Тунеядство, пьянство, рок-н-ролл. 5 разрушительных мифов о творческих людях, которые портят нам жизнь

В XXI веке креативный класс стал занимать существенную роль в обществе: в США его доля уже составляет 30 % всех работающих — и она только будет расти. Теперь «художниками» и «творцами» называют не только мастеров живописи и фотографии, писателей, музыкантов и архитекторов — но и дизайнеров, пиарщиков, журналистов, сценаристов, инженеров и других креативно мыслящих людей, создающих в развитых странах повестку дня. Художника новейшего времени следует освободить от старых мифов вроде вдохновения, опьянения и творческих страданий. Вместе Чарльзом Буковски, Дэвидом Линчем, Генри Миллером, Эрнестом Хемингуэем и другими разбираемся, какие предрассудки о творческом уме нужно вынести из их мавзолея и наконец похоронить.

Художник должен быть пьяным

Чарльз Буковски, Джек Керуак, Сергей Довлатов, Венедикт Ерофеев, Винсент ван Гог, Джим Моррисон — список известных творческих алкоголиков можно продолжать до бесконечности. Имена знаменитых трезвенников от искусства, напротив, никому не известны: о трезвости говорить скучно (потому что это естественное состояние). Кроме того, «трезвый художник» многим кажется оксюмороном вроде «живого трупа». Креативно мыслящие такому раскладу только рады и со словами Ерофеева «и немедленно выпил» опрокидывают стопку за стопкой.

Чарльз Буковски, выпив пива, объясняет, что марихуана — зло

Действительно, небольшие дозы алкоголя могут немного увеличивать креативность во время решения задач. Однако эти «волшебные дозы» совсем небольшие (до 0,03 % этилового спирта в крови или бутылка пива 0,3 или около 100 граммов вина): в США при таком количестве спирта в крови можно даже водить автомобиль. Большее количество спирта работает, напротив, как мощный депрессант: мы не только лишаемся возможности стоять, не шатаясь, но и стремительно теряем свои творческие навыки.

Да, излюбленная формула Эрнеста Хемингуэя «пиши пьяным — редактируй трезвым» работала в его случае — но только потому, что его организм обеспечивал ему раблезианскую стойкость к алкоголю. И всё же исследователи творчества Хемингуэя — как и другого любителя приложиться к бутылке Шарля Бодлера — утверждают, что львиную долю своих произведений они написали как раз в трезвом виде.

В своей автобиографии многоопытный алкоголик в завязке Стивен Кинг рассказывает, что для оправдания своих сношений с зеленым змием бессознательно использовал классическую «защиту Хемингуэя»: «Я — писатель, а потому человек очень чувствительный. Но я мужчина, а настоящий мужчина своей чувствительности воли не дает. […] Поэтому я пью. Как еще мне пережить экзистенциальный ужас и продолжать работать? А кроме того, я себя контролирую. Как настоящий мужчина». Эта «защита» была разработана Хэмом, чтобы объяснять свои неуемные алкогольные аппетиты то чувствительностью творческой души, то психологическими травмами войны, то неудавшимися отношениями, то затянувшимся писательским кризисом.

Спустя полвека после смерти писателя «защитой Хемингуэя» продолжают пользоваться не только начинающие писатели и спившиеся претенденты в гении, но и вполне сформировавшиеся мастера вроде Ларса фон Триера.

В интервью 2015 года посещавший общество Анонимных Алкоголиков Триер почти воспроизводит «защиту Хэма»: «У меня есть такая теория: ученые говорят, что 80 % нашей ментальной работы делается для того, чтобы приглушить чувства. У нас есть специальные фильтры для блокировки бесполезной информации. Но если ты чувствительный, значит, эти фильтры сломаны… Чувствительность делает меня тревожным».

Чтобы как-то угомонить свою тревожность, бедному Ларсу приходится налегать на спирт во время съемок фильмов ради продолжения работы.

Умеренное употребление алкоголя легко может превратиться в болезнь у людей, ведущих богемный и праздношатающийся образ жизни. Вскоре алкоголь перестает быть просто лекарством от чувствительности и замыкается на самом себе: пьешь, потому что у тебя проблемы, а проблемы у тебя потому, что ты пьешь. Поборовший алкоголизм Стивен Кинг подытоживает: «Для творческих людей, быть может, действительно больше риск алкоголизма, чем в других профессиях — ну и что? Все блюющие в сточной канаве похожи друг на друга».

Художник должен быть бедным

ХХ век разделил художников на тех, кто следует за Сальвадором Дали (он называл себя «Avida Dollars» — «Любитель Долларов»), и тех, кто молится на бедных художников типа Винсента ван Гога.

В 1922 году Франц Кафка написал рассказ «Голодарь» об артисте, чьим главным произведением искусства была голодовка. Днем и ночью люди стекались поглазеть на сидящего в клетке голодаря, но постепенно интерес к его искусству угас, и его похоронили вместе с соломой, на которой он жил.

Мрачная ирония Кафки не имеет отношения к скандальным перформансам (тогда их еще не придумали), а отсылает к мифу о том, что художник должен голодать за свое искусство. Если художник живет сыто и довольно — то он лакей капитала и конформист; если же он беден — значит, он новатор и никому не продался, а безвестность — верный признак того, что он сильно опережает свое время, и поймут его только потомки после его голодной кончины.

Главным героем всех бедных и непризнанных художников традиционно считается вечно голодный Винсент ван Гог, подъедавший от голода собственные краски и продавший при жизни всего одну картину. Укрепить миф помог норвежский писатель Кнут Гамсун: он облагородил страдания голодного галлюцинирующего начинающего писателя в своем первом романе «Голод».

К укреплению мифа приложился всё тот же Хемингуэй, утверждавший, что «голод хорошо дисциплинирует и многому учит» — и позволяет быть на несколько шагов впереди сытых читателей.

Бедность и безвестность в некотором смысле действительно развязывает руки: творец не обязан нравиться критикам и собратьям по цеху, поэтому может экспериментировать и совершать прорывные открытия, не стараясь вписаться в рамки. Он не хочет оправдывать ожидания публики — и поэтому не обязан упрощать свои произведения до среднеобывательского уровня и посягает на глубокие темы.

Часто бедность — действительно цена свободного времени для творческого эксперимента: «Если работаешь на восьмичасовой работе, за каждый час будешь получать по 55 центов. А если останешься дома, денег никаких не получишь, зато у тебя будет достаточно времени, чтобы что-то записать на бумагу», — говаривал Чарльз Буковски.

Бедность как свобода воспета Генри Миллером: отсутствие страха перед нищетой позволило ему уехать из родной Америки во Францию практически без денег и без знакомств. В Париже он подолгу голодал, обедал у приятелей, работал на низкооплачиваемых должностях — всё ради возможности свободно дышать и писать так, как ему хотелось. Романтическим приключениям бедных художников, действительно, нет конца и края — но практически ни один из них не утверждал, что бедность непосредственно помогает творчеству: никто не советовал начинающим творцам сознательно выбирать нищету.

Видеоблог Генри Миллера о бедности

Только злосчастный Эрнест Хемингуэй направо и налево рассказывал о бедности как о достоинстве художника — при этом его собственная «бедность» включала в себя поездки на горнолыжные курорты и походы в рестораны через день. Гораздо реалистичнее о бедности высказался знавший о ней не понаслышке Буковски: «Голод, к несчастью, никак не способствует творчеству. Наоборот, он мешает искусству. Корни души человека — в его желудке. Человек может создать гениальное творение после того, как съест сочный бифштекс и выпьет пинту хорошего виски, а не после того, как запихнет в cебя шоколадку за пять центов». К тому же, добавляет Буковски, «можно быть голодным фанатиком — и у тебя всё равно ничего не получится. Преданность делу без таланта бесполезна».

Художник должен искать вдохновения

Древние греки считали, что творческий акт и его произведение принадлежат богам, а человек — только медиум их воли. В моменты божественного вдохновения творец впадает в экстаз — «furor poeticus»: он лишается собственного ума и на время дает пристанище богу или богине — становится их посланником. Греки называли таких посланников «даймонами», древние римляне стали называть их «гениями». В антропоцентричную эпоху Возрождения источник творчества стал постепенно переходить от бога к человеку. Теперь гениями стали называть не временных посланников богов, а сами личности художников. И все же и создание шедевров, и просто добротная творческая работа никогда не обходились без мистического или иррационального элемента под названием «вдохновение».

Русский композитор Игорь Стравинский подолгу стоял на голове, ожидая, пока «прочистится мозг» и снизойдет вдохновение. Японский изобретатель Ёсиро Накамацу, запатентовавший 3000 изобретений, в поисках креативных идей задерживает дыхание и ныряет под воду: вдохновение приходит к нему «за полсекунды до смерти».

Немецкий поэт Фридрих Шиллер для вдохновения держал гнилые яблоки в шкафчике своего рабочего стола, а Сальвадор Дали засыпал, сидя на стуле с ключом в руке: в момент засыпания ключ падал на пол — и Дали, поймав идеи, просыпался и бежал к холсту.

С точки зрения нейрофизиологии музы приходят к творцам в моменты взаимодействия трех мозговых систем: дефолтной, исполнительной и салиентной. Дефолтная система отвечает за спонтанное мышление, воображение и блуждание мыслей. Исполнительная — за концентрацию на выполнении задач, она контролирует мыслительный процесс. Салиентная система работает как переключатель между дефолтной, исполнительной и другими системами мозга. Обычно дефолтная и исполнительная системы не активны одновременно, но когда они все же работают вместе, люди склонны подходить к решению задач более творчески. Повышенную взаимосвязь в работе этих систем ученные обнаружили у исполняющих импровизации джазовых музыкантов, у пишущих новые строки поэтов и у рисующих скетчи иллюстраторов.

В погоне за вдохновением творческие люди совершают множество безумных поступков: любовь, секс, алкоголь, наркотики, азартные игры, мистицизм, переживания на грани смерти, бомжевание и путешествия — мы часто готовы на всё ради инспирации.

От большинства ищущих ускользает простая и крепкая формула, высказанная одним из самых креативных художников ХХ века Пабло Пикассо (за 91 год жизни он создал около 20 000 работ, это около 250 работ в год и около 20 в месяц): «Вдохновение существует, но оно приходит во время работы».

Пабло Пикассо никогда не называли лохом, не то, что тебя

Ладно, Пикассо — старец из музея, но даже рок-звезда Ник Кейв пришел к тому же: «Если ты хочешь написать что-то, ты должен просто сесть за стол и сделать это. […] Я не верю во вдохновение. Я верю в то, что творчество — это работа. Гениальные вещи — это прежде всего усидчивость. А вдохновение — это переоцененное явление, которое, как мне кажется, существует лишь для того, чтобы списывать на его отсутствие то, что на самом деле является отсутствием таланта и работоспособности».

Художник должен страдать

«Некоторые художники уверены, что злость, депрессия и страх придают их творчеству остроту. Они сознательно держатся за свои негативные эмоции, чтобы использовать эти переживания в работе. […] Им кажется, что без душевных терзаний творческая жилка и источник вдохновения могут исчезнуть» — так мастер макабрического кинематографа Дэвид Линч описывает один из самых разрушительных и неправильно понятых мифов о творческом человеке.

В конце XIX века французский поэт Поль Верлен написал серию статей под названием «Проклятые поэты», посвященных Артюру Рембо, Шарлю Бодлеру и другим собратьям по перу — отверженным литературными кругами, бедным и не способным вписаться в культурное сообщество. После этого мода на «проклятых поэтов» распространилась из Франции в другие страны мира. Чтобы попасть в этот клуб, нужно было пить, курить, употреблять наркотики, культивировать все формы безумия и попирать моральные устои общества — а в свободное от этих занятий время заниматься каким-никаким творчеством. У «проклятых поэтов» нет денег, их творчеством почти никто не интересуется, они вечно пьяны и гонятся за испуганными музами. Но главное — «проклятые поэты» должны страдать.

Как и в случае с мифом о голодающем художнике, здесь спутаны причина и следствие. Действительно, в истории есть множество примеров страдающих и мечущихся художников. Однако при детальном изучении их жизнеописаний становится ясно, что страдания были не следствием их творческой одаренности, а скорее следствием обстоятельств: социального положения, болезней, расстройств и привычек — они мешали, а не помогали проявляться таланту.

Винсент ван Гог не черпал вдохновение для своих картин в страданиях, наоборот: он забывался в своих полотнах от неустроенности собственной жизни и психических расстройств, терзавших его с юности. В конечном итоге гениальность ван Гога не сводится к его страданиям — а к следованию принципу, который хорошо сформулировал Уинстон Черчилль: «Успех — это умение двигаться от одной неудачи к другой, не теряя энтузиазма».

Миф о страданиях родственен идее тесной связи творческой одаренности и психических расстройств. Среди выдающихся творческих личностей, действительно, повышенный процент людей с психическими расстройствами: биполяркой, тревожностью, шизофренией, депрессией. В хорошие времена люди с необычным психическим устройством, действительно, могут отличаться оригинальностью видения — но не стоит им завидовать. Ведь в плохие времена они могут полностью лишаться дееспособности и часто вся их жизнь — это отчаянная борьба с недугом, в которой найти силы для творчества кажется героизмом.

В байопике «Баския» Жан-Мишель Баския страдает после смерти Энди Уорхола под музыку Дэвида Боуи

Известные писатели, поэты, художники и музыканты часто кончали самоубийством — что можно считать безусловным признаком их страданий и непереносимости бытия.

Если посмотреть на страдания относительно психически здоровых людей с физиологической точки зрения, их чаще всего можно свести к стрессу. Часто в погоне за имиджем оригинальных безумцев мы искусственно создаем себе его. Меж тем ученые утверждают, что чрезмерный стресс разрушает мозг и убивает продуктивность и креативность и, наоборот, что креативность и творческий процесс способствуют снижению стресса и стабилизируют настроение.

Фильмы Дэвида Линча сложно назвать жизнерадостными, и все же он дает творческим людям однозначный совет: «Меланхолия, злость и депрессия хороши с точки зрения сюжета, но для художника или режиссера они совершенно разрушительны. Они зажимают творчество в тиски. И если вы оказались в этих тисках, то вам не хватит сил даже вставать по утрам, что уж говорить о порыве вдохновения и ярких идеях. Для творчества нужна ясность видения».

Художник должен распробовать наркотики

В работе 1872 года «Рождение трагедии из духа музыки» немецкий философ Фридрих Ницше разделил творческих людей на два лагеря, получивших имена древнегреческих божеств Аполлона и Диониса. Аполлоническое искусство, по Ницше, исходит из трезвого ощущения порядка и гармонии, оно следует вечным правилам, последовательно развивается и требует от творца осознанности и расчета. К таким искусствам можно отнести архитектуру и скульптуру. Дионисийское же опирается на экстатическое прозрение, мистическое опьянение, забытье, из которого, минуя сознание, рождается произведение искусства, например музыка и танец.

В погоне за дионисийским творческим экстазом художники обращаются к вспомогательным средствам, самым традиционным из которых был алкоголь, так как Дионис — бог вина. Однако во второй половине ХХ века его заменили наркотики.

На тему дионисийства любил разглагольствовать Джим Моррисон, принимавший лошадиные дозы ЛСД перед выходом на сцену и затем часто с трудом исполнявший собственные песни. Классическими дионисийцами можно считать Джими Хендрикса и Джэнис Джоплин, которые под сильным наркотическим воздействием исполняли незабываемую музыку с помощью гитары и голосовых связок.

Эта же троица своей жизнью продемонстрировала темную сторону дионисийства: все они стали членами «Клуба 27». Моррисон умер в ванной от сердечного приступа, Хендрикс захлебнулся собственной рвотой, а Джоплин умерла от передозировки опиатами. Всем им на момент смерти было по 27 лет.

Лу Рид не принимает наркотики, потому что потратил все деньги на наркотики

Ветеран беспощадных наркотических экспериментов Уильям Берроуз — один из самых вредоносных авторитетов в вопросах расширения сознания с творческими целями. Оправдывая собственное употребление наркотиков, творческие торчки любят ссылаться на Берроуза, большую часть жизни провисевшего на героине и прожившего 83 года: посмотрите, мол, дед всю жизнь кололся и сколько книг хороших написал, а я ведь не колюсь, я просто расширяю сознание.

Мало кто хочет вспоминать, что Берроуз большую часть жизни провел в безуспешных попытках слезть с иглы. Большинство его работ были написаны в перерывах между наркотическими трипами, а в периоды героиновых рецидивов Берроуз целыми днями разглядывал собственный ботинок и пялился в потолок — или без конца наводил порядок в доме.

Результатом многолетних экспериментов Берроуза с наркотическими субстанциями и креативностью стала его кристально ясная формула расширения сознания: «Всего, чего можно добиться с помощью химии, можно добиться и иными путями при наличии достаточных знаний задействованных механизмов».


Дэвид Линч рассказывает, что значит быть художником

Подражание — один из механизмов социализации и обучения. В младенчестве через подражание мы учимся двигаться и говорить, во взрослом возрасте — осваиваем профессиональные навыки. В примитивных культурах подражание лежит в основе магии: шаман с бубнами изображает тучу, чтобы вызвать дождь, а воины носят шкуры убитых животных, чтобы обрести их силу. Такими же «магическими приемами» пользуются и представители творческих профессий: они не просто перенимают у своих кумиров творческие техники, но и пытаются подражать их жизни.

В желании добиться творческого успеха нет ничего предосудительного, каждый делает это в меру своих сил и способностей. Однако перенимая привычки известных творцов, мы часто перенимаем и заблуждения в надежде, что подражание поможет нам войти на этот Олимп. Увы, следуя разрушительным мифам, сложившимся вокруг жизни гениев, мы часто не только не способствуем своей творческой работе, но и прикрываем великими именами собственные мелкие слабости.