пациента и потребовал рассказать, что он пережил во время сеанса. Сначала тот утверждал, что ничего не помнит, и категорически отрицал, будто что-либо пережил в состоянии гипноза. Но Бернгейм настаивал, требовал, уверял пациента, что тот знает и должен вспомнить. Пациент заколебался, начал собираться с мыслями и в конце концов всё-таки вспомнил сначала одно из внушенных ему переживаний, затем другое — и наконец всё внушенное под гипнозом было восстановлено без пробелов.

Напрашивается вывод: пациент, отрицая, что он что-либо помнит, всё-таки знал о своих переживаниях ранее!

Только они были ему недоступны, он не имел представления об их существовании и полагал, будто ничего о них не знает. Примерно такая же ситуация возникает, когда человек ночью видит сон, а утром говорит, что ничего о нем не помнит.

Можно предположить, что человек, видевший сон, всё-таки знает о нем, но воспоминание ему недоступно; и задача психолога состоит в том, чтобы дать пациенту возможность обнаружить это знание.

Чтобы помочь пациенту, его просят вызывать в памяти всевозможные мысли и образы, можно без всякой связи и логики, и высказывать их врачу. Пациент «должен говорить нам, — пишет Фрейд, — не только то, что он может сказать намеренно и по своему желанию, что может дать ему облегчение, но и всё, что приходит ему в голову, даже если это неприемлемо для него и кажется несущественным или вообще бессмысленным». Всё оказывается нужным, для того чтобы неосознанное травматическое психическое событие сделать осознанным. Только в этом случае возможно выздоровление. Сновидениям и связанным с ними ассоциациям Фрейд придавал особое значение для проникновения в бессознательное.

«Если я прошу кого-то сказать, — указывает он, — что ему пришло в голову по поводу определенного элемента сновидения, то я требую от него, чтобы он отдался свободной ассоциации, придерживаясь исходного представления».

Скрытый смысл сновидения раскроется, когда в нем будут обнаружены «заменяющие» представления. Надо только набраться терпения и дождаться момента, пока «скрытое, исконно бессознательное не возникнет само».

Однако на пути к успеху стоят механизмы сопротивления и психологической защиты, которые мешают проникновению в сферу эмоционального травматического опыта. Эти механизмы охраняют сознание от повторной травмы переживания, но в ходе лечения их надо преодолеть. Именно те мысли и чувства, которые пациент хочет подавить, оказываются наиболее важными для проникновения в сферу бессознательного.

Деятельность механизмов психологической защиты забирает у человека большое количество нервно-психической энергии, в результате чего личность перестает быть гибкой и адекватно реагировать на ситуацию.

К тому же эти механизмы уводят человека от решения проблемы и продлевают ненужные душевные метания и страдания.

Способность смотреть на мир без внутренних барьеров и воспринимать его таким, какой он есть, со всеми его минусами и плюсами, означает достижение личностной зрелости и хорошую социальную адаптацию. В этом случае энергия тратится на достойные цели — работу и любовь.

Болезнь и выздоровление М. Зощенко

Среди многочисленных описаний практического использования воспоминаний и их психологического анализа в терапевтических целях особого внимания заслуживает опыт выздоровления замечательного русского писателя Михаила Зощенко.

Зощенко в течение многих лет боролся со странностями своего психического здоровья и в конце концов победил недуг, обратившись к психоанализу. Путь выздоровления он описал в книге «Перед восходом солнца».

После выздоровления, вспоминая молодые годы, Зощенко писал, что поражался, как много было в них горя, ненужных тревог и тоски. Он стремился к людям, искал друзей и любви, но ни в чем не мог найти утешения. Хандра преследовала его на каждом шагу, и он не понимал, отчего всё это происходит. Ни врачи, ни лекарства, ни самые лучшие санатории не могли его вылечить. Он задыхался от болей в печени и сердечных приступов. Юмор сверкал в рассказах Зощенко, но отсутствовал в его сердце.

После знакомства с идеями психоанализа Михаил Зощенко понял, что причины его страданий таятся в прошлой жизни. Начав искать эти причины с помощью воспоминаний и их тщательного анализа, он обнаружил жуткие детские страхи, связанные с ужасными молниями и ударами грома, устрашающим рычанием тигров в зоопарке, нищими с протянутыми руками, наводнением, в котором он чуть было не погиб вместе с сестрой. Ему снились руки, которые у него что-то отнимали, и рука с ножом, готовая его зарезать.

Но, вспомнив около 60 различных историй из прошлой жизни, он ничего особенного в них не увидел.

«Кажется, — пишет он в своей книге, — я задал себе непосильную задачу — найти причину моей тоски, найти несчастное происшествие, которое сделало меня жалкой пылинкой, гонимой любым житейским ветром. Может быть, это происшествие лежит в более раннем возрасте, — подумал я. — Может быть, детские годы подготовили зыбкую почву, по которой я хожу и спотыкаюсь? В самом деле! Почему я отбросил детские годы? Ведь это же первое знакомство с миром, первые впечатления, а стало быть, и самые глубокие. Как можно было не посчитаться с этим! <…> И тогда с лихорадочной поспешностью я стал вспоминать происшествия детских лет. И увидел, что и в детские годы душевное волнение необычайным светом осветило то, что произошло».

Однако пробиться в первые два годы жизни, где таились беды, было непросто. Тогда Зощенко решил сходить к дому, в котором провел детство. Там он почувствовал себя очень плохо, ему пришлось даже схватиться за перила, чтобы не упасть. В ужасной тоске он вернулся домой, после чего ему стали сниться кошмарные сны. Писатель начал принимать бром, чтобы избавиться от них, но врач сказал ему:

«Что вы делаете! Наоборот, вам нужно видеть сны, они возникают у вас оттого, что вы думаете о своем детстве. Только по этим снам вы разберетесь в этой болезни. Только в снах вы увидите те младенческие болезни, которые вы ищете».

Когда Зощенко стал расспрашивать об этих годах мать, она рассказала ему, как однажды летом, когда они жили на даче и Миша был еще грудным младенцем, разыгралась сильная гроза. Молния огромной силы ударила во двор дачи, была убита корова, загорелся сарай. Это совпало с тем моментом, когда мать принялась кормить его грудью. Удар грома был настолько силен и неожиданен, что мать, потеряв сознание, выпустила маленького Мишу из рук. Она быстро пришла в себя, но при падении Миша повредил руку и всю ночь не мог успокоиться.

Когда Зощенко было пять лет, он с отцом отправился в зоопарк, где услышал страшный рык тигра. Мальчик сильно испугался, потому что рык напомнил ему эпизод с грозой, и после этого Зощенко стали сниться тигры, которые гнались за ним и хотели его сожрать.

Отучая подросшего малыша от груди, мать мазала ее хиной, очень горькой на вкус. Ему было два года и два месяца, он уже говорил и читал стихи, и, как считала мама, было просто неприлично кормить такого большого мальчика грудью. В сознании Зощенко еда закрепилась как образ отравы, которую надо избегать.

Впоследствии у М. Зощенко было много проблем с женщинами и с питанием — он ел, как правило, торопливо и без аппетита, а причиной этому служили оставшиеся в его сознании образы детства, связанные с «горьким» кормлением и отношениями с матерью.

Проникнув за порог реального мира, в сферу своего бессознательного, Зощенко сумел вырваться из пут невроза. Вот как он об этом пишет:

«Свет моего разума осветил ужасные трущобы, где таились страхи, где находили пристанище варварские силы, столь помрачавшие мою жизнь. <…> Но теперь, когда солнце осветило место поединка, я увидел варварскую морду моего врага. Я увидел наивные его уловки. Я слышал воинственные его крики, которые меня так устрашали раньше. <…> И тогда шаг за шагом я начал теснить моего врага. И он, отступая, находил в себе силы бороться, делал судорожные попытки остаться жить, действовать. Однако мое сознание контролировало его действия. Уже с легкостью я парировал его удары. <…> И тогда объятия страха стали бежать. <…> Жизнь стала возвращаться ко мне. И она возвращалась с такой быстротой и с такой силой, что я был поражен и даже растерян. Я поднялся с постели уже не тем, кем я был. Необыкновенно здоровый, сильный, с огромной радостью в сердце, я встал с моей постели. Каждый час, каждая минута моей жизни наполнялись каким-то восторгом, счастьем, ликованием. Я не знал этого раньше. Моя голова стала необыкновенно ясной, сердце было раскрыто, воля свободна. Почти потрясенный, я следил за каждым моим движением, поступком, желанием. Всё было крайне ново, удивительно, странно. Я впервые почувствовал вкус еды, запах хлеба. Я впервые понял, что такое сон, спокойствие, отдых. Я почти заметался, не зная, куда мне девать мои варварские силы…»

Михаил Зощенко выздоровел, но от него таинственным образом ушел талант. Корней Чуковский, хорошо знавший Зощенко до выздоровления и после, отметил в воспоминаниях, что из рассказов писателя исчезла волшебная сила божественного искусства, которая была так притягательна и покоряла сердца читателей.

Зощенко стал рядовым советским писателем, хорошим, но не настолько, чтобы им можно восхищаться. О поздних произведениях Зощенко Чуковский отозвался так:

«Лучше бы он не писал их. Правда, они были искренни, написаны от чистого сердца. Но в них не было Зощенко, не было его таланта, его юмора, его индивидуального почерка. Их мог написать кто угодно. Они были безличны и пресны».

Присоединиться к клубу