Благосостояние вымирания. Больше или меньше детей нужно рожать, чтобы человечество процветало

Макроэкономика — это жестокая наука, которая рассматривает всех людей, вне зависимости от возраста и других признаков, лишь в качестве экономических агентов. Рассуждения макроэкономистов могут звучать крайне бессердечно, особенно в отношении детей и пенсионеров.

Дети и старики как экономические агенты

Дети — это экономическая обуза как для отдельной семьи, так и всего общества в целом. В большинстве стран первые 15 лет своей жизни они по закону не могут работать. Помимо этого, чем в стране более развита экономика, тем больше люди стремятся к высокому уровню образования и тем позже приступают к своей первой работе, зачастую не становясь полноценными налогоплательщиками вплоть до 25 лет. Однако детей можно рассматривать как общественную инвестицию, так как подавляющее большинство из них в конечном итоге принесут обществу больше, чем общество затратило на их взращивание. Кроме того, дети, не оказывая прямого положительного влияния на экономику, всё же стимулируют родителей больше работать, то есть косвенно влияют на экономику.

Пенсионеры тоже служат бременем для экономики. Они ничего не производят, тратят и инвестируют мало средств, платят мало налогов, однако требуют большой поддержки. В отличие от детей, пенсионеры больше никогда не принесут обществу экономической пользы, поэтому проблема старения населения вызывает всё больше опасений.

Для лучшего понимания демографической ситуации обычно используется возрастно-половая пирамида — графический метод отображения структуры населения со шкалой возраста по вертикали и долей мужского/женского населения по горизонтали (иногда трудоспособную возрастную группу тоже выделяют цветом). Тут можно посмотреть демографическую пирамиду России (или любой другой страны) за период с 1950 по 2100 год.

Тенденция нашего общества к старению описана американским демографом Фрэнком Ноунстейном еще в 1945 году в рамках теории демографического перехода, действие которого мы можем наблюдать уже сейчас. Этот самый переход происходит в несколько стадий:

1. Первая стадия была присуща традиционному обществу. На этой стадии как рождаемость, так и смертность находятся на высоком уровне и серьезно колеблются в зависимости от урожайности, природных бедствий и других событий. Возрастно-половая пирамида имеет вид треугольника.
2. Вторая стадия наступает с индустриальным развитием общества и характеризуется резким снижением смертности в связи с улучшением аграрной культуры и прогрессом в медицине. Из-за большого разрыва между рождаемостью и смертностью население начинает резко увеличиваться. В Европе вторая стадия началась с промышленной революцией. До сих пор существуют страны, «застрявшие» на этом этапе, например, Афганистан и некоторые государства Африки.
3. Третья стадия характеризуется замедлением прироста населения в связи с резким снижением рождаемости, которое бывает связано с доступностью образования и карьерных возможностей для женщин, а также доступностью контрацепции. На этой стадии появляются первые признаки старения населения, а демографическая пирамида теряет форму треугольника и напоминает обрезанный по краям овал.
4. Финальная стадия наступает, когда и смертность и рождаемость останавливаются на низких уровнях, что влечет за собой стагнацию прироста населения. Рождаемость может упасть даже ниже уровня воспроизводства, следствием чего становится убыль населения (в некоторых источниках это выделяют в отдельную пятую стадию). Возрастно-половая пирамида такого общества напоминает прямоугольник при нулевом приросте населения или перевернутый треугольник при убыли.

Рост продолжительности жизни при снижении рождаемости на последних этапах демографического перехода ведет к старению населения и увеличению коэффициента демографической нагрузки, оказываемой непроизводительным населением (дети и пенсионеры) на работоспособное население. Еще в середине XX века доля трудоспособного населения в мире была около 80%, сейчас же она около 50%, то есть на каждого рабочего человека приходится как минимум один нерабочий.

Аргумент за снижение рождаемости

После прочтения вышесказанного может показаться, что единственный логичный выход из ситуации — начать рожать больше детей, причем чем раньше, тем лучше. Однако есть много сторонников, напротив, умышленной депопуляции. В чем же заключается их логика?

Если позволить численности населения снижаться, то таких проблем, как жилищные кризисы, массовый голод и т. д., просто не останется, так как уже имеющиеся ресурсы будут распределяться между меньшим количеством людей. Согласно исследованиям, при умеренном снижении численности населения уже к концу века загрязнение среды уменьшится на 35%, а средний доход увеличится на 15%.

Да, депопуляция влечет за собой снижение мирового производства. Однако если наша численность продолжит расти с такими же темпами, как в последние два века, то очень скоро нагрузка на землю и ее ресурсы будет настолько большой, что сохранять высокий уровень жизни будет просто невозможно.

Депопуляция, которая повлечет за собой сокращение производства продовольствия, выглядит более привлекательным исходом, нежели чем депопуляция из-за сокращения производства продовольствия.

Ключевым фактором, позволяющим нам пережить депопуляцию без серьезных последствий, выступает наследие капитала. Капитал — это стоимость, используемая для получения прибыли путем производственной и другой экономической деятельности (или, еще проще, капитал — это вещи, которые нужны для производства других вещей). Им могут быть молотки, станки, железные дороги, ПО для компьютера. Наиболее важный вид капитала — это технологии.

Благодаря технологическому прогрессу человечество серьезно повышает эффективность своей деятельности. В теории это поможет компенсировать уменьшение рабочей силы в случае депопуляции. Сегодня завод с 10 рабочими из-за более развитых технологий может производить больше, чем завод с 50 рабочими век назад. И это даже без учета искусственного интеллекта, которым можно компенсировать снижение рабочей силы в некоторых отраслях. Так как у нас уже есть весь необходимый капитал для поддержания нужд 8 миллиардов человек, можно не переживать о его нехватке при депопуляции. А вот если нас ждет перенаселение, то нет гарантий того, что капитал сможет поспевать за общественными нуждами.

В случае депопуляции нас ждет возможное снижение уровня жизни, но лишь на непродолжительный период, пока на смену стареющему поколению не придет подрастающее.

В дальнейшем человечество сможет наслаждаться более высоким уровнем жизни, поскольку капитал и ресурсы будут делить между собой меньшее число людей.

Странам, которые уже сейчас ощущают эффекты старения населения (например, Корее), опасно начинать стимулировать рождаемость. В случае успешной политики по ее увеличению их может ждать еще более тяжелый демографический кризис. Возрастно-половая пирамида примет форму «песочных часов», а коэффициент демографической нагрузки повысится до критических уровней, так как рабочему населению придется обеспечивать большое количество не только пенсионеров, но и детей. Это обеспечение может быть как прямым (оплата всех нужд детей или стариков) или же косвенным (повышение налогов для обеспечения детсадов, школ, домов престарелых и других мер социальной поддержки).

Аргумент за увеличение рождаемости

Получается, управляемая депопуляция — это та цена, которую нам нужно заплатить за светлое будущее? Многие экономисты всё же с этим не согласны и считают единственным выходом беспрерывный рост.

С одной стороны, демографический рост за последние два века значительно приумножил нагрузку на нашу планету. Так, глобальное использование ресурсов с 1900 года выросло с 7 миллиардов до 80 миллиардов тонн в год, то есть за век нагрузка на Землю увеличилась в 11 раз.

Однако эффективность, с которой человечество использует эти ресурсы, выросла куда значительнее. ВВП (валовой внутренний продукт) — это сумма стоимостей всех конечных товаров и услуг, произведенных в регионе за год. Мировой ВВП — стоимость всех товаров, произведенных в мире. Этот показатель на начало XX века составлял 3,2 трлн долларов, а на сегодняшний день уже 96,5 трлн, то есть мировое производство за век выросло в 30 раз.

Люди стали производить почти в три раза больше с тем же количеством ресурсов — и всё благодаря технологическому прогрессу.

И хоть при снижении численности населения мы не растеряем тот прогресс, что уже достигнут, но потенциал для его продолжения сильно сократится.

Развитие технологий — это катализатор нашей численности, а наша численность — катализатор развития технологий. Если рождение такого гения, как Никола Тесла или Исаак Ньютон, — это один шанс на миллион, то чем больше людей в мире, тем вероятнее, что кто-нибудь из них сделает великий научный прорыв. Если бы не способ массового производства удобрений, который открыли немецкие химики Карл Бош и Фриц Габер, то мы бы просто не смогли прокормить всех людей и стали медленно вымирать еще в прошлом веке, не достигнув численности даже в 2 миллиарда. Тогда, скорее всего, не родился бы Алан Тьюринг и не положил основу компьютерным технологиям, на которых строится весь современный мир. Если сегодня наша численность начнет сокращаться, вполне возможно, мы лишим себя нового гения, чьи открытия могли бы продвинуть нас до уровня межпланетной цивилизации или другим способом решить вопрос ограниченности ресурсов на нашей планете.

Что для нас лучше?

Кажется, у обеих сторон в этом споре имеются весомые аргументы, так что же делать? Ответ зависит от того, что в нашем понимании служит показателем успеха общества. Если таким показателем считать рост мирового ВВП, то, конечно, единственный выход — увеличение рождаемости. Однако ВВП всё же очень спорный индикатор.

Лауреат Нобелевской премии по экономике и «отец концепции ВВП» Саймон Кузнец предупреждал, что ВВП не подходит в качестве индикатора благосостояния общества:

«Экономическое благосостояние невозможно адекватно измерить, если не брать в расчет уровень жизни людей. Однако ни один индикатор не учитывает обратную сторону национального богатства, то есть тяжесть и вред тех усилий, которые идут на получение этого дохода. Таким образом, благосостояние нации не может вытекать лишь из роста экономики. <…> Необходимо всегда учитывать различия между количеством и качеством экономического роста».

Кузнец начал разрабатывать методы подсчета ВВП по поручению правительства США, которое, научившись на горьком опыте Великой депрессии, поняло, что им нужен индикатор для состояния экономики. Однако Кузнец сам остался недоволен своим детищем. Он указывал, что ВВП включает вредоносную (например, расходы на вооружение) и бесполезную (махинации) экономическую деятельность и не учитывает характер производимой продукции и вкладываемого в нее труда.

ВВП также не учитывает здоровье населения, качество образования, экологию, неравенство, безопасность и даже экономическую стабильность. Зачастую ВВП растет от противозаконных действий, например, отмывания денег. Если у вас сгорел дом, и вам пришлось строить себе новый, это увеличит закупки строительных материалов и потребует оплаты рабочей силы, тем самым увеличивая ВВП.

Если смотреть через призму ВВП, то исход, при котором у вас сгорит дом, лучше, чем если бы он не сгорел.

Однако после проведения Бреттон-Вудской конференции в 1944 году ВВП всё же приняли в качестве основного индикатора экономического роста в США, а затем и в других странах. С тех пор экономисты и политики регулярно и гордо говорят о росте ВВП так, как будто он отражает прогресс общества в целом. Рост ВВП в современном мире стал чем-то вроде «экономической панацеи» для решения всех проблем. Экономист Йерун Ван ден Берг в работе «Парадокс ВВП» пишет, что «поддержка этого индикатора не имеет никакого обоснования, скорее она основана на догме или вредной привычке».

К счастью, имеются альтернативы. Индикатор подлинного прогресса, например, учитывает 8 экономических и 19 социальных и экологических показателей. Он более четко, чем ВВП, отражает уровень благосостояния. Например, при загрязнении среды ВВП вырастет от вредоносного производства, а потом вырастет еще раз от устранения его последствий. ИПП же учитывает изначальное загрязнение среды и расходы на его устранение как потери для общества.

Существуют и другие аналоги. Индекс человеческого развития, помимо экономики, учитывает еще уровень грамотности и продолжительность жизни, а Индекс лучшей жизни ОЭСР учитывает 11 показателей благосостояния, включая экологию, гражданские права, удовлетворенность жизнью и другие. Однако все эти индексы находятся в стадии разработки и принятия общественностью.

Экономический успех будущих поколений не следует рассматривать через призму ВВП. Смотреть нужно на индикаторы уровня жизни. Это будет намного справедливее, но и предугадать точный исход стратегий становится тяжелее, потому что объективно рассчитывать индексы благосостояния крайне сложно даже в ретроспективе, не говоря уже об их прогнозе.

Бесконечный рост численности населения — более рискованная стратегия, ведь нет никакой гарантии того, что мы будем разрабатывать технологии, которые позволят экономическому росту опережать прирост населения. Если такой прогресс в будущем остановится, то качество жизни начнет быстро падать.

Медленная и подконтрольная депопуляция — более безопасный вариант для человечества.

Нам куда легче предсказать (и пережить) экономические и социальные вызовы, которые повлечет за собой снижение населения, чем те, что будут вызваны ростом до 15 или 20 миллиардов человек.

Однако экономика — это общественная наука, поэтому даже при рассмотрении таких глобальных вопросов нужно учитывать человеческую природу и наши интересы. У людей всегда было стремление к расширению: как наши предки мечтали о покорении новых земель, так и мы всё чаще задумываемся о покорении космоса. Готово ли человечество смириться с ограничениями и встать на путь депопуляции, даже если это более безопасный вариант?

На сегодняшний день эксперты ООН считают, что если ничего не предпринимать, наша численность достигнет пика в 10,4 миллиарда человек к 2086 году, после чего начнется медленный процесс депопуляции. Однако всё больше стран вводят политику по стимулированию рождаемости и не хотят мириться с фактом медленного «вымирания». Никто не способен точно предугадать будущее, тем более экономисты, поэтому смотреть вперед с оптимизмом — это лучшее, что мы можем сделать, и не столь важно, сколько именно «нас» в этом будущем будет.