Железная нищета Спарты. Как государство воинов пришло в упадок и исчезло, так и не поняв, что же происходит

Некогда, в далекие античные времена, существовало мощное военное государство — Спарта, предмет восторга и поклонения современных младших школьников и даже вполне взрослых дядечек, недоигравших в солдатики.

И однажды это государство исчезло. Растворилось. Причем путь от вершины славы и могущества — когда Спарта во главе коалиции греческих городов победила афинян и их союзников — до уровня захолустного городка в римской провинции Ахея был проделан по историческим меркам стремительно — менее чем за пару веков.

Аристотель не зря писал о том, что бессмысленно создавать культуру, основанную на воинской доблести, поскольку существует еще такая вещь, как мир, и с ним периодически приходится иметь дело.

Одержав победу над Афинами, спартанцы столкнулись с тем, чего они хотели меньше всего, — с миром, и, собственно, именно с этого столкновения людей мира с людьми войны начинается закат военной цивилизации.

Но, наверное, стоит сказать хотя бы несколько слов о том, как эта военная цивилизация могла появиться, избегая, из уважения к читающим, повторения школьных истин.

Как и когда появилась Спарта

По легенде, местность была названа Лакедемоном в честь первого царя, а заложенный город назван Спартой по имени жены Лакедемона. Их внучка, Пенелопа, была женой Одиссея, а их внук Гиацинт… Впрочем, пересказывать легенды и мифы сейчас мы не станем, лучше обратимся к фактам, которые указывают на то, что город Спарта был основан около 1000 года до н. э., через 200 лет после разрушения главенствующих ранее в этом регионе Микен.

Падение Микен — следствие катастрофы бронзового века, величайшего из потрясений, пережитых цивилизацией. Что касается Лаконики, то в какой-то момент эти земли, заселенные ахейцами (у Гомера «ахеец» — синоним слова «грек», хотя древнегреческий этнос, как считают ученые, складывался из нескольких племен), были завоеваны дорийцами, о происхождении которых ведутся споры.

По наиболее популярной версии, дорийцы вторглись на Пелопоннес с севера и завоевали полуостров, а крупнейшим и сильнейшим их полисом стала Спарта.

Впрочем, существуют менее популярные, но при этом любопытные версии. В частности, замечательный исследователь, лингвист и историк Джон Чедвик считает, что дорийцы были угнетенным большинством, проживавшим в Лаконике, и пришли к власти, свергнув угнетателей и подчинив их себе.

Если бы так и было, то это объясняло бы ту жесточайшую военную структуру, созданную в Спарте, и дало бы нам возможность порассуждать о том, что происходит, когда угнетенные начинают угнетать бывших угнетателей, почему при этом рождаются жесточайшие из режимов, и даже озвучить в очередной раз более чем сомнительную, но популярную мантру «революция — плохо, эволюция — хорошо».

Как бы то ни было, становление Спарты как подчиненного войне государства связывают с именем легендарного Ликурга, возможно, мифического персонажа, так как его биография туманна, неясно, какие из реформ действительно проведены им, а какие ему приписываются, и даже с датами его жизни неразбериха — по разным версиям, они лежат в промежутке от IX до VI века до н. э.

Так или иначе, но именно ему приписывают создание жестких правил воспитания спартанцев, которые жили в военных отрядах, главными их задачами были постоянная тренировка и оттачивание военных навыков. Собственно, первоначально такой образ жизни был нужен для того, чтобы силой держать в повиновении покоренных местных жителей, илотов, труд которых обеспечивал существование господ. Господа, впрочем, при этом не роскошествовали — с детских лет они жили военными отрядами, так сказать, находились на постоянном казарменном положении. За неимением войн свои навыки убийства они оттачивали, устраивая охоту на илотов — это считалось вполне достойным упражнением.

Земля, по Ликургу, должна была быть поделена на 9 тысяч наделов — по числу взрослых мужчин Спарты (читай — воинов). Каждый из наделов обрабатывали илоты и тем самым кормили владельца надела, однако, как считают историки, в реальности такого количества граждан в Спарте никогда не существовало.

Всё существование спартанцев было подчинено идее их равенства между собой — и фактическое отсутствие денег, и даже традиция совместного приема пищи: спартанцы считали, что нет смысла копить богатства, если ты не сможешь ими воспользоваться, например есть больше или вкуснее других. Заметим, что вершиной кулинарного искусства и любимым блюдом в Спарте была черная похлебка, о которой другие греки вспоминали с содроганием, — варево из свиных ног, крови, чечевицы и уксуса.

Ремесло в Спарте (которым занимались илоты и лично свободные, но бесправные жители — периэки) было подчинено удовлетворению самых простых потребностей. Важнейшим было производство оружия и разного рода амуниции, что же касается прочего, то, мягко говоря, особых высот умения местные ремесленники не достигли.

Контакты с иноземцами, даже с жителями других греческих полисов, были сведены к минимуму — нет, они не были под запретом, просто само устройство жизни подразумевало существование в замкнутой среде. Более того, все законы Ликурга как раз были созданы для замкнутой среды и преследовали простую и жестокую логику существования: илоты кормят спартанцев, а спартанцы жесточайше эксплуатируют илотов, чтобы кормящие не разбежались или не взбунтовались, и для выполнения этой миссии община эксплуататоров готова нести всяческие лишения.

Конечно, жизнь в закрытом мужском сообществе, где одновременно насаждаются идеи равенства, культ силы и демонстративная скудность потребностей, не означала, что спартанцам нечего было желать. А желал каждый одного — признания. Признания каких-то своих заслуг или способностей, похвалы командира, старейшины или товарищей. Раздачу орденов тогда еще не придумали, награждать богатством в этом обществе было неприемлемо и даже смешно, а вот признание в рамках, как сказали бы сейчас, референтной группы было тем, к чему стремился каждый.

К числу героев спартанцы относили, например, Офриада, участника так называемой битвы 300 чемпионов, одного из эпизодов войны Спарты с Аргосом. Тогда (546 год до н. э.) было решено, что большого общего сражения не будет, вместо этого каждая из сторон выставит на бой по 300 лучших воинов.

После битвы в живых остались два аргоссца и тяжелораненый Офриад. Аргосцы, уверенные, что только они и остались в живых, покинули поле боя, и Офриад воспользовался этим. Спартанцы провозгласили его (и себя, конечно) победителем. После этого Офриад покончил с собой, чтобы противники не посчитали его убитым в сражении, потому что боялся умереть от ран.

Понятно, что Аргос с такой «победой» не согласился, на следующий день всё-таки состоялось общее сражение (на этот раз победила Спарта), а Офриад стал одним из самых популярных народных героев Спарты, о подвиге которого старейшины рассказывали юным воинам.

Управление Спартой было необычным. Чаще всего вспоминают про то, что в Спарте было два царя (версий о том, почему два, довольно много), но настоящую полноту власти они получали лишь во время военных походов (армию возглавлял один из царей, второй оставался «на хозяйстве»), да и то следовавшие за армией судьи, эфоры, докучали ему советами (если царь не слушал их советов и терпел поражение, то позже привлекался к суду). Цари были членами совета старейшин — герусии. Просто двумя из 30 совещающихся, с абсолютно равными правами.

Существовало и народное собрание, апелла, которое мало что значило. И в самом деле, собрание, состоящее целиком из воинов, в стране, где подчинение было возведено в высшую из добродетелей, вряд ли могло влиять на принятие каких-то решений. Да особых решений принимать и не приходилось, а члены герусии больше были заняты тем, что наблюдали за военными упражнениями и науськивали спартанскую молодежь друг на друга (драки — хороший элемент военной подготовки), чем государственными проблемами. Которых и не возникало, если волею судеб спартанцам не приходилось принимать участия в каких-то общегреческих делах.

Заметим, что устно изложенные когда-то Ликургом правила жизни спартанцев, вошедшие в историю как «большая ретра», регламентировали буквально все аспекты существования спартанских граждан вплоть до личной жизни (например, нормальным было уступить свою жену более габаритному сотоварищу, так как считалось, что от этого брака родятся более могучие дети).

Жизнь любого спартанца принадлежала государству целиком, полностью и без остатка, не оставляя возможности для какой-либо иной самореализации и шансов распоряжаться своей судьбой.

Что принесла спартанцам победа

Нельзя сказать, что спартанцы воевали мало и совсем уж избегали греческих дел — сидеть в сторонке в своей Лаконике не получалось, обстоятельства раз за разом заставляли их вмешиваться то в одну войну, то в другую (одно время, когда в греческих полисах тирания как форма правления набрала силу, народ Эллады даже превозносил спартанцев как борцов с тиранами — волею судеб именно их войска раз за разом одолевали то одного, то другого тирана, например, они избавили афинян от тирании печально известного Писистрата). Но всё-таки ни одно из событий не оказало на Спарту такого влияния, как Греко-персидские войны и последовавшие за ними Пелопонесские войны.

Спартанцы, разумеется, сражались за победу и достигли ее, и вот наступил мир (о котором как о большой сложности для народа войны предупреждал Аристотель), в котором надо было жить, с которым надо было что-то делать и которым надо было как-то пользоваться…

После победы спартанцы провозгласили, говоря современным языком, свою новую «внешнеполитическую доктрину» — они желали доминировать в Греции, имея в каждом из полисов правительства из своих друзей и союзников. Между тем союзники совершенно не понимали, чем, кроме военного союза, может быть интересна Спарта. Действительно, в качестве экономического партнера сложно было найти — не в Греции даже, а в мировой истории вообще — страну более тусклую и малопривлекательную.

Заниматься ремеслом и торговлей гражданам было запрещено, их задача — исключительно война или военные упражнения. Обеспечением их гимнастики занимались государственные рабы — илоты и обложенные данью периэки — лично свободные, но лишенные прав жители Лаконики. Деньгами служили не драгметаллы, а железо, причем в принятом раз и навсегда соотношении веса (для пересчета курса, так сказать) серебра к железу как 1:1200. Это делало фактически невозможным взяточничество и стяжательство, но губило и торговлю тоже.

Одним словом, союзники Спарты не поняли притязаний Спарты на господство. Соответственно, правительства из друзей Спарты в союзных полисах никак не образовывались. И когда спартанцы решили немного помочь своим ставленникам — слегка надавить, — началась новая эпоха войн, мир был приведен в понятное для Спарты состояние.

Сначала спартанцами снова сопутствовал военный успех — им удалось, не без труда, подавить восстание в Афинах, одолеть с помощью Персии коринфян в многолетней войне, но всё когда-то кончается — в Беотийской войне спартанцы потерпели поражение.

Фивы, центр области Беотия, бывший союзник Спарты, после поражения Афин становятся экономическим центром Греции, победа демократии вовлекает в управление полисом большое количество граждан. В Фивах есть деньги и множество политизированных людей, которые готовы к решительным действиям.

Попытка Спарты свергнуть демократическое правительство Фив и установить правление своих ставленников становится поводом к войне.

В двух крупных сражениях беотийский полководец Эпаминонд наносит Спарте сокрушительные поражения. Историки считают, что причиной побед стала революционная по тем временам тактика ведения боя — Эпаминонд применил построение войска не ровной линией, а «кочергой», когда один из флангов усиливался несколькими рядами фаланги и, прорывая более слабый строй соперника, окружал его. Но был и еще один серьезный фактор, чисто морального свойства, — спартанцы считались непобедимыми в битве гоплитов — тяжеловооруженных воинов.

В те далекие времена войска, как правило, выстраивались друг против друга в обычном строю — справа налево. Справа оказывались наиболее сильные и лучше вооруженные воины, слева — народ помельче, не всегда полностью экипированный. Таким образом, при зеркальном отражении, крепыши всегда бились против малышей. И наоборот (что было предметом трений спартанцев с союзниками в Пелопоннесской войне — спартанцы всегда занимали левый, наиболее безопасный фланг).

Эпаминонд унизил спартанцев, выставив собственную гвардию, несколько сотен специально подготовленных отборных воинов, на правый фланг — лоб в лоб с лучшими воинами спартанцев.

На современников (да и на самих спартанцев) сильнейшее впечатление произвело не построение «кочергой», а именно то, что фиванцы победили спартанцев в битве гоплитов — чего не удавалось до тех пор никому (эрудированный читатель, конечно, сразу вспомнит о фиванском «священном отряде», состоявшем, по легенде, якобы из любовных пар — гомосексуальность в Греции была явлением обыденным, — да, именно этот отряд и стоял на правом фланге беотийской фаланги).

Эпаминонд не терял времени даром — была создана мощная антиспартанская коалиция, к которой присоединились Афины, Коринф, Аргос и еще несколько полисов. А ресурсы Спарты таяли — их вековая система не менялась, они по-прежнему занимались сортировкой младенцев и испытаниями юношей на выживаемость. В итоге к 370 году, после поражений от Эпаминонда, в строю у спартанцев осталась всего лишь тысяча взрослых мужчин — ресурсов нет и взять их неоткуда, это при том, что были не имеющие гражданства парфении (то есть «рожденные девой», дети незамужних спартанок), упомянутые периэки, неодамоды (бывшие илоты, получившие свободу и часть гражданских прав) и даже мофаки, что буквально переводится как «выскочки», дети неграждан, получившие спартанское воспитание, — но все они, по консервативной местной традиции, не воины, им нельзя в строй. Так, под «деды воевали», начала затухать Спарта.

Наивно полагать, что все без исключения люди войны были настолько глухи и слепы, что не могли понять необходимость перемен.

Впрочем, перемен в устройстве жизни так и не произошло — в то время, как соседние полисы занимались, говоря нашими словами, инновациями, развивали торговлю, совершенствовали общественное устройство, спартанцы нянчили свои прошлые доблести.

Эпаминонд не ограничился военными успехами — понимая, что жизнь Спарты обеспечивается исключительно трудом илотов, он объявил, что жители соседней со Спартой Мессении (которых спартанцы победили в войнах VIII века до н. э. и обратили в рабство, четыре столетия подавляя их бесконечные восстания) — свободны.

От этого удара Спарта уже не оправилась.

Попытки реформ

В 245 году до н. э. одним из царей Спарты стал Агис IV. К тому времени спартанское общество уже не было монолитным. Землевладельцами остались всего 700 граждан (напомним, у Ликурга распределялись 9000 земельных наделов), остальные участки некому было обрабатывать, и часть спартанцев впала в нищенское состояние. Граждан не хватало для формирования более-менее боеспособной армии. Формировалась земельная аристократия, всеми правдами и неправдами расширяющая свои владения. Роскошь, вольно или невольно, входила в обиход спартанцев, которые были уже хорошо знакомы с образом жизни греков в других полисах. Да что там греки в других полисах — тесное сотрудничество с Персией и Египтом на многое «открыло глаза» даже самым невнимательным из спартанцев. Кроме того, спартанские отряды часто и охотно нанимали персы, египтяне, карфагеняне — спартанцы превратились из людей изолированных в людей, повидавших мир. И заработали своими стараниями кое-какие богатства, которые надо было как-то реализовывать.

Агис попытался реформировать Спарту (показателем косности реформируемого сообщества стал лозунг возврата к заповедям Ликурга, тогда как в реальности приходилось отходить от устаревших заповедей): дал права периэкам, разделив между ними земли, отменив долговые обязательства, и… и, конечно же, вернулся к спартанским традициям воспитания молодежи.

Нельзя сказать, что даже такие половинчатые реформы вызвали у спартанцев той эпохи одобрение. Начавшая формироваться земельная аристократия расправилась с Агисом и его приспешниками, причем их обвинили в преступлении тягчайшем — попытке навязать тиранию.

Однако необходимость реформ Спарта чувствовала, и десятилетие спустя вторую попытку предпринял царь Клеомен III. К тому времени спартанцев насчитывалось всего несколько сотен, Спарта вела войну против Ахейского союза и, фактически не имея собственных сил, прибегала к помощи наемников. Именно их силами Клеомен одерживает военные победы и во главе армии наемников возвращается в Спарту.

Находящийся в зените славы царь начинает с репрессий, подавив в зародыше возможность сопротивления: четверо из пяти эфоров, судей, фактически управлявших Спартой, убиты, более 80 семей изгнаны из города, в число спартиатов включены неграждане, распределено более 4 тысяч земельных участков, проведена кассация долгов.

Армия стала большой и была реформирована по македонскому образцу, однако количественно всё равно сильно уступала македонцам, которых терпящие поражения ахейцы призвали выступить на их стороне, а не воевать спартанцы не могли и даже не понимали, как такое вообще возможно.

В итоге Клеомен потерпел поражение, вынужден был бежать вместе со своими соратниками и семьей в Египет, участвовал там в заговоре против местного правителя и был убит, а его реформы довольно быстро «рассосались» благодаря активности вернувшейся в Спарту аристократии.

На рубеже III и II веков еще один из тиранов, Набис, попробовал что-то изменить в спартанском устройстве. Набиса не случайно чаще именуют тираном, чем царем — по одним сведениям, после Клеомена в Спарте вообще не осталось потомков двух царских фамилий, по другим — именно Набис был последним из них. Превзойдя прежних реформаторов в жестокости проведения реформ, Набис ничего не поменял в их содержании. Он в очередной раз перераспределил земельные участки (понятно, что каждое перераспределение приводило к тому, что появлялось множество недовольных), изгнал олигархов, дал гражданство даже илотам и одновременно попытался привести спартиатов, и прежних, и новообращенных, к полному отказу от собственной жизни и прав в пользу государства, к воспитанию по Ликургу, а илотов, ныне граждан, заставив одновременно работать в поле.

В итоге всех попыток реформ Спарта так и не выбралась из нищеты, внутренние противоречия только углубились, образ жизни и порядки спартанцев по-прежнему вызывали недоумение у других греков, отсутствие личных свобод и личного имущества на фоне происходящего в соседних полисах и государствах к тому времени вызывало резкое негодование не только среди сформировавшейся аристократии, но и среди рядовых граждан.

Финал этой истории

Государство-надсмотрщик, созданное для эксплуатации труда илотов, вполне естественным образом стало милитаристским государством, которое не мыслило себя без войны и существовало ради войн. Перестроиться не получилось, возможно, что и не могло получиться, но и жить войной малочисленное бедное государство никак не могло — силы противников превосходили Спарту всё больше и больше, и в качестве вооружений, и в численности, и в боевом умении, и даже в боевом духе.

В 146 году Греция попадает под власть Рима и становится римской провинцией Ахея. Кажется, спартанцы даже не понимают, как они, совершенно незаметно для себя, стали просто мелкой и несамостоятельной частью империи своих якобы союзников (Рим использовал воинственность спартанцев, легко убедив их выступить против Ахейского союза; таким образом повод к войне, закончившейся покорением Греции, был найден без труда). Греция покорена, а в память о былом величии и славе завоеватели предоставляют Афинам и Спарте особые права самоуправления.

В Риме вскоре входит в моду всё греческое, и богатые и образованные римляне, которых становится всё больше, начинают ездить в провинцию Ахея, чтобы своими глазами увидеть эти удивительные места, описанные греческими классиками. Афины, Фивы и Коринф заполнены римскими патрициями, которые любуются местными красотами, слушают философов, восхищаются творениями художников…

Конечно, в список всех «туристических маршрутов» обязательно входит и овеянная легендами Спарта, где местное самоуправление пытается поддерживать жизнь по Ликургу и где путешественники могут наблюдать, как собравшиеся на обязательные общие трапезы спартиаты едят свою черную похлебку и распевают боевые песни своих предков.

Этот туристический аттракцион, островок и, по сути, музей архаики в бурно растущем и развивающемся мире и люди, живущие такой непонятной современникам жизнью, даже тогда вызывал изумление у суровых римлян.

Так, под песни о том, что «деды воевали», постепенно исчезло с мировой арены, а после и вовсе стерлось из памяти самое воинственное государство в истории.