Эпоха цифровых государств: как Facebook, Google и Amazon выигрывают войну с правительством США

В 2018 году директорам трех крупнейших киберкорпораций — Марку Цукербергу из Facebook, Джеку Дорси из Twitter и Сундару Пичаи из Google — пришлось держать ответ за деятельность своих компаний на слушаниях в Конгрессе. Эти слушания напомнили обществу о том, что правительство имеет юридическую власть над корпорациями. Но в то же время они продемонстрировали некомпетентность конгрессменов в сфере технологий: несмотря на угрожающие интонации, большинство их вопросов были до смешного обывательскими.

Кульминацией стал вопрос сенатора Линдси Грэм, не считает ли Цукерберг свою компанию слишком влиятельной: «Мне, конечно, так не кажется», — ответил глава Facebook.

Кандидат в президенты сенатор США Элизабет Уоррен утверждает:

«Американские технологические гиганты предоставляют обществу ценные продукты и услуги, но в их руках сконцентрирована слишком большая власть над нашими цифровыми жизнями. Почти половина всей электронной коммерции проходит через Amazon. Более 70 % всего интернет-трафика проходит через сайты, которыми владеют или управляют Google и Facebook».

У этих компаний, по словам сенатора, «слишком много власти над экономикой, обществом и демократией». Поэтому одним из основных пунктов ее избирательной кампании стало предложение разделить Amazon, Google и Facebook на отдельные компании.

Желание лишить цифровых монополистов их власти разделяют как политики, так и бывшие сотрудники этих компаний и более мелкие бизнесмены, которым монополисты перекрывают кислород.

Рядовые американцы в два раза больше доверяют представителям большого бизнеса (25 %), в том числе киберкорпорациям, чем Конгрессу США (11 %). Сам Цукерберг признает: «Во многом Facebook уже больше напоминает правительство, чем традиционную компанию», — ведь 2,4 млрд граждан его «цифровой империи» строят свои бизнесы, отношения, живут и даже умирают по придуманным им законам и правилам.

Пока что Цукербергу и другим цифровым олигархам приходится отвечать на претензии Конгресса США. Но на наших глазах происходит перераспределение власти, в результате которого она может сосредоточиться в руках технократов.

И тогда отчитываться придется уже политикам перед ними, а не наоборот.

Китай vs США: две модели корпораций-гигантов

Две основные модели взаимодействия корпораций и правительства — китайская и американская.

Китайская модель подразумевает слияние корпораций и правительства: государство в большинстве случаев владеет корпорациями, поэтому их интересы нераздельны.

Такую модель исповедуют и другие страны, склоняющиеся к авторитарному режиму: к примеру, самая прибыльная корпорация 2018 года, саудовская Aramco, полностью принадлежит государству.

В американской модели корпорации и государство существуют отдельно, это дает больше независимости бизнесу. С тех пор как 1980-х президент Рейган объявил, что «правительство — не решение проблемы; правительство и есть сама проблема», госаппарат США старался (хоть и с переменным успехом) как можно меньше регулировать бизнес. Спустя несколько десятилетий стало происходить обратное: корпорации всё чаще вмешиваются в дела государства.

«Вращающиеся двери»: как представители корпораций входят в правительство

В США широко распространена модель «вращающихся дверей»: одни и те же люди переходят с места законодателей и государственных регулировщиков на позиции в индустриях, которые они ранее регулировали и на которые влияли законами, — и обратно. Эта модель очевидно располагает к коррупции, кумовству и конфликту интересов, но является частью американской политической традиции.

Так, например, политический долгожитель Дик Чейни с 70-х до середины 90-х занимал высокие посты в Республиканской партии и правительстве США вплоть до поста министра обороны. С 1995-го по 2000-й он ушел из политики и занял пост исполнительного директора крупнейшей нефтесервисной компании Halliburton, затем ушел из бизнеса и занял пост вице-президента США.

Пока он был на этом посту, США провели военную кампанию в богатом нефтью Ираке. Первой компанией, получившей контракт на восстановление и разработку нефтяных месторождений в поствоенном Ираке стала бывшая компания Чейни — Halliburton.

И хотя журналисты и часть политического истеблишмента были возмущены таким очевидным фаворитизмом со стороны Чейни, это не помешало ему 8 лет занимать пост вице-президента при Джордже Буше-младшем.

Десятилетнее правление Голдман Сакс

Еще более тесные отношения сложились у американской политики с финансовой индустрией.

«Правительство Сакс» — термин, первоначально придуманный консервативными журналистами, чтобы подчеркнуть связь администрации Барака Обамы с бывшими работниками крупнейшего в мире инвестиционного банка Goldman Sachs.

При Обаме представители банка занимали, например, должности заместителя генерального прокурора США и главы аппарата Белого дома. С приходом Трампа «правительством Сакс» ругаются опять — но уже в адрес республиканского правительства, где бывшие сотрудники Goldman Sachs занимают, к примеру, посты министра финансов и главы Национального экономического совета.

В действительности «Правительство Сакс» началось еще в середине нулевых, когда генеральный директор Goldman Sachs Генри Полсон был назначен министром финансов при Джордже Буше-младшем.

Полсон занимался урегулированием мирового экономического кризиса 2008 года, который во многом начался именно из-за его компании (в ней он проработал больше 30 лет). Неудивительно, что в итоге именно Goldman Sachs оказался единственным крупным инвестиционным банком, не особо пострадавшим от экономического катаклизма 2008 года.

Таблеточки у власти: фармацевтическое лобби в США

Фармацевтическая индустрия тоже плотно связана с правительством. Год за годом эта сфера лидирует по количеству потраченных на лоббирование денег: в одном только 2018 году более 400 компаний из этой сферы заплатили 281 млн долларов за то, чтобы их интересы были представлены в правительственных кругах.

Одним из самых скандальных результатов этого лоббирования стало принятие закона, по которому правительство США — один из самых крупных покупателей медикаментов в мире — законодательно не имеет права торговаться с фармкомпаниями и вынуждено покупать лекарства по указанным ими ценам. По оценкам некоторых экономистов, этот закон, вступивший в силу чуть больше 10 лет назад, уже принес фармкомпаниям больше 1 трлн долларов дополнительной прибыли. И хотя против него периодически выступают и демократы, и республиканцы, он всё еще остается в силе.

Технократы: молодая шпана в борьбе за власть

На фоне фармацевтической, энергетической и финансовой индустрии сфера высоких технологий выглядит скромным новичком в попытках лоббировать свои интересы. «Технари» практически не представлены непосредственно в правительстве, однако с каждым годом объем их инвестиций в лоббирование растет.

В 2018 году Google потратила больше всего денег на лоббирование своих интересов в Конгрессе, Белом доме и в ключевых федеральных агентствах — около 21 млн долларов. А вместе Google, Amazon, Apple, Facebook и Microsoft вложили больше 64 млн долларов в отстаивание своих интересов — это на 10 % больше, чем в 2017-м.

Одним из основных вопросов, по которым Кремниевой долине приходится отстаивать свои интересы в Вашингтоне, стала разработка законодательства вокруг сбора личных данных пользователей.

Для технологических корпораций информация — то же, что нефть для нефтяных компаний или банковские операции для финансового сектора. Пока что кремниевые гиганты добывают ее стихийным образом и практически бесплатно, но прямо сейчас на государственном уровне вырабатываются новые правила добычи и обработки данных о пользователях.

Теперь цифровые олигархи, забыв о конкуренции между собой, используют всю мощь своих лоббистских аппаратов, чтобы принятые законы устраивали в первую очередь их самих.

«Много воды утекло с тех пор, как хайтек-компании говорили: „Просто оставьте нас в покое, мы хотим как можно меньше соприкасаться с правительством, дайте нам сосредоточиться на инновациях“», — говорит глава Разведывательного комитета США Адам Шифф. Теперь интересы IT-гигантов тесно переплетены с государством. Вернее, они заинтересованы в том, чтобы государство вмешивалось в их дела как можно меньше или, по крайней мере, чтобы оно было покладистым и уступчивым.

Государство, в свою очередь, не хочет сдавать позиции и во всем идти на поводу у технологических корпораций — новичков на политической арене, угрожающих смести старые устоявшиеся элиты с насиженных мест.

Политический истеблишмент США с радостью поставил бы цифровых олигархов на место, например, так, как это произошло в России нулевых, когда несговорчивым олигархам пришлось либо покинуть страну и отречься от активов, либо сесть в тюрьму, либо привести свои активы в согласие с интересами государства.

Однако владельцы американских технологических гигантов — одни из самых богатых людей в мире, их невозможно приструнить силой, не разрушив при этом государственную экономику и политическую систему.

Как технокорпорации приобрели невероятный политический вес в США и мире

Мощный политический потенциал социальных сетей был обнаружен в начале 2010-х, во время «арабской весны». Тогда американский политический истеблишмент восхищался ролью Twitter и Facebook в подготовке и организации серии революций в Египте, Тунисе, Йемене и других мусульманских странах.

Президентская кампания 2016 года в США показала, что социальные медиа, принадлежащие цифровым олигархам — новая, но самая мощная сила в продвижении политиков.

Большинство крупных каналов и медиа единодушно поддерживали демократического кандидата Хиллари Клинтон. Всем казалось, что ее победа — уже решенный вопрос. Но одной из главных и роковых ошибок штаба Хиллари стал отказ от сотрудничества с Facebook. Штаб Дональда Трампа, наоборот, сделал ставку на социальные медиа.

«Когда ты собираешься потратить 100 млн долларов на социальные медиа, у твоего офиса выстраивается очередь из людей с предложениями потратить деньги именно у них. В нашем случае это были Facebook, Twitter, Snapchat и Google», — рассказывает директор по цифровым технологиям штаба Трампа Брэд Парскейл.

Facebook даже выделил небольшой штат сотрудников, которые обучали команду Парскейла правильно пользоваться цукерберговскими инструментами.

Кроме официального взаимодействия Facebook предоставил материалы и для подпольных игроков в предвыборной гонке, а именно для скандальной фирмы Cambridge Analytica. Компания, основанная одним из главных стратегов Трампа Стивом Бэнноном, собирала и использовала данные пользователей соцсети для прицельной политической агитации.

Однако после победы Дональда Трампа на выборах в США на молодого цифрового олигарха Цукерберга посыпались проклятия. Больше всего американский политикум тревожило не столько избрание Трампа с помощью соцсетей, сколько полная бесконтрольность деятельности Цукерберга, исповедующего хакерскую идеологию.

У Facebook нет конкретных политических убеждений, и хотя и Цукерберг, и большинство его коллег из Кремниевой долины в частной жизни придерживаются либеральных взглядов, его компания не встроена в двухпартийную систему и помогает тем, кто предложит более выгодные условия. Эта позиция принципиально отличается от, скажем, нефтяной индустрии, традиционно поддерживающей Республиканскую партию, или финансового сектора, играющего на стороне демократов.

ООН обвиняет Facebook в разжигании геноцида в Мьянме, Европейский союз — в организации Брексита, весь мир — в помощи РФ по ведению подрывной политической деятельности в разных странах. Вместе с Google компанию Цукерберга обвиняют в подъеме правых популистских движений по всему миру, в разжигании розни, поляризации общества и т. д.

Вне зависимости от того, какие из этих обвинений правдивы, ясно одно: новые цифровые олигархи влияют на политику по всему миру, причем не столько своими деньгами, как это традиционно делали старые элиты, сколько своими платформами и технологиями.

Джордж Сорос, ярчайший и старейший представитель американских финансовых элит, играющих в мировую политику, уже несколько лет называет социальные сети в целом и Цукерберга в частности врагами демократии номер один.

Пожалуй, самое досадное для Сороса то, что цифровые олигархи не тратят деньги на политику, а зарабатывают на ней, попутно влияя на политические ландшафты стран и не имея четких идеологических установок.

Почему от техногигантов зависит экономика США и всего мира

У IT-гигантов есть два рычага влияния: деньги и человеческие ресурсы. Объем капиталов, которыми управляют технокорпорации, делает их важнейшей частью экономики целого ряда стран, на рынке которых они присутствуют. Количество рабочих мест, которые они создают прямо (нанимая сотрудников) и косвенно (предоставляя платформы для ведения бизнеса), делает их незаменимыми игроками на рынке труда.

Деньги. Суммарная чистая прибыль Большой пятерки (Google, Amazon, Facebook, Apple и Microsoft) за 2018 год составила 802 млрд долларов — это больше, чем весь ВВП Саудовской Аравии (684 млрд) или Швейцарии (679 млрд). Общая стоимость Большой пятерки (3,5 трлн долларов) значительно превышает весь ВВП Великобритании (2,6 трлн) и уступает только ВВП четырех ведущих экономик мира: США, Китая, Японии и Германии.

Пятерка техномонополистов могла бы занять пятое место в списке крупнейших экономик мира, если представить их себе как виртуальное государство без физической территории, но с финансовым ресурсом и политической волей.

В США Большая пятерка стоит больше, чем 11 других топовых компаний, включая представителей финансового, нефтяного и фарм-бизнеса. Технологии — безоговорочно самая прибыльная сфера, и никакое политическое лобби не может помочь их конкурентам из других сфер стать богаче Большой пятерки.

Их успех, как и успех идущих по их стопам Uber, Airbnb и других технологических единорогов (компаний стоимостью выше 1 млрд долларов), обеспечивается сетевым экономическим эффектом. Возникая как локальные платформы, они быстро становятся международными и вплетаются в экономики стран по всему миру.

Люди. В большинстве техногигантов работает небольшое количество сотрудников, однако на аутсорсе и в качестве фрилансеров на них трудятся в разы больше людей. К примеру, в компании Uber насчитывается 19 000 сотрудников, но она обеспечивает работой более 3 млн водителей по всему миру.

Amazon — cамый крупный работодатель в Большой пятерке: в корпорации Безоса трудится около 613 000 человек, это в два раза больше, чем в Facebook (33 000), Google (94 000) и Microsoft (135 000) вместе взятых. Amazon известен жесткими условиями труда своих работников, а средняя зарплата в фирме Безоса (28 000 долларов (на 2017 год)) почти в 10 раз меньше средней зарплаты в компании Цукерберга (240 000).

То, что Amazon является работодателем для такого количества людей, позволяет ему открыто шантажировать правительства городов и штатов.

К примеру, когда в 2010 году чиновники штата Техас потребовали у Amazon заплатить 270 млн налогов, компания Безоса просто закрыла свой единственный склад в штате и свернула программу развития в нем. Через два года правительство согласилось списать прошлые налоги в обмен на то, что компания откроет свои склады и снова обеспечит людей рабочими местами.

Похожая история произошла в прошлом году в Сиэтле, где находится штаб-квартира Amazon: из-за новых налогов на крупный бизнес компания Безоса заморозила строительство нескольких небоскребов, лишив работы 7000 человек, и заявила, что продолжит строить, только если налоги снова снизят. Правительство города пошло на уступки, Amazon получил свое — и всё равно не возобновил стройку.

Монополия на технологический прогресс

Ослабление государственного вмешательства в экономику США начиная с 1980-х привело к тому, что практически во всех сферах возникли устойчивые монополии и олигополии. Так, например пять банков контролируют половину банковской системы, четыре авиалинии контролируют все авиаперелеты, три компании делят между собой 70 % мирового рынка пестицидов, две компании производят 90 % всего потребляемого американцами пива.

И если большинство индустрий пришли к такой модели постепенно, то в компьютерном деле монополии и олигополии существовали изначально. IBM выпустила первый компьютер в 1952 году и контролировала 70 % рынка почти три десятилетия. Однако в 1969 году правительство начало антимонопольное разбирательство против IBM, и это позволило другой компании, Microsoft, оседлать следующую технологическую волну — бум персональных компьютеров — и надолго стать монополистом в этой сфере. В свою очередь антимонопольные разбирательства против компании Гейтса, начавшиеся в конце 90-х, способствовали тому, что другие компании стали флагманами следующих крупных технологических волн — интернет-бума (Google и Аmazon), смартфон-революции (Apple) и эпохи социальных сетей (Facebook).

В XXI веке практика «раскулачивания» монополистов для стимуляции свободной конкуренции стала ослабевать: если с 1970 по 1999 год каждый год в США заводили около 15 антимонопольных дел в год, то начиная с 2000 года их число сократилось до 3.

Гонка с Китаем: почему корпорации в США будут только сильнее

Отдельные политики вроде упомянутой уже Элизабет Уоррен и отколовшиеся от технокорпораций инсайдеры вроде сооснователя Facebook Криса Хьюза настаивают на том, что техномонополии необходимо расколоть.

Но у американского истеблишмента есть серьезные причины оставить гигантов в целости и сохранности. И один из самых весомых аргументов — технологическая и экономическая конкуренция США с Китаем.

Большая пятерка десятилетиями вела бизнес с Китаем, чьи заводы и рабочие занимали важное место в глобальных производственных цепочках большинства американских корпораций. И пока западные компании воспринимали Китай только как дешевый завод и перспективный рынок для сбыта товаров, китайские предприниматели, подстегиваемые своим правительством, преследовали одну цель: создать китайские аналоги американских гигантов. И добились своего.

Почти у каждого технологического гиганта из Кремниевой долины есть свой успешный китайский аналог: Baidu вместо Google, Alibaba вместо Amazon, Huawei вместо Apple, Tencent вместо Facebook — и т. д. Когда эти аналоги только зарождались, американцы смеялись и даже презирали китайских повторюх.

Но теперь всем стало не до смеха: в последние три года два китайских техномонополиста, Tencent и Alibaba, входят в десятку самых дорогих компаний в мире, наступая на пятки своим американским прототипам.

Секрет мощи компаний Поднебесной в том, что китайское правительство холит и лелеет их. Если правительство США будет ослаблять борьбой своих технологических лидеров — Китай победит. Исполнительный директор Facebook Шерил Сэндберг и директор Google Эрик Шмидт открыто заявляют правительству: если вы нас разломаете, весь западный мир проиграет технологическую гонку Китаю.

Американский изобретатель и философ Бакминстер Фуллер, живший в XX веке, говорил:

«Если взять всю технику мира и утопить ее в океане, за пару месяцев половина человечества вымрет, а через полгода умрут почти все. А вот если взять всех политиков мира, посадить их в ракету и выслать на Луну — все мы сможем жить припеваючи».

Сегодня мы уже можем предположить, кто будет дирижировать запуском.

---

Выступая по видеосвязи на одном из форумов для топ-менеджеров из Кремниевой долины, Эдвард Сноуден сказал, что технарям «нужно место где угодно в мире, где мы смогли бы экспериментировать, где мы были бы в безопасности». Ему вторил сооснователь Google Ларри Пейдж: «Нам, как технологам, хорошо бы иметь безопасные места, где мы смогли бы пробовать новые вещи и просчитывать их воздействие на общество». Первый инвестор Facebook и крупный технолибертарианец Питер Тиль грезил вслух о плавающих коммунах, существующих вдали от государств с их навязчивыми законами, а техноинвестор Баладжи Шринивасан призывал к «финальному исходу Кремниевой долины» и строительству технократического сообщества за пределами США.

Когда Трамп стал президентом в 2016 году, представители технологического сообщества всерьез заговорили о Calexit’е — отделении штата Калифорния в самостоятельное государство.

На этом относительно небольшом куске земли Facebook соседствует с Tesla, Google с Apple, да и половина всех техномиллиардеров живет в Кремниевой долине. Еще недавно думалось, что там они могут построить новый тип общества, утопию под нежным присмотром машин.

Но сейчас начинает казаться, что техномонополистам вовсе не нужна земля и границы, чтобы образовать государство с мощными ресурсами, цельной политической волей и лояльными гражданами. В конце концов, власть технократов стремится к планетарному масштабу.