«„Мы“ больше не существует». Что такое коллективная психотравма и как ее преодолеть

Представление о коллективной травме стало складываться сравнительно недавно и до сих пор остается расплывчатым. О коллективной травме заговорили как об особом психологическом феномене, когда возникла необходимость научно объяснить так называемый военный невроз, от которого страдали солдаты Первой мировой. На протяжении двадцатого столетия с его войнами и социальными потрясениями эти объяснения расширялись и усложнялись.

Понемногу становилось понятно, что травматический опыт имеет не только индивидуальное измерение, но и коллективное. Но чем отличается личная травма от коллективной?

Попробуем разобраться.

Для начала стоит отметить, что концепция личной психической травмы возникла на основе психоанализа, юнгианской и когнитивной психологии, в то время как формирование теорий коллективной травмы происходило и происходит в основном в русле проблем идентичности (А. Нейл, Дж. Александер, П. Штомпка, П. Келлерман). Социальные последствия, вызванные коллективной травмой, описываются как «патологическое горе» (Э. Линдеманн), «синдром узников концентрационных лагерей» (В. Франкл), «посттравматический синдром выживших» (Р. Леопольд), «базисный дефект» (М. Балинт). Что общего в этих представлениях?

Разговор о коллективной травме лучше начать с описания специфики этого явления. Джеффри Александер, основатель «сильной программы» в культурсоциологии, выделяет три особенности коллективной травмы:

• коллективная травма — вопреки распространенному представлению — это не совокупность индивидуальных травм. Объект коллективной травмы — связи между людьми и их культурные смыслы. Именно изменение этих смыслов является драматичным;
• коллективная травма возникает как реакция на событие, приобретающее универсальную значимость. И это становится возможным благодаря глобальному освещению (или парадоксальному замалчиванию) этого события:
• говоря о коллективной травме, важно различать травмирующее событие-первопричину и травму как результат осмысления и переживания этого события. Это разграничение оказывается крайне полезным как для диагностики, так и для последующей коррекции опыта коллективной травмы.

Таким образом, коллективная травма лежит в области связей между людьми и затрагивает общие культурные смыслы. (Мы еще неоднократно вернемся к этой мысли.) Коллективная травма — уникальное явление: оно имеет выраженную специфику воздействия на человека.

А именно — само травмирующее событие отлично от его осмысления, того, что становится фактом коллективной жизни.

Так, семьи, которые понесли имущественный ущерб в ходе политических событий, травмируются по-разному. И это во многом зависит от особенностей их жизненного уклада, устойчивости связей внутри семьи и с друзьями и т. п. Коллеги отмечают — и сама я такое наблюдала неоднократно, — что глубина личной травмированности делает человека менее чувствительным к воздействию коллективной травмы. Это парадоксальное в целом наблюдение, впрочем, не универсально и имеет множество нюансов и зависящей от контекста специфики. Продолжая разговор об отличии личной травмы от коллективной, приведем цитату Кая Эриксона:

«Под индивидуальной травмой я понимаю удар по психике, который прорывается через защитные механизмы человека столь неожиданно и с такой грубой силой, что на него невозможно действенно среагировать. <…> С другой стороны, под коллективной травмой я понимаю удар по основной ткани социальной жизни, который нарушает узы, удерживающие людей вместе, и ограничивает преобладающее чувство общности. Коллективная травма проникает в сознание людей, которые ее переживают, медленно и даже коварно, поэтому у нее нет свойства неожиданности, которое обычно ассоциируется с „травмой“. Но это всё равно разновидность шока, это постепенное осознание того, что сообщество больше не существует как эффективный источник поддержки, и что исчезла важная часть „Я“. <…> „Мы“ больше не существует в качестве связанной между собой пары или в качестве связанных клеток в большом теле сообщества».

Коллективная травма непосредственным образом связана с вопросами идентичности, принадлежности человека к сообществу, ставшему нестабильным. Чтобы четче обозначить контуры коллективной травмы и избежать путаницы в дальнейшем, попробуем описать, чем травма отличается от кризиса. Эти отличия в равной мере относятся как к личной, так и к коллективной травме.

Кризис и травма: обманчивое сходство

Кризис представляет собой закономерный и отчасти нормативный процесс, связанный с развитием. В результате успешного прохождения кризиса появляются психологические новообразования и новые формы адаптивности.

Травма порождает расщепление, вызывая к жизни жесткие психологические защиты. Важным свойством травмы является то, что она имеет тенденцию к повторению и передаче. И если в процессе преодоления кризиса появляются новые ценности, то травматический опыт имеет иные механизмы.

Правда, несмотря на то, что общественный кризис представляет собой закономерный процесс и может в той или иной мере осознаваться, его прохождение всё равно оказывается болезненным. Коллективное психотравмирующее событие и вовсе становится шоком. И в подавляющем большинстве случаев оно имеет отдаленные последствия.

Как может проявляться коллективная травма у отдельного человека:

• фрагментация психики, утрата ее целостности. Отколовшиеся части «Я», которые отражают болезненный опыт, «изгоняются» из сознания, чтобы потом вторгнуться в него под маской устрашающих образов;
• эмоциональная оглушенность как неосознаваемый запрет на переживание любых сильных эмоций;
• ангедония — неспособность испытывать яркие позитивные эмоции (блокирует доступ к внутренним ресурсам);
• острое чувство вины и/или стыда — например, «вина выжившего», возникающая в ситуации, когда человек становится свидетелем массовой гибели людей; чувство бессилия или стыда за то, что человек допустил произошедшее с ним или близкими насилие;
• периодически вторгающиеся в сознание переживания иррационального страха и деструктивные фантазии, иногда приводящие к суицидальным тенденциям (образы «конца света» или «конца истории»);
• регрессивные реакции, сводящиеся к стремлению вернуться к «невинному сознанию», нарциссическому состоянию ребенка, ищущего психологический рай;
• разрушительное поведение (например, самоповреждения). Оно связано с тем, что защитные механизмы психики начинают работать в патогенном режиме. Иногда самотравматизация является способом защититься от невыносимой душевной боли.

Приведенный список далеко не полон. Тем не менее из него становится ясно, с какими трудностями сталкивается помогающий специалист в процессе работы с последствиями коллективной травмы. Тому, кто находится рядом с травмированным человеком и в той или иной форме старается оказать ему помощь, следует помнить, что помогающий человек (в первую очередь психотерапевт, но и любой другой, кто помогает) может столкнуться с диссоциацией образа помощника. Он часто воспринимается или как беспомощный и неэффективный человек, неспособный защитить от повторного переживания боли, или, напротив, как садист-агрессор, занимающий позицию силы и бравирующий своим превосходством.

Отличительной особенностью коллективной травмы является сложность ее разрешения. Непроработанная травма имеет тенденцию передаваться через поколения. Такую травму называют трансгенерационной.

Как передается трансгенерационная травма

В основе представлений о трансгенерационной травме лежит понимание того, что, помимо стратегий выживания, нравственных установок и профессиональных склонностей, по наследству передаются некоторые болезни, иррациональные фобии, родовые тайны, а также информация о травматических исторических событиях, таких как войны, геноцид, насилие и репрессии. Такая передача осуществляется не только вербально, но и напрямую от бессознательного старших членов семьи к бессознательному младших. Как это происходит?

Есть несколько объяснений того, как передается трансгенерационная травма. Одно из них связано с морфогенетическими полями (термин Л. Шелдрока). Такие поля существуют не только у человека, но и у растений, животных и даже кристаллов. Их особенностью является возможность передачи информации через пространство и время.

Почему травмы передаются из поколение в поколение? Существует представление, что, если предками утаивается, замалчивается какая-то неприятная, шокирующая и болезненная информация, она проявляется в судьбах потомков. Семейные «скелеты в шкафу», даже будучи неосознанными, не теряют своей силы. Механизм передачи трансгенерационной травмы объясняется с точки зрения трансляции информации напрямую от бессознательного предков к бессознательному потомков. Об этом же говорил Карл Юнг, когда указывал на то, что непрожитая жизнь родителей ложится тяжелым бременем на судьбу ребенка. И это бремя может передаваться из поколения в поколение. Подобные идеи находят подтверждение в практике современных психологов и психотерапевтов. Так, можно предположить, что рассказы и мифы о родовых проклятиях, роке, преследующем представителей одной семьи на протяжении поколений содержат в себе хоть и смутное и порой весьма искаженное представление о трансгенерационной травме.

Сложность работы с трансгенерационной травмой связана с тем, что информация, как правило, скрыта, а потому бывает непросто определить, что причина возникших проблем заключается именно в травме, полученной представителями рода.

Такая травма часто проявляет себя в повышенной бдительности или подозрительности, депрессивных настроениях, избегающей или, наоборот, болезненной привязанности.

На практической работе с трансгенерационными травмами сфокусирован метод системных расстановок Берта Хеллингера. В основе этого метода лежит феноменологический подход, предполагающий восприятие психотерапевтом явлений такими, какие они есть вне зависимости от наших представлений. Метод расстановок применяется в нескольких направлениях психологического консультирования и продолжает активно развиваться, обретая новые черты и формы. Правда, постепенно классические расстановки уступают место авторским подходам. Мы не будем подробно описывать этот метод, а лишь отметим, что основой расстановочной техники является заместительское восприятие. Заместитель члена семейной системы начинает чувствовать то, что чувствовал прототип. В результате становится возможным трансформировать болезненный исключенный опыт, тем самым прервав цепочку трансгенерационной травмы.

Ниже с разрешения клиентки опишу случай трансгенерационной травмы.

Клиентка М. пятидесяти двух лет обратилась с запросом на разрешение проблемной ситуации. В течение восьми лет они с мужем пытались обзавестись дачей. Первый купленный дом, как вскоре выяснилось, имел наследников, которые предъявили на него права вскоре после заселения. Недвижимость пришлось продать, выручив втрое меньше уплаченной суммы. Купленный через два года второй дом — небольшая дачная постройка — сильно пострадал от пожара, вызванного неосторожностью соседа. Его удалось продать вместе с участком. Семья купила еще один дом, но и к нему, по словам женщины, «не лежит душа», всё «не складывается» и непрестанно ломается.

В ходе расстановочной работы мы вышли на семейную историю: прадед и дед женщины, военнослужащие, были вынуждены постоянно перемещаться по стране, оставляя нажитое имущество и мечтая осесть на одном месте, что им так и не удалось. Родители женщины тоже переезжали неоднократно в поисках лучших условий, но их ожидания тоже не оправдались. Испытывая острую потребность иметь «свое место и свою землю», женщина с юности понимала, что «что-то мешает». Мы смогли увидеть родовую программу: прадед и дед решили, что обзавестись имуществом просто невозможно. Я не буду описывать специфику проведенной коррекционной работы. Спустя три года после сессии М. (она обратилась уже с другим запросом) рассказала, что им с мужем удалось переехать в «поселок мечты», где семья ощущает себя очень комфортно. По всей видимости, сценарий, в соответствии с которым двум поколениям не удавалось «осесть», удалось изменить.

Описанная ситуация — пример личной трансгенерационной травмы. Однако сходные сценарии обнаруживаются во многих семьях, образуя сложные переплетения коллективных трансгенерационных травм. Прежде чем продолжить разговор о коллективной трансгенерационной травме, коротко рассмотрим психоаналитический подход к этой теме.

Психоаналитическая трактовка коллективной травмы

Когда с ни в чем не повинными и в целом хорошими людьми происходит трагедия, нередко страх выполняет защитную функцию, подавляющую переживание травмы. Этот процесс называется вытеснением. Из-за него крайне затруднительно прореагировать, а значит, в дальнейшем переработать травму. Возникает ситуация, когда травмирующие чувства и ощущения оказываются отрезанными от первоначального события. Вместо этого возникает тревога, порожденная необходимостью подавлять переживания самого события. Как же происходит переработка травмы?

Исследователь холокоста Саул Фридлендер писал, что травма преодолевается не тогда, когда что-то меняется в мире, а когда «возвращается память». По сути, это и есть переживание события. Повторное психологическое «проживание» события — процесс весьма трудный и часто болезненный. В культуре такую функцию часто берут на себя литература и кинематограф.

Индивидуальная работа с травмой предполагает использование различных арт-терапевтических методик, метода свободных ассоциаций. Хорошую эффективность показывают практики работы с телом. Особое место в исцелении коллективной травмы занимает нарративный подход. Эта тема хорошо раскрыта в сборниках Кэти Кэрут «Невостребованный опыт: травма, нарратив и история» и «Травма: исследование памяти». К этапам исцеления коллективной травмы мы вернемся после того, как поговорим об идеях Даана ван Кампенхаута, много лет работавшего с темой жертв и преступников в контексте исторических трагедий мирового масштаба.

Коллективная трансгенерационная травма

Коллективные трансгенерационные травмы очень часто связаны с травмами, передающимися по наследству. Принадлежность человека к роду предполагает принадлежность к нации, а потому родовые и коллективные травмы создают плотные переплетения, влияя на судьбы потомков.

Тема коллективных трансгенерационных травм крайне болезненная. Это во многом связано с тем, что жертвы, преследователи и агрессоры непрестанно меняются ролями, смещая представления об идентичности. Что, в свою очередь, чревато ретравматизацией. Дабы избежать оценочных суждений и широких обобщений, я не буду приводить исторических примеров трансгенерационных травм, поскольку это может ранить представителей сообществ, вовлеченных в петлю травмы. Вместо этого обратимся к трудам практиков, работающих с коллективной травмой.

Даан ван Кампенхаут в удивительной по силе воздействия книге «Слезы предков. Жертвы и преследователи в коллективной душе» пишет о военной травме, связывая ее с представлением о коллективной душе предков. Кампенхаут выделяет универсальную душу, а также коллективную, семейную и индивидуальную. И у каждой есть своя память. Согласно модели автора, человек принадлежит к различным коллективам. Связь с полем предков имеет для всех людей особую силу, и эта связь хранит в себе память о травме. Коллективная военная травма, которую разделили миллионы людей, хранится в коллективной душе в «замороженном» виде. Тем не менее коллективные травмы могут непредсказуемым образом проявляться в повседневной жизни и деформировать картину мира.

В упомянутой книге Кампенхаут говорит о переплетении энергий жертв и агрессоров. Объектом рассмотрения становятся возникающие между ними связи. Так, стокгольмский синдром как защитно-бессознательная связь между жертвой и агрессором, выражающаяся в сочувственной эмпатии жертвы по отношению к агрессору с последующим оправданием его действий, может быть понят с точки зрения этих связей.

Баланс между ощущением принадлежности к коллективной душе и личной идентичности, осознание границ своего «Я» в связи с теми коллективами, к которым мы принадлежим, — вот первые шаги к исцелению коллективной травмы.

«Наша задача — быть и оставаться ответственным членом различных коллективных душ, развить нашу индивидуальность и силу, найти и привнести равновесие в нашу семью, насколько это возможно», — пишет Кампенхаут.

Вопреки расхожему мнению, отыскать виноватого и наказать агрессора — недостаточно для исцеления коллективной травмы.

Таким образом, восстановить коллективное психологическое здоровье можно, лишь распознав вытеснение и вернув память. Этот процесс имеет несколько этапов. Они предполагают более или менее последовательное прохождение.

Этапы исцеления коллективной травмы:

1. Признание болезненной раны.
2. Установление жертвы.
3. Возложение ответственности.
4. Распределение идеальных и материальных последствий.

На первом этапе устанавливается, что именно произошло, какой урон был причинен (смерть людей, повреждение или потеря имущества, вынужденная эмиграция или ссылка). Часто бывает слишком больно отдавать себе отчет в происходящем. Защитные механизмы психики стараются вытеснить воспоминания об ужасном событии.

На этапе установления жертвы важно понять, на кого пришелся главный болевой удар, была ли это одна социальная группа, как она соотносилась с другими группами и насколько она была сплоченной. На этом этапе важно понять, насколько не пострадавшие люди были едины с теми, кто пережил травму.

На третьем этапе возникает более сложная проблема, связанная с признанием вины. Надо сказать, что нередко двум первым этапам не уделяется достаточно внимания. Акцент сразу смещается на поиск виноватых, причем он обретает явно психологический характер. Тема коллективной вины является, пожалуй, столь острой еще и потому, что именно здесь жестко переплетаются личный и коллективный травматический опыт. «Проработка прошлого» (термин Т. Адорно) предполагает обязательную верификацию (проверку) травматического прошлого.

На четвертом этапе происходит распределение как идеальных, так и материальных последствий. Он во многом напоминает процесс окончания горевания, описанный в терапии личного горя. Когда признан и принят факт потери, становится возможным перераспределение обязанностей, которые раньше выполнял умерший, формируются новые механизмы, позволяющие адаптироваться к утрате.

Говоря о коллективной травме, социолог Джеффри Александер пишет: «Травма не является результатом того, что некая группа людей испытывает боль. Она есть результат острого дискомфорта, проникающего в самую сердцевину ощущения сообществом собственной идентичности».

Специфика синдрома коллективной травмы состоит в остром ударе по идентичности, как правило, вызывающем сильные, нередко деструктивные эмоции. И если в случае личной травмы сообщество может поддержать человека, то в случае коллективной травмы удар наносится по самому источнику поддержки, и это существенно усложняет процесс ее проработки.

Динамика переживания травмы

Во время периода острого переживания травмы преобладает эмоциональная оценка происходящего. И в этом играют значительную роль средства массовой информации. Однако со временем этап информационной драматизации сменяет рутинизация, когда эмоции отделяются от смысла происходящего. Группы людей, активизировавшие свою деятельность в результате травматического опыта, часто сетуют на то, что травма предается забвению. Нередко, когда стихает эмоциональный накал, у таких людей возникает ощущение, что было совершено предательство. Общественные ритуалы — установление памятников, выход фильмов, книг и статей, посвященных травмирующему событию, — являются необходимыми этапами переживания коллективной травмы. Подобно тому, как развивается процесс горевания, эти этапы невозможно ни ускорить, ни замедлить. Но что реально можно сделать для того, чтобы запустить процесс проживания коллективной травмы, так это признать ее существование. Это станет первым шагом на пути, ведущем к исцелению.