Конспиролог в каждом из нас: как мозг заставляет нас верить в теории заговора
Недавний опрос показал: треть американцев убеждены, что коронавирус был создан в лабораториях. Две трети не исключают, что правительство скрывает информацию о существовании инопланетян. Даже в совсем уж дикую теорию о том, что миром правят замаскированные рептилоиды, верит 4% опрошенных (а это, если экстраполировать данные опросов на всё население США, — почти 13 млн человек). Конспирологическое мышление, вопреки стереотипу, — не удел малообразованных граждан, поверивших в идеи горстки маргиналов в шапочках из фольги. Это гораздо более широкое явление.
Согласно опросу ВЦИОМ 2018 года, 67% россиян верят в то, что человечеством управляет тайное «мировое правительство». Причем 51% из тех, кто верит в эту версию, — люди с высшим образованием, а 53% отнесли себя к обеспеченным гражданам.
Психологи всё чаще говорят о том, что конспирологическое мышление обусловлено особенностями работы нашего мозга. Он изначально устроен так, что мы склонны доверять теориям заговора.
Как пишет автор книги «Недоверчивые умы: чем нас привлекают теории заговоров» Роб Бразертон, «по своей природе мы все конспирологи».
Недоказуемые, но неопровержимые: признаки конспирологической теории
Чтобы понять, на чем основано конспирологическое мышление, нужно сначала сформулировать признаки конспирологической теории. А это не так просто, как кажется на первый взгляд.
Оксфордский словарь предлагает такое определение конспирологической теории: «Теория, согласно которой событие возникло в результате сговора заинтересованных лиц»; примерно в таком духе толкуют это понятие и многие другие словари. Но это слишком общее объяснение: ведь тысячи преступлений в мире действительно происходят в результате сговора заинтересованных лиц, и никакая конспирология тут ни при чем. Расхождение с общепринятой версией тоже ничего не доказывает: в конце концов, когда-то официально считалось, что Солнце вращается вокруг Земли, но это не делает Галилея и Коперника конспирологами.
Ян-Виллем ван Пройен и Марк ван Вугт в своей работе «Конспирологические теории: психологические механизмы» выделяют следующие признаки теории заговора:
- это всегда работа некой коалиции (если человек действует в одиночку, это уже не конспирология);
- цели заговорщиков преднамеренны и зловещи (подготовка вечеринки-сюрприза для друга — не теория заговора);
- логика сюжета основывается на выстраивании причинно-следственных связей (возможно, несуществующих) между людьми и событиями;
- замысел и действия заговорщиков всегда засекречены (заговор, который официально вывели на чистую воду, — уже не конспирология).
Но, помимо схожих «особенностей сюжета», у всех конспирологических теорий есть еще несколько общих признаков:
1. Теорию заговора нельзя ни доказать, ни опровергнуть, потому что она всегда строится на вопросах, не имеющих ответов, на фактах, которые «кем-то скрыты».
Более того, если у теории нет ни одного обоснования, это только доказывает, что заговор работает. (Сотни исследований не подтверждают связь между вакцинами и аутизмом? Значит, сторонники вакцин умело скрывают факты!)
А если есть доказательства обратного — значит, «они» их блестяще сфальсифицировали! Те, кто пытается разубедить конспирологов, практически беспомощны перед такой логикой.
2. Злоумышленники, фигурирующие в конспирологических теориях, всесильны и безупречны.
В реальности даже мелкий заговор довольно трудно осуществить так, чтобы всё прошло в точности как запланировано и он не был раскрыт: участники делают ошибки, ссорятся, поддаются эмоциям, выдают тайну третьим лицам. В сознании же конспирологов враги оказываются неуязвимыми: они видят будущее наперед, всегда согласны друг с другом и не допускают ни одной промашки. Они плетут заговоры с участием тысяч людей, но ни один из этих людей не ошибся и не проболтался. Они ухитряются контролировать правительства, ученых, СМИ, правоохранительные органы, чтобы те помогали им скрывать правду. Какие-то суперзлодеи из комиксов, а не люди.
3. Мотив как доказательство.
В реальности у человека может быть множество врагов, но это не означает, что он обязательно умрет от их рук: он вполне может погибнуть в нелепой аварии.
(В конце концов, множество детективов строятся на том, что мотив есть почти у каждого персонажа, но только один из них убийца.) А вот в теории заговора наличие заинтересованных лиц — вполне себе доказательство их причастности (иногда единственное).
4. Презумпция виновности.
Конспиролог всегда выступает как обвинитель. У него может не быть никаких фактов в пользу своей теории — только вопросы к «официальной версии». Пусть «подозреваемые» сами докажут, что они ни при чем.
Шесть когнитивных ловушек, ведущих к конспирологическому мышлению
Психологи Майк Вуд и Карен Дуглас провели исследование: они предложили испытуемым три версии смерти Усамы бен Ладена. Первая была официальной (бен Ладен был убит американскими военными в 2011 году), а две другие — конспирологическими. Согласно одной из них, бен Ладен умер еще за несколько лет до этой операции, согласно другой — он всё еще жив. Казалось бы, конспирологические объяснения противоречили друг другу и не могли быть верны одновременно; и тем не менее выяснилось, что участники, склонные доверять одной теории заговора, доверяли и другой.
В другом исследовании Вуд и Дуглас предлагали участникам оценить версии гибели принцессы Дианы, и результаты повторились: люди, которые допускали, что Диана инсценировала собственную смерть, так же охотно верили, что она была убита.
Это доказывает, что сами по себе факты и детали конспирологических теорий не очень-то важны: верить или не верить людей заставляют особенности их мышления. Какие же?
1. Потребность контроля
Человек по природе своей склонен верить, что в его жизни есть логика и его судьбой что-то управляет: неважно, он ли сам или какие-то внешние силы (с которыми можно договориться).
Мысль, что наша жизнь зависит от случайностей, которые невозможно ни предугадать, ни проконтролировать, для нас почти невыносима.
Как ни странно, нам хочется верить даже в то, что происходящее — часть зловещего и хитроумного плана: в конце концов, на него можно если и не повлиять, то хотя бы понять. Непредсказуемость вызывает у нас тревогу; защищаясь от нее, наш мозг выстраивает объяснения, согласно которым в происходящем есть какая-то (пусть и жестокая) логика.
Польский психолог Моника Гжесяк-Фельдман провела исследование, чтобы выяснить, как ситуация повышенной тревожности влияет на восприятие людьми конспирологических теорий. Она попросила студентов оценить разные версии «теории еврейского заговора» за 15 минут до начала сложного экзамена. Эти студенты доверяли им гораздо больше, чем те, которых опросили на ту же тему перед обычной лекцией.
2. Переоценка своей компетентности
Эксперименты, в которых людям предлагали сначала оценить уровень своих знаний по какому-то предмету (от устройства бытовых приборов до законов физики), а потом продемонстрировать свои знания на практике, показали: подавляющее большинство людей склонны сильно переоценивать свою компетентность. Но интересно даже не это, а то, что большинство людей и не подозревают о своих «слепых зонах», пока их не поставят перед фактом. Именно поэтому в интернете так много «диванных экспертов»: наш мозг устроен таким образом, что десятиминутный ролик на ютубе легко создает у нас иллюзию, что мы полностью разобрались в предмете.
3. «Случайности не случайны»
Мы еще кое-как способны назвать совпадение совпадением, если оно происходит с другими. Но как только это касается нас, становится гораздо сложнее сохранять здоровую критичность и помнить, что последовательность событий не обязательно означает причинно-следственную связь. Если человек съедает несколько гомеопатических таблеток, а после этого его простуда проходит, мозг соединяет эти события так, что первое становится причиной второго. А отсюда уже полшага до конспирологических теорий вроде «прививки вызывают аутизм».
4. «Детектор намерений»
По тому, что, как, с каким выражением лица человек делает, мы всегда можем предположить (и чаще всего — верно), зачем он это делает. Вообще-то, «детектор намерений» — штука довольно полезная: без него мы вообще не смогли бы понять, что происходит вокруг нас, и любые социальные отношения были бы невозможны.
Проблема лишь в том, что этот механизм включается независимо от нашего сознания и «домысливает» намерения даже там, где их нет. В классическом эксперименте участникам показывали короткий ролик с движущимися геометрическими фигурами: большим треугольником, маленьким треугольником и кружком. Так вот, почти никто из испытуемых не увидел в ролике того, что там происходило в действительности, — спонтанного движения абстрактных фигурок. Все приписали фигуркам какие-то намерения и, исходя из них, домыслили сюжет (хулиган, обижающий малышей; отец-тиран, угрожающий жене и сыну; мать, отчитывающая набедокуривших детишек).
Именно так наш «детектор намерений» работает и в обычной жизни (вспомните, сколько раз вы ругались на забарахлившую в неподходящий момент технику, хотя точно знали, что она не может ломаться нам назло).
Этот поиск во всём умысла — прямой путь к теориям заговора. Конспирологические теории интуитивно кажутся правдоподобными именно потому, что они созвучны нашему «детектору намерений».
5. «Ошибка соразмерности»
Наш мозг стремится к тому, чтобы причина события соответствовала масштабам этого события. Именно поэтому так трудно поверить, что Кеннеди убил психически неуравновешенный парень, действовавший в одиночку, а принцесса Диана погибла в обычном ДТП.
Ученые не раз проверяли этот механизм на практике: например, рассказали испытуемым выдуманную историю о крушении самолета с разными концовками и попросили выбрать причину случившегося из предложенных вариантов. Согласно первой версии, пилот успешно посадил самолет и все пассажиры остались целы и невредимы; во второй — все трагически погибли. Те участники исследования, которым рассказали версию с хеппи-эндом, охотно верили, что причиной крушения были технические неполадки в самолете. Те, кто услышал «трагическую» версию, больше склонялись к тому, что это был заговор.
6. «Предвзятость подтверждения»
Нам кажется (или, по крайней мере, нам приятно так думать), что мы делаем выводы на основе беспристрастной оценки фактов. На самом деле всё очень часто происходит наоборот: мы начинаем верить в какую-то идею, а уж потом наш мозг подгоняет под нее факты и доказательства. Именно подгоняет, а не беспристрастно анализирует.
Более того, мы возводим вокруг себя настоящую стену для защиты своих убеждений: стараемся общаться с теми людьми и читать те сайты, которые с нами на одной волне. Но и это не всё: любой нейтральный факт или новость мы трактуем в пользу своей идеи.
Психолог Скотт Плаус провел эксперимент: участникам, половина из которых придерживалась концепции ядерного сдерживания, а другая половина была за ядерное разоружение, дали прочесть одну и ту же историю. В 1979 году из-за ошибки компьютера США получили сигнал, что СССР нанес ядерный удар по их территории; но вскоре стало ясно, что тревога ложная, и паника быстро прекратилась. Каждая из двух групп трактовала эту историю как аргумент в пользу именно их точки зрения: сторонники разоружения посчитали ее доказательством опасной уязвимости системы, а их оппоненты утверждали, что система таким образом успешно прошла тест на безопасность. Или взять хотя бы сторонников и противников ношения оружия: для одних массовые расстрелы в школах становятся лишним доказательством того, что оружие нужно носить еще большему числу людей, чтобы в случае чего иметь возможность себя защитить; для других — что его нужно запретить.
Каждая из этих шести ловушек — не отклонение и не признак глупости, а особенность работы нашего мозга. Но знание их поможет нам критически оценивать наши убеждения, понимать, почему мы думаем так, как думаем, и балансировать между слепым доверием «официальным версиям» и поиском заговоров, не соскальзывая ни в одну, ни в другую сторону.