Уронить не более трех-четырех слезинок: московские знакомства в эпоху модерна

1890-е годы были необычной (но не единственной) эпохой в истории человечества, когда промышленная революция и массовое переселение людей в города меняли общественное устройство. Следовательно, значительной корректировке подверглась и мораль. Телефон, телеграф, трамвай (три «Т») вошли в быт горожан и демократизировали многие сферы жизни. Коснулось это и ухаживаний: платья укоротились, как и время знакомства.

Василий Петров, «Приезд гувернантки в купеческий дом»

В конце XIX века главными местами гуляний в Москве оставались бульвары и улицы с дорогими магазинами. Еще Гоголь предупреждал современников: «Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но Боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать».

Сельская молодежь Москвы знакомилась на гуляньях в парках или у монастырей в дни религиозных праздников, а нередко влюбленные высматривали друг друга на воскресной службе в церкви. Что делать, когда общественных пространств нет, аналогов домов культуры еще не придумали, а в парк соседней усадьбы не пускают? Только собираться возле окраинной церкви после окончания службы. Священники со вздохом строчили: «Храм нередко делается местом радостных встреч, свиданий, разговоров, шуток между молодыми людьми». При этом именно на окраинах традиции нарушались чаще, чем в центре, и постепенно умирали:

«Фабричную девушку, которая с малых лет кормит сама себя, родителям не так-то легко „выдать“ замуж. Она сама себе ищет жениха по душе».

Свой заработок позволял уходить от воли сурового отца.

Если в пушкинские времена главной торговой артерией считался Кузнецкий Мост, то на заре Серебряного века предпринимательская жилка заставляет денежных воротил строить огромные пассажи окрест. Так возникли «Мюр и Мерилиз» (ЦУМ), Верхние торговые ряды (ГУМ), Фирсановский пассаж (Петровский) — там кавалеры искали легких знакомств в плохую погоду. Ходовым эвфемизмом тех времен было выражение «заглядывать под шляпки».

Стандартная история — познакомиться на Тверском бульваре, послушать музыку или отобедать в многочисленных ресторациях и кабачках вокруг. Прогулочных пространств в городе практически не было: публика признавала Воробьевы горы (но это точно не вариант для первого свидания!), часть Бульварного кольца, Третьяковский проезд.

Проститутки часто искали случайный заработок как раз на Тверском, обычно ночью все скамейки на бульваре были заняты.

Василий Петров, «Трапеза»

Главный километр России, по которому в 1820–1830-х годах прогуливалась исключительно знать, стал фактически московской аллеей красных фонарей. Молодой студент Ключевский, переехавший в Москву из Пензы, писал о «патриархальных» столичных нравах той поры: «Вот как наступит вечер, там музыка около маленького ресторанчика и, братец ты мой, столько прохвостов, что и-и!.. Нагулявшись, ты можешь, если опять есть охота, попросить спутницу (признаться, иногда очень красивую и милую) проводить тебя самого до квартиры и непременно получишь согласие».

Леонид Андреев в рассказе «Памятник» описывает нелегкие трудовые будни жриц любви. Главная героиня «вышла на работу и находилась в центре рынка того труда, одной из представительниц которого, официально признанной, она была. Но метеорологические условия невыгодно отразились на спросе. Второй уже раз проделывала она нелегкий путь по бульвару, не встречая ни души, даже сторожа, который, согнав ее с бульвара, мог бы внести некоторое разнообразие в однообразную прогулку. Все, кому мог понадобиться ее труд, сидели по портерным и кофейням, куда ей, мокрой, грязной и не имеющей гроша за душой, доступ был закрыт».

Проституция в Российской империи XIX века была легализована: женщины отдавали свой паспорт в полицию, взамен получали знаменитый «желтый билет» и обязывались регулярно проходить врачебный осмотр. Тверской бульвар считался местом, где работали девушки из категории «повыше», — остальным приходилось довольствоваться грязными окраинами вроде Немецкого рынка или окрестностей Трубной площади.

Однако существовал и мир кофеен Филиппова, Трамбле, дорогих магазинов, не очень-то пересекавшийся с другими. Он, конечно, выглядел несколько старомодным. Большинство переводных и доморощенных пособий по этикету продолжали сыпать многочисленными советами, как встречать гостей, вести себя в семье, но социальные границы стремительно размывались.

Василий Петров, «На железной дороге»

Вот что рекомендовали в 1896 году: «Смех и слезы светской красавицы должны быть красивы и изящны. Смех должен быть не громкий, но рассыпчатый.

При плаче можно уронить не более трех-четырех слезинок и наблюдать, чтобы не испортить цвет лица.

<…> Следует сидеть опустивши глазки и только изредка вскидывать их на собеседника. Барышня вообще должна иметь вид невинный, но отнюдь не глупый». В другой инструкции подобного рода — «Правилах светской жизни» — женщинам советовали не вступать в дискуссии о политике и экономике, но при этом читать газеты и книги, чтобы разбираться в тонкостях мужских разговоров.

Российские рабочие, мастеровые, разночинцы, купцы в своем поведении при ухаживании за девушкой старались подражать дворянам, давно утратившим ореол былой славы вместе с выкупными платежами. Поэтому столкновение двух типов сознания порождает уникальный тип документов — любовные письмовники. Это сборники романтических посланий, чем-то напоминающие продававшиеся в 2000-х на каждом углу брошюры а-ля «500 SMS любимой на ночь».

Такой довольно «макулатурный», но интересный том содержал пару сотен вариантов писем на любые случаи жизни. И по всей России доставлялись почтой послания примерно одного содержания:

«Только в Вас я нашел все совершенства, только Вы соединяете в себе с восхитительными чертами симпатию, нежность, ум и доброту».

Василий Петров, «Накануне девичника. Проводы невесты из бани»

В ответ летело (тоже списанное из письмовника): «Выраженные Вами чувства чрезвычайно лестны для меня… Но только я боюсь, не приняли ли Вы за любовь игру воображения и что все это… минутное увлечение. Разберите хорошенько Ваши чувства… Если Ваша любовь действительно не минутная вспышка воображения, то я сочту себя счастливою и не откажусь отвечать Вам взаимностью». Своему обожателю полагалось писать крупным четким почерком, не ограничиваясь одной страницей, а хотя бы немного залезая на вторую. Это считалось признаком любезного тона.

Технический прогресс способствовал тому, что начали издаваться сверхпопулярные «Брачная газета», «Почта Амура», «Голос всеобщей любви». Там размещались объявления как весьма пространного характера, так и простенькие, что говорит о банальной попытке обеспечить спокойную старость: «Инженер с германским дипломом, служащий в крупном предприятии, желает найти подходящую партию». Некоторые даже печатали в таких газетах свою бухгалтерскую отчетность, чтобы будущая невеста могла сама оценить уровень доходов жениха. «Брачная газета» помогала соединять одинокие сердца в Туркестане и на Кавказе, но в столицах стала поводом для насмешек. Например, однажды дворник семьи Цветаевых настойчиво прогонял какого-то ухажера со двора. Причина открылась быстро: «Оказалось, Марина дала объявление в „Брачную газету“, что требуется жених, указав при этом свой адрес. Делалось это дурачась, мистификации ради».

На рубеже XIX–XX веков знакомства в разных частях Москвы сильно различались. Пока на городских окраинах и в центре царили фривольные нравы, в Замоскворечье еще пользовались услугами профессиональных свах. «Брачная газета» и телеграф были своеобразным тиндером эпохи, что еще сильнее размывало представления о морали, традициях и границах допустимого.