Тотальный перформанс COVID-19. Дженни Курпен и Питер Мадсен — о страхе смерти и межпланетной самоизоляции

За год, который мы провели в надежде и ожидании, что мир вернется в привычное состояние, в нашей жизни произошло много изменений — ужесточение режима пересечения границ, усиление карантинных мер, попытка побега из тюрьмы, обыски, допросы, многомесячная тотальная изоляция.

Мир не вернулся, наша жизнь стала почти невыносимой. Нам пришлось учиться жить в новой реальности, наша семья стала межпланетной цивилизацией, диверсифицированной во имя абстрактных слабо артикулированных целей и запертой в разных углах Вселенной.

Дженни

Этот текст о том, как офлайн выродился в пустошь даже в странах, где нет официального карантина и где социальная жизнь более или менее всегда была довольно умеренной и тихой, концентрировалась вокруг семьи и традиции. Он о том, как бравада псевдосолидарности обратилась в уныние, беспомощность, лицемерие и слабость, о том, как наш дефолтный псевдогуманизм стал благодатной почвой для культивации страха, своего и чужого.

А что, если так и было? Что, если мы просто узнали правду о себе, а вовсе не проснулись в новой реальности? Может, обстоятельства — это возможность посмотреть на себя в зеркало? Вирус сработал как искусство — ультимативно втащил воспринимающего в зону действия своей игры, превратив в участника.

Может быть даже радикальнее: вирус и есть художник, организовавший эту всеобъемлющую игру и раздавший зрителям фишки на выбор — Жизнь или Смерть.

Затем началось самое интересное — означаемое и означающее перемешались, и у нас больше не стало ясного понимания, что значит тот или иной выбор. Что такое жизнь? Что такое смерть? Изоляция — выживание или смерть? Нарушение изоляции — самосохранение или риск? Что важнее — собственное заражение или невольное соучастие в заражении другого? Мы вместе или каждый за себя? Где начинается смерть, где заканчивается жизнь?

Другие тексты Дженни Курпен на «Ноже»:

Поплыть с капитаном Мадсеном. Почему враги общества заслуживают солидарности и поддержки

Замуж за убийцу. FAQ по феминизму и браку от Дженни Курпен, жены изобретателя Питера Мадсена, пожизненно осужденного за убийство женщины

Питер

Ситуация сложна, мы все это знаем. Мы все знаем, что жизнь на Земле хрупка и что в далеком прошлом она была близка к полному исчезновению несколько раз. Последнее крупное событие такого масштаба произошло около 65 миллионов лет назад и ознаменовало конец эры динозавров. Это было вызвано воздействием космического метеорита и почти оборвало 3,5 миллиарда лет жизни на Земле. Само столкновение было случайностью, и степень разрушительности была лишь результатом точного совпадения всех обстоятельств этой случайности. Несколькими секундами раньше или несколькими секундами позже метеорит мог бы врезаться в земную поверхность вдалеке от Юкатана, но попав точно туда, к востоку от полуострова, он вступил в контакт с геологическим слоем земли, богатым минеральным гипсом, усугубив последствия массивного взрыва. Это невероятное совпадение в истории Земли уничтожило динозавров и освободило место для целой новой группы млекопитающих — существ, которых мы бы назвали крысами и мышами, и в конечном итоге они превратились в нас — homo sapiens, тебя и меня.

Самое невероятное совпадение, вызванное идеальным сочетанием времени и места. «Дерьмо случается», — говорят некоторые. Существуют десятки возможных сценариев тотального исчезновения жизни на земле: инопланетные вторжения, извержение супервулкана, взрыв которого сдует магнитное поле Земли, солнечный ветер, стирающий с планеты атмосферу. Это более или менее невероятные сюжеты, но события такого масштаба потенциально могут и будут происходить, если только жизнь будет существовать достаточно долго, чтобы столкнуться с этими вызовами.

Разрушение магнитного поля произошло с Марсом, и сегодня его атмосфера настолько тонка, что продолжительность жизни земного человека, такого как мы с тобой, на его поверхности составляет менее полуминуты без скафандра.

Глобальная пандемия, вирус, который с нашим сегодняшним очень мобильным образом жизни распространяется по планете и может уничтожить наш вид в течение недель, месяцев или лет, — менее яркий, но более реалистичный вариант подобного развития событий.

Представьте себе нечто столь же заразное, как корона, столь же смертоносное, как Эбола или, возможно, ВИЧ. Это вполне реально, вполне вероятно и может произойти хоть завтра.

Игнорируя этот страх, как и большинство других переживаний, с которыми мы ничего не можем поделать, в глубине души мы все знаем — он вполне оправдан. Сейчас, в эпоху глобальных передвижений, когда COVID-19 надирает наши глобальные задницы как никогда прежде в истории человечества, страх перед подобной версией Армагеддона процветает.

А ведь страх — материал, из которого возводится каждая тирания и любое ущемление гражданских прав.

Страх перед евреями, страх перед коммунистами, страх перед терроризмом. Страх — отличный строительный материал для тоталитарных систем. Это было основой диктатур с доисторических времен — страх перед чужим племенем, страх перед Внешним. Гитлер построил нацистскую Германию из страха перед расовой нечистотой. Страх стал причиной начала холодной войны; в недавнее время страх перед мусульманами и терроризмом подпитывал постоянно ускоряющееся отступление от наших с трудом завоеванных гражданских прав и постоянно усиливающийся надзор.

Никто не знает о вас больше, чем гугл и фейсбук. Например, если вы почувствуете странный зуд в половых органах, то первым вы расскажете об этом не вашему ближайшему другу, а гуглу.

И теперь, дамы и господа, тираны и диктаторы, теперь у нас есть новый страх — страх глобальной болезни.

Это классическая дилемма — конечно, мы вынуждены предоставить нашим властям необходимые инструменты наблюдения и контроля для борьбы с терроризмом и предотвращения нападений до того, как они произошли. Очевидно, мы нуждаемся в специально обученных мужчинах и женщинах в форме с оружием в руках, которые могли бы профессионально защитить нас от насилия такого рода.

Конечно, государство может, а иногда и должно иметь правовые инструменты для обеспечения карантинов, закрытия границ и предотвращения больших скоплений людей, чтобы остановить распространение вируса, но никогда не следует доверять государству, наивно полагая, что его представители застрахованы от известного искушения властью, разлагающей ее обладателя. Власть, подобная той, что сегодня распространяется по всему земному шару, может и наверняка будет использована не по назначению, если этот процесс не остановить. Всякий раз, когда конституционная демократия должна притормозить и дважды подумать о каком-либо новом законе, противоречащем конституции, вы можете быть уверены, что мы находимся в опасной зоне потенциального злоупотребления.

В конце концов, именно для этого существуют конституции — именно для того, чтобы защитить нас от наших правительств.

Сегодня эти правительства прорывают священные границы и табу, установленные нашими конституциями в более спокойные времена. Так, мы обнаружили антитеррористические законы, применяемые не против «хладнокровных изготовителей бомб», а, например, против экоактивистов.

Внезапно меры, принятые во время острого кризиса и предполагавшиеся быть временными, станут постоянными, поскольку, как обычно, «вы никогда не знаете, когда наступит следующий кризис, и мы должны быть готовы».

Страх всегда является идеальным оправданием. Некоторые из чрезвычайных мер, которые в настоящее время проходят слушания в парламентах, вполне могут оказаться действенными способами сдерживания распространения вируса, другие окажутся пустыми жестами, предназначенными исключительно для демонстрации силы и власти. Важным примером является закрытие границ между странами, где множество людей уже было заражено с обеих сторон. Эффективность этой меры примерно та же, что и эффективность водонепроницаемых отсеков укрепленного носа «Титаника» — если корабль уже имеет пробоины, степень водонепроницаемости конструкции больше не имеет значения. Таким образом, сдерживание распространения вируса будет столь же успешным, как первое плавание всемирно известного лайнера компании White Star. Закрытие границ и изоляция как новый феномен общественной жизни сами по себе требуют осмысления, и даже не имеет особого значения, что медицинское сообщество, способное компетентно оценить реальный уровень потенциальной опасности, осуждает закрытие границ как неэффективную меру. Однако эта бессмысленная мера, предпринятая слишком поздно, уже после повсеместного распространения вируса, становится исключительно политическим вопросом, разделившим мир.

Как у гражданских единиц, частных лиц, у нас появилось серьезное обязательство — напомнить своим политикам об отмене чрезвычайных мер по окончании кризиса, не позволить им напитаться сладким вкусом неограниченной власти.

Кажется, лучше всего об этом говорил Томас Джефферсон:

«Свобода — это когда правительство боится своего народа, тирания — когда народ боится своего правительства».

В среде инженеров-ракетостроителей часто можно услышать такую ​​мысль: динозавры вымерли только потому, что у них не было космической программы. Они вымерли и были исключены из эволюционной цепи, потому что, столкнувшись с глобальным кризисом, не имели другой, альтернативной планеты, на которую могли бы бежать. Человечество должно стать межпланетной цивилизацией, если мы не хотим оказаться на свалке истории, как произошло с динозаврами. Как бы странно ни звучало приведенное выше утверждение, в нем есть доля правды, и нынешняя планетарная пандемия подчеркивает, что это вполне справедливо, поскольку действительно сложно игнорировать тысячи смертей от COVID-19, о которых мы слышим ежедневно уже почти два года.

Это слишком ужасно, чтобы даже теоретически представлять себе это, но правда жизни в сегодняшнем мире такова — многие жертвы этого глобального кризиса похоронены в братских могилах, а нехватка гробов стала реальной проблемой. Это происходило не в какой-нибудь далекой стране третьего мира, о которой вы никогда не слышали и которую вряд ли с первого раза найдете на карте, но на острове Харт в штате Нью-Йорк. Это произошло в центре Соединенных Штатов Америки, прямо на наших глазах.

Исходя из сегодняшней статистики, за то время, что я потрачу на написание этого короткого текста, более сотни моих сограждан умрут от этого вируса, к ним присоединятся несколько десятков из Соединенного Королевства, Испании, Италии, России, а также десятки других почти со всех концов света.

На самом деле у нас нет никакой возможности узнать, как долго это продлится. Всё, что мы знаем, это то, что хаотичные попытки «приоткрыть» общество снова сопровождаются очередным тревожным всплеском заболеваемости.

Но хватит об этом. Эта статья о надежде, и, конечно же, человечество преодолеет это. Хорошая новость заключается в том, что COVID-19 даже приблизительно не так фатален, как Эбола, не так опасен, как ВИЧ, который может существовать в телах своих жертв годами, будучи заразным и смертельным, но подолгу не обнаруживая никаких тревожных симптомов. Поэтому мы как-нибудь это преодолеем.

Дженни

Мы умеем жить на войне, умеем сконцентрировать все наши ресурсы для решительного броска, умеем затянуть пояса и совершить невозможное ради эфемерной или реалистичной цели. А потом война становится повседневностью, тягостной и вязкой.

Независимо от персонального отношения к ситуации, к потенциальной опасности заражения других и своего собственного, независимо от отношения к разным стратегиям государств и отдельных людей, ты — участник. Многие события довирусной эры как будто бы радикально и необратимо делили общество на лагеря (украинские события, миграционный кризис и др.), но даже тогда оставалась возможность не участвовать, не высказываться, не занимать позицию.

Сегодняшняя штука не оставляет такого выбора. Стало казаться, что фундаментально люди отличаются друг от друга только отношением к смерти, только этот последний предел стал по-настоящему решающим. Неожиданно огромное число людей оказались абсолютно иррациональны.

Стало заметно, что интеллект, образование, опыт — всего лишь нефункциональные наросты на омертвевшей оболочке хтонических организмов. Они узнали, что смертны.

Вопреки базовой интенции, карантин читается как проблема, а не решение — он превратился в конвейер по производству истерики, паника самоизолирующихся вернула к жизни коренную ксенофобию, страхи перед внешним. Страх рисует другого как источник угрозы нашей личной безопасности, а не союзника по общей борьбе с внешней угрозой. В этом контексте государство становится не гарантом защиты населения, но медиатором, надсмотрщиком и палачом, наказывающим другого за потенциальную опасность для нас самих.

Питер

Меры, принятые для борьбы с распространением вируса по всему миру, стали мантрой, почти клише — социальное дистанцирование, самоизоляция, гигиена. Мы будем бороться с этим, по сути, оставаясь в одиночестве максимально длительное время, и тенденции ясны — это работает. Изоляция является ключевым фактором, особенно в том случае, если люди действительно собираются колонизировать космическое пространство. На Луне и на Марсе. Всем первым колонистам придется прожить долгие месяцы, годы, возможно, десятилетия в изоляции, скученными вместе в замкнутом пространстве без возможности спастись, без возможности сожаления и возможности передумать и вернуться домой, потому что это оказалось не тем, чего они ожидали, или показалось глупым.

Вы не сможете вернуться домой, пока это не разрешит небесная механика.

Я и сам работаю в одном государственном учреждении. Я работаю над дизайном ракет будущего. Мы называем это космическими ракетоносителями, но в принципе это просто ракеты, подобные тем, которые запускают на праздники типа 4 июля, Рождества или Нового года. Единственная разница заключается в размере и типе топлива — оно жидкое и намного более энергоемкое, чем всё, что используется при изготовлении и запуске фейерверков.

Государственное учреждение, где я работаю, — закрытое, и мои контакты с внешним миром минимальны. Я могу сравнить свои дни с жизнью на марсианском космическом корабле. Я контактирую лично только с моими коллегами. С остальным миром либо в письменной форме, либо по телефону. И, конечно, все письма цензурируются, а телефон прослушивается. Служба безопасности учреждения читает каждое написанное мной слово, «проверяет» каждую мысль, которой я делюсь со своей женой Дженни. Они находятся в неустанном поиске, контролируют и фильтруют всё, чем мне не разрешено делиться с людьми за пределами учреждения.

Я склонен думать об этом месте как о кампусе, месте, посвященном науке, исследованию космических полетов и межпланетным путешествиям. Теоретически. У нас, к сожалению, нет ни испытательных центров ракетных двигателей, ни топливной лаборатории, хотя мне, конечно, очень хотелось бы спалить немного диметилгидразина. Марсианский космический корабль — если вы решились купить билет и отправиться сюда, пути назад уже не будет. Вы должны это пережить. Здесь нет ни кнопки аварийного выхода, ни системы спасения.

Хорошая новость в том, что человеческий разум может адаптироваться. Мы исключительно адаптивны — адаптивны как вид, и это работает даже для меня. У меня больше нет выбора, и мне нужно будет либо адаптироваться к этой изоляции, либо вымереть, как динозавры.

Мое выживание здесь возможно благодаря телефонному контакту с женой и лучшим другом, а также искренней преданности делу, которое я так люблю, — рисованию, расчетам, созданию 3D-моделей космических аппаратов будущего.

Однако и сама жизнь здесь — это эксперимент смоделированного межпланетного путешествия. И снова хорошая новость в том, что мы можем адаптироваться. Но даже полная изоляция от внешнего мира планеты Земля не убьет вас, возможно, даже не сведет вас с ума. По крайней мере, до сих пор этого не произошло со мной после трех лет и двух месяцев. Марсианская пустота продлится еще долго, затем потребует еще нескольких лет пребывания в исключительно холодной, токсичной и пыльной среде, подверженной космической радиации — радиации, которая делает любое пребывание на открытой поверхности планеты, даже в лучшем обмундировании, которое может сделать человек, исключительно опасным для здоровья.

Стать марсианином будет исключительно сложно, доставить даже несколько тонн оборудования на поверхность Марса — титаническая задача, почти невозможная даже с учетом всего, что могут предложить земные космические технологии. На сегодняшний день более 50% попыток полета на Марс закончились дорогостоящими неудачами. Это исключительно сложно, особенно посадка.

Дженни

За считанные недели вирус стал главным мировым страхом, свежие исследования констатируют повышающийся градус паники, рост числа самоубийств и преступности, апокалиптический контекст любой активности. Потеря субъектности как результат утраты контроля над своей жизнью раздувает открытую агрессию из тлеющего бессилия.

Милитаризированная стабильность приносит информацию о механизмах заражения и способах сопротивления, но имеет ли практическое значение действенность этих мер или важно только формальное их наличие?

Централизованное сопротивление вирусу не решает медицинскую проблему, институционализация борьбы становится всего лишь инструментом успокоения. Всеобщая мобилизация во имя победы над болезнью оправдывает любые средства и любые жертвы. Усиление слежки, легитимизация ограничения свобод поддержаны существенной частью населения самых разных стран мира. Кажется, что чем жестче антикризисные меры, тем спокойнее воспринимается сам кризис.

Парадоксальным образом даже те, кто еще недавно скептически относились к своим государствам или публично ассоциировали себя с оппозицией, внезапно утратили веру в возможность эффективной самоорганизации и, погрузившись в тотальное взаимное недоверие, с готовностью делегировали эти права властям.

Централизация внезапно стала залогом безопасности в индивидуальном восприятии представителей антивирусного мейнстрима. Обмен личных прав на иллюзию безопасности, очевидно, стал чем-то вроде безусловного рефлекса неповоротливого и уязвимого общественного организма.

Доступные сегодня результаты исследований говорят о том, что более 90% опрошенных считают нарушение гражданских прав во время борьбы с эпидемией допустимым и лишь менее 10% боятся радикального усиления государства.

Разрушение социальных связей, аннулирование социального измерения человека, добровольное заключение в невидимую тюрьму как залог спасения — оправданная жертва или оксюморон? Кем мы выйдем из этой тюрьмы? В каком мире окажемся? Захотим ли выходить?

Питер

Я пишу книги и заметки, касающиеся ракетостроения. Я проектирую системы охлаждения двигателей, я работаю с системами контроля давления топлива, турбонасосами и основами управления. И всё это предназначено для того, чтобы позволить людям покинуть планету. Планета Земля — ​​это чудо в пустоте космоса. Это рай во всех смыслах. Земля — ​​это действительно то место, куда вы хотели бы отправиться, а не покинуть его.

Это единственное место в Солнечной системе, где есть любовь, единственное место, где звучит музыка, единственная планета, где кто-либо испытывал счастье, целовался, занимался сексом, единственное место, где есть семьи и дети, единственное место в Солнечной системе, где люди знают, что они люди. Ближайший близнец Земли в Солнечной системе — Венера — имеет примерно такой же размер, такую ​​же гравитацию и, казалось бы, вполне могла стать неплохим вариантом

До эпохи ракетостроения мы не могли приблизиться к атмосфере Венеры, которая, вполне вероятно, могла скрывать города, цивилизации, моря, джунгли, а возможно, динозавров или даже красивых арийских женщин.

Затем в 1960-х годах Советский Союз начал запускать зонды, чтобы добраться туда и выяснить это, но до 1982 года все попытки заканчивались полным провалом. Через некоторое время вновь был запущен на этот раз чрезвычайно прочный бронированный космический аппарат, который смог приземлиться на поверхность ближайшего к Земле близнеца. Это оказался ад. Температура была близка к 470 градусам по Цельсию, давление составляло 96 атмосфер, среда составляла почти из 100% CO₂. Планета находилась в полной изоляции из-за неуправляемого парникового эффекта.

Мы знаем, что более 2 миллиардов лет назад там была вода, существовали моря — условия, которые могли дать жизни шанс. Но сегодня это мертвый мир. Это означало, что пока человечеству придется остаться на Земле — это было очевидно. Единственное место, которое когда-либо относительно результативно посетил человек, — Луна, которая, впрочем, оказалась скоплением серой пыли, довольно неприветливым местом, куда никто не захотел вернуться в течение многих лет, которые всё еще продолжаются.

Парадокс в том, что эти попытки так или иначе необходимо предпринимать снова и снова — после нынешней пандемии будет новая, и в следующий раз нам может повезти еще меньше.

Дженни

Мы привыкли и кое-как приспособились к обстоятельствам, мы больше не возмущаемся необходимостью носить намордники, мы боимся вдыхать воздух общественных пространств, мы покрываемся легкой испариной при необходимости коснуться кнопок банкоматов и лифтов, ручек дверей или лестничных перил, мы сидим под ледяными ветрами на мокрых лавках, расплескивая стремительно остывающий кофе, сжимая стаканы в окоченевших пальцах, мы покорно выстраиваемся в многометровые очереди, вновь и вновь подставляя носы и глотки, вдребезги расцарапанные тонкими тросами с ватными тампонами на концах, жрецам нового грозного культа, мы больше не удивляемся, что цена двух часов вместе возросла до тысяч евро. Мы устали бороться или поверили в адекватность происходящего? Ответ неожиданно прост: это больше не важно. Важно то, что культурный ландшафт изменился навсегда. Фокус внимания сместился с ожидания реставрации «старых добрых времен» на попытку рационализации. Это положение вещей больше не досадный экстремум на гладкой поверхности привычной жизни, не кратковременное досадное неудобство вроде технических работ, а большой цивилизационный системный скачок, не предполагающий отката до предыдущей версии.

Питер

Однажды нас атакует вирус, сочетающий в себе свойства COVID-19, лихорадки Эбола, ВИЧ, и в условиях существующей цивилизации мы просто не сможем с ним справиться. Это так очевидно — никогда в истории земной цивилизации ни один другой вид не был так мобилен, как человек к началу 2020 года. Этого никогда не случалось раньше. Никогда еще виды не могли путешествовать так, как мы, — со скоростью 900 километров в час, с континента на континент, пересекая огромные расстояния, перемещаясь как никогда раньше в истории Солнечной системы.

Вполне возможно, что та форма общества и жизни, которая была доступна и привычна для нас до начала 2020 года, просто невозможна биологически.

Более 99,999% времени, в течение которого жизнь существовала на Земле, человечество было разделено океанами, и даже на более локальном уровне — из-за отсутствия мобильности. Мы это изменили. И тут же были наказаны.

Предоставление людям возможности жить в других частях Вселенной означало бы возникновение альтернативных площадок для сохранения жизни, попытку защитить ее от новых планетарных кризисов. Возможно, мы обретем шанс не вымереть как динозавры, сделать так, чтобы любовь, музыка, наука, искусство и само человечество по-прежнему существовали где-то во Вселенной. Если жизнь действительно учит нас чему-либо, то именно этому — единственной постоянной являются изменения. Какова степень нашей субъектности во всем происходящем? Адекватны ли наши представления о том, насколько всё это следствие наших решений? Насколько мы контролируем ситуацию?

И снова — хорошая новость заключается в том, что мы можем адаптироваться практически ко всему, и при этом все еще жить достойно.

Я продолжу теоретическую работу с ракетами, и, Бог даст, — когда-нибудь и на практике. Я продолжу делиться результатами этой работы посредством книг и статей, поскольку именно так мы, люди, выживаем — приспосабливаясь и добиваясь лучшего даже в самых отчаянных ситуациях.

Я снова возвращаюсь к мысли о числе погибших с тех пор, как я начал писать эту историю о надежде.

Нам нужно будет извлечь уроки из этой ситуации и попытаться совершить прорыв до того, как разразится следующий глобальный кризис.