Коронавирус и общество. Как россияне реагируют на эпидемию
Пандемия коронавируса стала главным политическим явлением нашего времени.
Как защитить себя от болезни? Что важнее: здоровье или свобода? Какова ценность человеческой жизни? Эти вопросы сегодня встали перед каждым жителем России, и люди отвечают на них по-разному. Философ, основатель ЦНФ, сотрудник СоцГума ТюмГУ Александр Вилейкис и управляющий партнер исследовательского агентства Synopsis Group, преподаватель факультета социологии МВШСЭН Павел Степанцов с 27 по 29 марта изучали настроения россиян и узнали, что жители страны думали об эпидемии перед закрытием городов. Это начало спецпроекта, в рамках которого мы будем мониторить и анализировать отношение наших сограждан к эпидемии коронавируса.
Disclaimer
Synopsis Group и ЦНФ совместно с Knife.media запустили инициативное исследование о коронавирусе. Нам кажется важным не только посмотреть, как меняются повседневные практики и потребление, но и понять широкий контекст — что пугает больше всего, на кого можно рассчитывать, когда ломается привычный жизненный уклад. Почему кто-то (и кто) требует тотальный локдаун, а другие рассчитывают переждать и переболеть.
Коронавирус оказался той лакмусовой бумажкой, которая показывает, что для нас действительно важно, а от чего можно отказаться, какие ценности выходят на первый план, а что отодвигается в сторону.
Проект идет по двум направлениям. Опрос по онлайн-панели с 27 марта, выборка: 1000 человек. Квотирование по полу и возрасту. 400 человек — Москва, 600 — другие населенные пункты. Онлайн-форум в формате сообщества — больше 30 человек, отобранных в зависимости от ценностных установок, в течение месяца будут обсуждать происходящие изменения и описывать то, что происходит вокруг них и с ними.
Мы подчеркиваем, что проект не претендует на абсолютную репрезентативность (поэтому выбрали хоть и квотированный, но онлайн-опрос). Наша задача — разобраться и рассмотреть вблизи, как люди переживают текущую ситуацию, какие сценарии развития ожидают и что стоит за их установками.
Сейчас мы публикуем первый срез — данные, полученные до анонсирования локдауна в Москве (вечер 29 марта). Это еще не окончательные выводы, но данные, которые фиксируют настроения до начала закрытия городов.
Написанное ниже — это наши гипотезы, которые мы будем развивать, углублять и пояснять по мере продолжения исследования.
Коронавирус: между СПИДом и онкологией
Коронавирус почти стал главным «медицинским» страхом россиян. На сегодняшний день он пугает 60% опрошенных и обошел другие болезни, включая СПИД (54%), сердечно-сосудистые заболевания (50%) и туберкулез (39%). Пока свои позиции коронавирусу не сдала только онкология — 83% опрошенных боятся заболеть раком.
Уровень страха заболеть коронавирусом — почти посередине между «привычными» болезнями и непредсказуемой онкологией. Каждый — независимо от положения, поведения, добродетельности и соблюдения медицинских предписаний — может заболеть раком.
Столкновение человечества с новой болезнью можно приблизительно разделить на три этапа: паника, война и повседневность.
До тех пор, пока не существует понимания механизма заражения — не важно, медицинского или мифического, население паникует, совершает спорадические действия, продиктованные страхом. Например, первые этапы появления ВИЧ, до понимания механизмов заражения и распространения, сопровождались волнами самоубийств, апокалиптическими настроениями, разгулом преступности. В психологии этот эффект называется running amok — акт неконтролируемой агрессии, продиктованной бессилием, которое связано с утратой контроля над ситуацией. Подобная атмосфера царила на фоне многих эпидемий — начиная от массового вымирания мезоамериканских индейцев, заканчивая первыми годами появления СПИДа.
Механизмы распространения коронавируса изучены, по крайней мере в этом уверено население, — огромное количество статей и роликов о пользе/вреде масок, тестов, самоизоляции и так далее. Поэтому онкология до сих пор пугает сильнее, чем коронавирус. Несмотря на то, что мы находимся на этапе распространения эпидемии COVID-19, рак может случиться с каждым, независимо от любых физических или моральных факторов. И это пугает сильнее.
Большинство респондентов принимают меры по борьбе с инфекцией: 82% чаще моют руки, 49% стали меньше пользоваться общественным транспортом, 40% применяют антисептик и 24% носят маску. Только 9% отказались от каких-либо мер и воспринимают ситуацию как ординарное явление — повседневность сломалась.
Повседневность нуждается в стабилизации, и после паники наступает военный этап сосуществования с болезнью — появляются описания механизма заражения и средств борьбы. С точки зрения общества не имеет значения действенность мер, важно их наличие. Например, совершенно мифические меры по лечению СПИДа привели к «охоте на геев», моральному осуждению больных и судам Линча. Борьба с болезнью не снижает градус насилия — просто делает его институционализированным. Зачастую меры этого этапа намного более жестокие. Это можно объяснить несколькими факторами: так как болезнь протекает в логике конфликта, победа в нем является ультимативной целью, что позволяет не считаться с любыми жертвами на уровне прав и свобод населения. Кроме того, чем выше степень «серьезности» проблемы — публикации в СМИ, экспертные комментарии, выступления глав государств, говорящих о важности и уникальности текущей ситуации, — тем большим готово пожертвовать население в борьбе с ней.
Население не верит в легкое решение, как в «Войне миров» Герберта Уэллса, напротив, чем сильнее закручиваются гайки, тем спокойнее воспринимается ситуация кризиса.
Коронавирус движется в рамках этой логики: первый этап был пройден максимально быстро, и буквально в первые недели эпидемии человечество вступило в «войну» с заболеванием. Серьезность ситуации подчеркивается практически каждым медиа и экспертом. Данные нашего исследования показывают, что только 11% опрошенных считают коронавирус обычным заболеванием и 19% готовы говорить о нем как о природном явлении. Чаще всего болезнь воспринимают в терминах «угрозы, которая бросает вызов всему человечеству и с которой необходимо бороться» (44%), «биологического оружия» (39%) или же «спланированного шага политических и экономических элит отдельных стран» (32%). Не имеет значения, откуда именно исходит угроза, — важны скорее сочетание ультимативности, экстраординарности и милитаризованности события.
Именно поэтому сейчас ровно ⅔ опрошенных говорят, что нужно все силы бросить на борьбу с коронавирусом, закрыв глаза на любые возможные социальные, экономические и политические последствия. Потому что, когда враг у ворот и уже стучится в двери каждой отдельной самоизолированной квартиры, нет ничего важнее победы в войне. А восстановлением мирной жизни можно заняться после победы — когда-то потом.
В какой-то момент СПИД стал нормальным элементом повседневности. Чтобы это произошло, потребовалась долгая культурная работа, множество значимых людей, умерших от него и не сожалевших о своей болезни, отказ от морального осуждения больных, проявление солидарности в том или ином ключе.
Болезнь стала чем-то обыденным, несмотря на опасность. Коронавирусная инфекция, напротив, событие экстраординарное, ломающее порядок и требующее наиболее жестких мер для сохранения социального порядка, по крайней мере исходя из общественных представлений. Возможно, если он станет обычным сезонным явлением, спустя несколько лет его будут воспринимать как пневмонию, но пока человечество живет в логике тотальной войны.
Каждый сам за себя или война всех против всех
Итак, если мы находимся на военном положении, то есть ли у нас какие-то союзники? На кого можно положиться в борьбе с новым врагом? На государство? На медицину? На международное сообщество? Парадоксально, но нет: только 12% опрошенных считают, что в борьбе с эпидемией можно рассчитывать на медицину. На государство (а точнее, на меры, которые оно будет принимать) рассчитывают всего 9%.
Большинство — 40% — уверены, что можно рассчитывать только на себя. Почти столько же (37%) полагают, что побороть эпидемию можно лишь коллективными действиями, если каждый будет соблюдать режим самоизоляции и не станет заражать других. На конец воскресенья только 10% опрошенных не были готовы к добровольной самоизоляции.
Эти противоположные установки имеют общее основание. Чего мы больше всего боимся? Половина опрошенных боится за свою жизнь и здоровье, а ¾ — за здоровье родных и близких.
Заботит ли нас здоровье других — тех, с кем мы не имеем близких социальных отношений? Как показывают данные — нет. Только 16% считают, что сейчас самое важное не допустить большого числа жертв эпидемии.
Заметим, что это почти в 2 раза меньше, чем число тех, кто говорит, что для них самым важным является сохранение социальных гарантий и стабильности заработка (30%), и даже тех, кто уверен, что в текущей ситуации необходимо избежать ослабления экономики и затяжного экономического кризиса (18%).
Что тогда означает уверенность 38% опрошенных в том, что эпидемию можно победить только коллективными силами, если она не связана с установкой на снижение жертв? Ответ прост: согласованные коллективные действия нужны в первую очередь для обеспечения личной безопасности, которой угрожают действия других. Именно поэтому 32% считают, что необходимо не допустить массового заражения.
На данный момент наиболее распространенный, по мнению опрошенных, сценарий развития событий связан с эффективностью карантинных мер. При этом большая часть сторонников карантина — как раз те, кто уверен, что нам необходимы коллективные действия.
В конечном итоге они так же, как и люди, полагающиеся на собственные силы и действия в борьбе с эпидемией, считают, что каждый сам за себя. Разница лишь в том, что одни уверены, что от вируса можно отгородиться самостоятельно, а другие — что если не будут предприняты согласованные усилия по противостоянию врагу (самоизоляция и карантин), победы и, соответственно, устранения угрозы себе и своим близким достичь не удастся.
Возможна ли кооперация? Насколько люди, выступающие за коллективное действие, верят, что оно возможно? Мы в целом не готовы доверять другим — незнакомым — людям. Поэтому мы не готовы положиться на их ответственность, не готовы поверить в их добросовестность и не видим никаких оснований, которые могли бы принудить их действовать коллективно. Парадоксально, но только 40% людей, которые говорят про коллективную ответственность в борьбе с коронавирусом, считают, что другим людям можно доверять. Ровно столько же, сколько и среди тех, кто утверждают, что в войне можно рассчитывать только на себя.
В ситуации взаимного недоверия, когда каждый сам за себя, соблюдение договоренностей невозможно. И в этот момент мы готовы снова обратить свой взор на государство. Наличие общей установленной власти становится ключевым условием безопасности для каждого в отдельности.
«В самом деле, естественные законы (как справедливость, беспристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведение по отношению к другим так, как мы желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляющей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т. п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность. Вот почему, несмотря на наличие естественных законов (которым каждый человек следует, когда он желает им следовать, когда он может делать это без всякой опасности для себя), каждый будет и может вполне законно применять свою физическую силу и ловкость, чтобы обезопасить себя от всех других людей, если нет установленной власти или власти достаточно сильной, чтобы обеспечить нам безопасность».
Свежее дыхание Левиафана
Важно, что это запрос не на государство, которое осуществляет «пастырское управление людьми», тем самым заботясь о безопасности своего населения. Такой запрос характеризовался бы ожиданием активных действий от государства, которые направлены на борьбу с эпидемией. Но мы помним, что только 9% опрошенных рассчитывают на это.
В условиях активных боевых действий, войны с эпидемией явно выражен запрос на государство иного типа — на государство общественного договора по модели Т. Гоббса. Оно должно стать третьей, внешней стороной, контролирующей выполнение договоренностей между людьми — по соблюдению карантинных мер, — само при этом участником договора не являясь.
«Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю».
Гоббсовский Левиафан должен карать тех, кто угрожает безопасности других. Так, ⅔ опрошенных уверены, что для людей, нарушающих режим (тогда еще) добровольной самоизоляции, должна быть введена юридическая ответственность — поровну уголовная или административная. Половина считает, что должен осуществляться уличный контроль за нарушителями режима самоизоляции: 38% — силами полиции или Росгвардии, а 12% — отрядами дружинников и добровольцев. 31% выступают за регулярные полицейские рейды по домам с целью контроля за соблюдением режима. 26% говорят, что нужно отслеживать перемещения людей, используя данные сотовых операторов. А 22% уверены в необходимости уличных блокпостов для ограничения перемещений на транспорте.
Как мы помним, создание государства-Левиафана сопряжено с отказом от естественных прав взамен на безопасность. Но перед лицом общего врага безопасность становится важнее прав. 93% не считают, что нарушение прав граждан во время борьбы с эпидемией недопустимо. И только 8% боятся усиления государства — что впоследствии оно станет больше контролировать повседневную жизнь граждан (например, используя данные сотовых операторов для отслеживания перемещений по городу). Единственное, от чего люди с трудом готовы отказаться ради борьбы с эпидемией, — это от привычного уровня дохода (63%).
Другие ограничения (свобода перемещений, использование городских пространств, возможность встреч со знакомыми и близкими) вызывают в 2-2,5 раза меньший уровень беспокойства.
Мы не вирусологи и не эпидемиологи. Мы даже не экономисты. Поэтому не можем оценить — и не оцениваем — эффективность, своевременность и долгосрочные последствия мер, которые предпринимаются для борьбы с коронавирусом. Но нынешняя ситуация дает нам уникальную возможность посмотреть на себя в зеркало.
И увидеть, как страх и взаимное недоверие, неготовность кооперироваться влекут за собой неспособность к коллективному действию. Как наше восприятие других приводит к ситуации, когда каждый выступает сам за себя перед лицом общего врага. И задачей каждого становится спасение своего здоровья и здоровья своих близких. А другие воспринимаются не как соратники, с которыми мы все вместе находимся в одном окопе, а как источник угрозы нашей личной безопасности. И как в этих условиях мы взываем к государству, от которого ждем не заботы о населении, а лишь проявления силы, способности контролировать и наказывать опасных-для-нас-самих других. И совсем неудивительно, что в этих условиях — когда главной ставкой является исключительно собственное спасение — мы все настойчивее взываем к защите со стороны ветхозаветного зверя, которому нет равных.