Деконструкция Супермена: комиксы, которые ломают супергеройский жанр
Комиксы — возможно, самое постмодернистское из нарративных искусств. Cюжеты из классической литературы приобретают в них совершенно иную форму, мифические персонажи превращаются в супергероев (появление Тора во вселенной «Марвел»), а шестипанельная раскладка на странице идеально подходит для визуального монтажа. Однако сюжетных шалостей комикс-индустрии оказалось мало — и, возмужав, она стала деконструировать самое себя. Комикс, который перерабатывает другие комиксы, уже переработавшие мифы и литературу, — сегодня уже не редкость. Самый известный в поп-культуре пример — «Пацаны» Гарта Энниса, точнее, сериал по нему. Рассказываем о комиксах, ломающих каноны супергеройской истории.
Брутальность и китч: «Пацаны»
Первый номер «Пацанов» вышел еще в 2006 году — за два года до того, как «Темный рыцарь» вывел экранизации комиксов на вершину чартов по сборам, и за шесть лет до того, как Джосс Уидон обрек зрителей на десятилетие «Мстителей» и их спин-оффов. В общем, к моменту выхода «Пацанов» в массовой культуре никакого запроса на переработку классического для комиксов сюжета о команде супергероев еще не было. По большей части такие сюжеты оставались где-то на обочине этой самой массовой культуры (отдельные примеры вроде «Фантастической четверки» погоды не делали).
При этом в комиксах к тому времени сюжеты о группах супергероев прошли уже несколько стадий развития. Например, Алан Мур в «Лиге выдающихся джентльменов» вместо Бэтмена или Капитана Америки взял героев приключенческой литературы от Человека-невидимки до Гарри Поттера. После всевозможных вариаций сюжет подошел к кризисной точке — стадии отрицания. Как раз ее и запустил в «Пацанах» Гарт Эннис. К тому моменту ирландец уже написал свое главное произведение — «Проповедника», длинный постмодернистский вестерн с призраком Джона Уэйна среди героев. «Проповедник» запомнился черным юмором, брутальной эстетикой и невероятным цинизмом. Те же ингредиенты Эннис привнес в свои раны (так в комиксах называют серию выпусков, написанных одним автором) в «Джоне Константине» и «Карателе». А в «Пацанах» Эннис довел все то же самое до уровня китча.
Здешнее насилие буквально брызжет кровью со страниц, а полуматерными тирадами героев можно было бы заполнить целый паблик в соцсети (это были бы действительно «пацанские» цитаты). Но деконструкция комиксного медиума в «Пацанах» заключается не в этом. Эннис взял простую политическую мысль: что если государство не защищает нас, а порабощает? И приложил ее к сюжету о группе супергероев. В итоге его «мстители» оказались сборной разного рода ублюдков, от мелких пакостников, случайно получивших большую власть, до эго-маньяков со вселенскими амбициями (кто сказал, «как и любое правительство»?).
Ворвавшись в массовую культуру благодаря сериалу, Эннис привнес туда анархическую мысль о том, что собрание благодетелей в одном месте рано или поздно превратится в вертеп. И воспринимать тех же «Мстителей» после него с прежней наивностью уже невозможно.
Супергеройский психоанализ: «Хранители»
Ветхий Завет неправильных супергероев, комикс-библия Алана Мура и просто радикальное высказывание о природе власти и ее неизбежном превращении в террор.
«Хранители» вышли за 20 лет до «Пацанов» и были настоящей бомбой: до них никто не писал о супергероях так. Алан Мур, тогда еще не седобородый маг-архонт мира комиксов, а только взошедшая звезда (уже были написаны «V значит Вендетта» и «Болотная тварь»), посмотрел на супергероев с точки зрения психоанализа и разглядел в них глубоко травмированных людей в дурацких костюмах, которые при помощи социально-одобряемого насилия (то есть избиения преступников) лечат, а скорее тешат свои комплексы.
Вот Доктор Манхэттен, жертва ядерного эксперимента, который покорил все пространство и время, из-за чего утратил субъектность, свою человеческую сущность. Фактически это взгляд Мура на Бога-творца, который слишком всемогущ, чтобы быть заинтересованным в людских жизнях.
Озимандия — самый умный человек на Земле, супергерой, отошедший от дел ради бизнеса, гений, миллиардер, плейбой и филантроп. Абсолютная слава (и почти абсолютная власть) привели его в классическую ловушку тирана — он стал считать себя всемогущим и имеющим право распоряжаться людскими жизнями.
Борец за справедливость Роршах настолько на этой самой справедливости (по-своему понятой) повернут, что его больше не волнует ничего. Шелкового призрака (даже два поколения, мать и дочь) обтягивающий костюм и привлекательный образ сделали секс-объектом. Ночная сова — в сущности, обычный мужик, который борется с преступниками, чтобы сбежать от проблем упущенной жизни и эректильной дисфункции.
Мур в «Хранителях» показал, что вся супергеройская эстетика глубоко больна. Только психически нездоровый человек может ради борьбы с преступником надевать обтягивающее трико и цветной плащ. А сама супергеройская слава неизменно ведет к помешательству еще большему. Что тогда говорить о читателях, которые все эти истории потребляют взахлеб?
Развенчивая супергероев, анархист Мур, конечно, пытался деконструировать в том числе и «сильных мира сего». Его Ночная сова, Озимандия и прочие во многом списаны с супергероев других комиксов. Но призваны свидетельствовать они не только о психических проблемах Бэтмена, но и о власть имущих, которые принимая судьбоносные решения (как Озимандия) основываются только на своем представлении о том, что такое хорошо.
Что до Бэтмена, с ним Мур дополнительно разобрался позже в не менее деконструктивистской «Убийственной шутке», где было поставлено два вопроса. Во-первых, можно ли считать борца в плаще более нормальным, чем его враги-суперзлодеи? Во-вторых, нет ли в чрезмерной тяге Бэтмена и Джокера друг к другу сексуального подтекста? Ни на тот, ни на другой вопрос Мур напрямую не ответил. Но свою позицию дал понять.
Слом четвертой стены: Animal Man
Само собой, в деконструкции комиксов не обошлось и без противника Мура по магической войне — Гранта Моррисона. Про его эпопею «Незримые», где Моррисон подрывал сюжетную основу комиксного нарратива (война у него сводилась к тому, что воевать некому, не с кем и незачем), мы уже рассказывали. Подобные работы на уничтожения жанра стали фишкой автора, одна из самых запоминающихся — Animal Man.
Главный герой комикса по имени Приятель (Бадди) живет в мире, полном супергероев, инопланетян и прочих чудес, при этом сам остается предельно нормальным — еще не энимал мен, но эвримен. Пожалуй, уже на этом можно было бы построить классную деконструкцию супергеройского дискурса, но для продажи комиксов нужны приключения, а потому Моррисон наделяет-таки своего персонажа сверхспособностями. Правда, уже тут он идет на подлог, закладывая в суперсилы идейный посыл. Похищенный инопланетянами герой получает способность «занимать» у разных животных их навыки — и показывает, насколько реально существующие природные навыки превосходят любой супергеройский вымысел.
Делая Бадди «Человеком-животным», Моррисон продвигает экологическую повестку. Его герой не ест мяса и люто-бешено ненавидит тех, кто обижает животных. Но это только одна линия. Вторая же посвящена сторителлингу как таковому. Художники умышленно оставляют на панелях Бадди следы от карандаша, герой выламывается из панелей и из «супер»-мира, постепенно узнавая о своей фикциональной природе.
Бадди даже встречает своего творца — самого Моррисона, и одерживает над ним победу. В одном из эпизодов семью героя убивают, пока он находится на задании. Он отправляется на поиски и находит лимб — место, где томятся комикс-персонажи, про которых перестали писать. В дебатах с Моррисоном Бадди доказывает, что заставлять персонажей страдать ради реализма — дело неправедное. И пристыженный автор возвращает семью героя к жизни.
Что касается художественных решений, Моррисону было не впервой ломать каноны комикса. В его знаменитой «Лечебнице Аркхэм» художник-сюрреалист Дэйв Маккин запросто выбрасывал панельную структуру, разворачивая на страницах комикса босхианские полотна. А сам Моррисон задавался тем же вопросом, что и Мур: можно ли считать Бэтмена вменяемым?
Пересборка: Planetary
Описывая идею Planetary, Уоррен Эллис сказал, что хочет сделать комикс не про супергероев, а про супергеройский сюжет. Для этого Эллис, к тому моменту уже прославившийся благодаря «Трансметрополитену», выбрал довольно примитивный ход — обеспечил главного героя потерей памяти. В итоге читатель открывает мир вместе с ним. Но если для главного героя Элайджи Сноу этот мир — открытие, то для читателя — переоткрытие, ведь в свой сюжет Эллис вплетает элементы комиксных историй и персонажей из разных эпох и вселенных.
Супермен, Зеленый фонарь, Лига справедливости — пастиши наполняют Planetary. В какой-то момент герои прилетают на похороны персонажа, подозрительно похожего на Джона Константина. А главные злодеи серии, Четверка, вообще списаны с Фантастической четверки, но вывернуты наизнанку.
Одними комиксами Эллис не ограничивается, наваливая в придачу все, что плохо лежит в приключенческом жанре: монстров кайдзю, персонажей бульварных романов, технологии Жюля Верна, бойцов кунг-фу… Но весь этот винегрет служит не более чем обрамлением. И если в мертвом британском оккультисте вы не узнаете Джона Константина, то, возможно, потеряете повод улыбнуться, но не желание читать Planetary дальше.
Если Мур и Моррисон стремились разобрать и разломать архетип комикс-героев, а Эннис доводил эту поломку до крайней степени, то для Эллиса супергеройские комиксы и вся палп-культура — это скорее любимые игрушки из детства, которым не отрываешь голову, а сваливаешь в один ящик. Настоящий луна-парк с блэкджеком и мастерами кунг-фу. При этом сам автор признавался, что никогда не был фанатом супергеройского жанра (его основные работы написаны не в нем), а потому играть внутри него ему было особенно увлекательно.
Что еще?
Это, конечно, не полный список комиксов, так или иначе ломающих жанр. «Лига выдающихся джентльменов» и «Провиденс» Мура, «Супермен все звезды» Моррисона, Kingdome Come Марка Уэйда и Алекса Росса, «Сказки» Билла Уиллингема и многие другие произведения идут против канона — в сюжете или форме, работе с характерами или отрисовке панелей. Комикс, сам по себе будучи постмодернистским жанром, смешением текстового и графического медиума, по природе своей склонен к самоанализу и рефлексии над собственной судьбой в целом и отдельных жанров в частности. Совмещение изобразительного и повествовательного искусства обеспечивает дополнительные возможности: ведь все, что нельзя спрятать между строк, можно нарисовать между панелей.