Роботы, флаги и хореографический камуфляж. Как современный танец взаимодействует с технологиями

Что может танцевать?

Представьте ситуацию: вы пришли смотреть танец, но вместо человека танцуют… черные флаги. И последовательность движений сочинил не человек, а алгоритм. Как смотреть такой танец? Кто в данном случае зритель? Давайте разбираться.

Исторически хореография и танец были неотделимы от человеческого тела, более того — от двигающегося человеческого тела. Древнейшие пляски, театрализованные обрядовые зрелища возникли именно в связи с необходимостью высвобождения катарсической энергии и в качестве возможности невербальной коммуникации через движения тела. С развитием цивилизации связь танцевального искусства и человеческого тела укреплялась. Закреплялись последовательность, семантика и символика движений.

В европейской культуре на основе различных народных плясок и театрализованных представлений Античности в условиях ренессансного мировоззрения сформировался вид искусства, названный позже балетом. Танец и хореография перешли в категорию профессиональной деятельности, возник своего рода культ человеческого тела как источника движений определенной эстетики, связанный с кристаллизацией жестких канонов. Эти каноны представляют собой абстрактный, кодифицированный, обезличенный словарь, посредством которого классический театральный танец (балет) развивался и продолжает развиваться.

Балетная система, основанная на фундаментальных принципах пяти позиций ног, трех позиций рук и вертикального положения тела, постепенно и незначительно меняется в сложном процессе исторических трансформаций: она совершенствуется, сила и мастерство растут, происходят стилистические изменения.

Однако система всегда возвращается к изначальным стандартам, подтверждая, что корни ее уходят в классическую традицию.

Из вышесказанного следует, что в контексте традиционного отношения к телу человека как к объекту хореографии большое значение имеют такие факторы, как исполнительское мастерство, техника танца, внешний вид исполнителя, эмоциональность, артистичность и т. д. Это относится как к профессиональному (балетному), так и к непрофессиональному (народному) танцу.

Впервые об изменении отношения к телу как к объекту хореографии заговорила американка Лои Фуллер (1862–1928), работавшая в 1890-е годы в Париже. Она представляла танцы, заимствованные из популярно-развлекательного стиля, в серьезном контексте высокого искусства. Фуллер сильно повлияла на развитие танца модерн (направление в танцевальном сценическом искусстве Европы и США первой половины ХХ века). Радикально изменив отношение к сценическому танцу, Фуллер задала два отличительных признака танца модерн: свободу движения и сольную форму. Однако, несмотря на это, многие ее идеи и изменения не были приняты хореографами начала XX века и получили признание только в 1960-х годах: так, Фуллер была против того, чтобы в танце выражались личность и эмоции танцовщика, виртуозность техники или даже физическая красота тела. Напротив, главным в танце она считала образ — объект, который она создавала с помощью тканей, тростей, света и тени. Верным было то движение, которое позволяло создать требуемый визуальный эффект.

Часто в своих постановках она задействовала непрофессиональных исполнителей и предоставляла танцовщикам право самим выбирать движения из определенного набора, который должен был выражать придуманный ею образ.

В первой половине XX века танец модерн вернул телу танцовщика его традиционные функции. Стремления танца модерн были изначально антиакадемические: эстетика танца принципиально отличалась от классического балета, выбор тем был строго специфичным и имел сильную социальную направленность. Однако тело танцовщика, как и в академической традиции, должно было выражать некий нарратив — эмоцию или высказывание. Вместо того чтобы дать телу свободу и сделать танец доступным даже маленьким детям, танец модерн превратился в эзотерическое искусство для интеллектуалов, еще более далекое от масс, чем балет. Телесные конфигурации, на которых основывался танец модерн, закостенели в различных стилизованных системах.

С 1960-х годов в США, преимущественно в Нью-Йорке, зарождается и развивается танец постмодерн. Именно его хореографы впервые всерьез заговорили о смещении акцента с тела танцовщика как с объекта хореографии. Они находили новые способы выдвинуть на передний план сам материал танца, а не его содержание.

«Наша задача — поставить содержание на место, чтобы мы вообще могли увидеть вещь», — писала в это время Сьюзан Сонтаг, американская писательница, литературный и художественный критик.

Работы хореографов раннего танца постмодерн — это не отстраненный анализ форм, а радикальное переосмысление материала. Одна из главных тем, интересовавших хореографов раннего танца постмодерн, — новые способы использовать пространство, время, тело. С пространством экспериментировали как с точки зрения его участия в танце (то есть использование архитектурных деталей в разработке танца или исследование не только пола, но и других поверхностей), так и с точки зрения места представления (например, выступления не только в зале со сценой, но и в художественной галерее, церкви или лофте).

Хореографы вплотную занялись исследованием проблематики тела и его социальных значений.

Тело становилось темой танца, а не инструментом для выражения каких-либо метафор.

В этот период хореографы были склонны отвергать виртуозность, техническое мастерство и буквально избавляться от всех телесных условий и правил, а также демократично отказываться от различения тела танцовщика и тела обычного человека. Исчезновение танца становится предметом хореографии.

Расцвет современного танца в Европе в 1970–1980-е годы характеризуется тенденцией к театральности, корнями уходящей в традиции немецкого экспрессивного танца — разновидности танца модерн, и смещению «центра тяжести» с хореографа на исполнителей. Танцовщики становятся соавторами спектакля, хореограф в современном танце окончательно перестает быть классическим «сочинителем танцев», он становится направляющим и организующим элементом по отношению к движенческому (и не только) материалу, создаваемому танцовщиками, а исполнители, в свою очередь, перестают быть исключительно машинами по воплощению «замысла мастера» на сцене. Такой подход станет основополагающим для последующих поколений хореографов.

Ключевой фигурой в разговоре об объекте хореографии является Уильям Форсайт — американский танцовщик и хореограф, начавший свою деятельность в 1970-е годы. В своих работах он активно использует достижения современной техники и цифровые технологии, исследуя их взаимодействие с телом, движением, хореографией. Более того, Форсайт создает хореографию не только для тела человека, но и для других объектов, тем самым выходя за рамки исторического понимания формы хореографии как таковой и расширяя понятие объекта хореографии. В своем эссе «Хореографические объекты» (Choreographic Objects) он рассуждает на тему природы хореографии, паттернов восприятия хореографии и танца в европейской культуре, перспектив развития хореографии.

Форсайт пишет, что невозможно дать определение хореографии как таковой, поскольку «каждая эпоха, каждый образец хореографии в идеале противоречит своим предыдущим определениям и воплощениям». Далее он рассуждает на тему сущности хореографического замысла и задает вопрос: может ли хореография генерировать автономные выражения своих принципов, хореографический объект, без человеческого тела? Отвечая на этот вопрос положительно, Форсайт определяет хореографический объект как «модель потенциального перехода из одного состояния в другое в любом мыслимом пространстве» («a model of potential transition from one state to another in any space imaginable»). Одним из следствий такого сдвига традиционных понятий о хореографии и хореографическом объекте Форсайт видит возможность зафиксировать хореографическую мысль:

«Хореографическая идея традиционно материализуется в цепочке телесных действий, причем моменты ее исполнения являются первым, последним и единственным примером конкретной интерпретации. Реализация идеи неустойчива и не может повторяться во всей ее полноте никакими другими средствами. Какой бы остротой ни обладала эфемерность акта, его преходящий характер не допускает длительного изучения или даже возможности объективного, четкого чтения с позиции, которая доступна языку науки и других отраслей искусства, оставляющих артефакты для детального изучения. <…> Возможно, мы находимся на этапе эволюции хореографии, где необходимо проводить различие между утверждением ее идей и традиционными формами восприятия? Не из-за неудовлетворенности традицией, а скорее ради того, чтобы изменить временное состояние идей, действующих в актах, чтобы визуально сохранить принципы организации. Могут ли идеи, которые теперь рассматриваются как связанные с чувственным выражением, существовать в другом, устойчивом и доступном для понимания, состоянии?»

Таким образом, Форсайт не только сдвигает рамки традиционного понимания хореографии в целом, но и расширяет понятие объекта хореографии, осмысляя новые возможности для создания хореографических форм с использованием различных технологий, в том числе мультимедийных.

В качестве примера можно привести его работу Black Flags («Черные флаги»): два промышленных робота Kuka размахивают огромными черными флагами. Их непрерывные движения сопровождаются шумом работы роботов.

Развевающиеся флаги переводят цифровой алгоритм, управляющий роботами, в серию жестовых движений в пространстве, которые кажутся управляемыми, непредсказуемыми, невесомыми и измеряемыми в одно и то же время.

Кроме Форсайта вопросами альтернативных хореографических объектов занимаются многие другие современные хореографы. Тайваньский балетмейстер, танцовщик и изобретатель Хуанг Йи (Huang Yi) в серии своих работ HUANG YI & KUKA объединяет человека и робота: сам хореограф танцует вместе со специально запрограммированным промышленным роботом. Деятельность японского объединения Rhizomatiks Research посвящено изучению новых возможностей в сфере технического и художественного самовыражения, отношений между людьми и технологиями. Rhizomatiks Research сотрудничает в том числе с танцевальной компанией ELEVENPLAY. Один из их совместных проектов — 3 dancers and 24 drones — представляет собой работу, в которой объектами хореографии являются танцовщицы компании ELEVENPLAY и дроны со светодиодными лампочками. Хореографом, специалистом по программированию дронов и художником по свету выступил Дайто Манабе (Daito Manabe).

Так, хореографы активно переосмысляют понятие объекта хореографии и используют в своих работах как человеческое тело, так и альтернативные хореографические объекты. Подведем итог: объект хореографии — это человек или некий предмет, на которого направлена деятельность, связанная с хореографией.

Что если тело — тоже технология?

Но хореографы пошли еще дальше — например, уже упомянутый Уильям Форсайт ставит человека и мультимедиа в один ряд, сочиняя хореографию для союза тела и технологии.

Так, в его мультимедийном проекте Synchronous objects — One Flat Thing рассматриваются организационные структуры, лежащие в основе работы One Flat Thing, reproduced. Эти структуры воспроизводятся путем перевода и преобразования их в новые объекты — способы визуализации танца, основанные на техниках из различных дисциплин. Авторы проекта задались целью материализовать цепочку «танец — информация — новый визуальный объект».

Информация о системе организации хореографии была преобразована в серию визуальных объектов, которые, синхронизируясь между собой, выстраивают гармоничную картину, позволяющую изучать структуру хореографии, обнаруживать движенческие паттерны танцовщиков и представлять воплощение хореографической идеи в новом формате.

Synchronous objects представляет собой веб-сайт, содержащий весь контент проекта: теоретические пояснения от авторов, запись One Flat Thing, reproduced (2005 год, Франкфурт, Германия) и непосредственно сами объекты (мультимедийные работы). Пользователю предлагается самостоятельно исследовать структуру сайта и, воспользовавшись интересными ему инструментами, изучить внутреннюю организацию One Flat Thing, reproduced. Интерактивным становится не только перемещение по работам, связанным с записью танца, но и сам просмотр One Flat Thing, reproduced — пользователь может выбирать параметры музыкального сопровождения, точку обзора, количество сопровождающих аннотаций и т. д. Также некоторые объекты используют количественные свойства танца для расширения возможностей новой композиции. Например, Generative Drawing Tool (приложение для рисования) позволяет пользователям рисовать, используя данные танца. По сути, Synchronous objects — это хореографическая игра, в которой зритель сам выбирает параметры просмотра и уровень взаимодействия со средой.

Работа-оригинал, One Flat Thing, reproduced, — ансамблевый танец (на сцене 17 танцовщиков и 20 столов), исследующий принципы контрапункта в танце. Работа построена на взаимодействии трех структурных систем, создающих контрапункт танца: материал движения, реплики и выравнивания.

Первая структурная система — материал движения — представляет собой фиксированные движения с некоторыми примерами структурированной импровизации. Следующая структурная группа — реплики — организует последовательность работы. Это сложная система контроля, которая действует как внутренний метроном. Вместо того чтобы следовать внешней музыкальной структуре, танцовщики совместно определяют поток танца — они дают и получают сигналы (звуковые или визуальные), которые запускают события. На протяжении всей работы используется более чем двести реплик. Ответственность за них распределяется между всеми танцовщиками. Последняя структурная система — выравнивания — это короткие примеры синхронизации между танцовщиками, в которых их действия совпадают по некоторым, но не обязательно всем, параметрам. Проявляются выравнивания в каждый момент танца (постоянно перемещаясь по всей группе танцовщиков) в виде аналогичных форм, совпадений по временному параметру или соответствия в направленности движения.

Мировая премьера One Flat Thing, reproduced состоялась в 2000 году во Франкфурте, Германия. Проект Synchronous objects не является заменой живого сценического исполнения One Flat Thing, reproduced, он предлагает альтернативные способы восприятия и понимания работы Форсайта, видения ее хореографических структур. Авторы проекта не занимались документированием или восстановлением танца для сцены. Вместо этого они раскладывали One Flat Thing, reproduced на хореографические строительные блоки, чтобы повторно использовать эту информацию визуально и в другом качестве.

Технология тела как политическое высказывание

Можно посмотреть на взаимодействие тела и технологии и с другой стороны: как одно явление влияет на другое и в каких отношениях они находятся с политической, то есть публичной, точки зрения.

Мы знаем, что тело политически заряжено — об этом говорят философы, антропологи, социологи и — хореографы. Так, коллаборация архитектора Лиама Янга и хореографа Джейкоба Джонаса Choreographic Camouflage призвана выразить протест против систем слежения за населением.

Проект представляет собой танцевальный спектакль и фильм. Хореография построена так, что системы слежения не распознают в двигающемся теле человека. Это возвращает нас к теме хореографических объектов и ставит множество новых вопросов: тело — это объект или субъект, хореография — это всегда политическое высказывание, что из видимого тело, а что — уже фантазия?

Из описания проекта:

«В сотрудничестве с танцорами из The Jacob Jonas Company была разработана серия новых танцевальных движений, искажающих пропорции, симметрию и форму тела, чтобы сделать его невидимым для программы обнаружения тела».

Такое социальное высказывание становится возможным благодаря коллаборации тела и мультимедийного искусства. Костюмы, логика движения, моушен-дизайн стирают привычные очертания человеческого тела, превращая его в политически заряженный хореографический объект. Проект Choreographic Camouflage отсылает не только и не столько к истории эмансипации хореографического объекта от человеческого тела, сколько к акционизму и перформанс-арту.

При этом технология здесь оказывается по обе стороны баррикад: одновременно она является и bad, и good guy. Авторы используют мультимедиа-арт для того, чтобы скрыть, размыть тело, сделать его невидимым для алгоритмов слежения. Один алгоритм против другого — и какое место тогда занимает тело в этой схватке?

Подводя итог, сделаем вывод, что тело человека, пройдя путь от объект хореографии до технологии, становится универсальным инструментом для выражения всего спектра социальных и политических ситуаций. Тело как технология становится инструментом не только мультимедийных художников, но и хореографов. Танец выходит на уровень трансдисциплинарного взаимодействия с реальностью, что позволяет ему быть максимально актуальным искусством.