«Лучший подарок, который может себе сделать перегруженный ответственностью мужчина, — позволить себе помочь». Монологи парней, не побоявшихся обратиться к психологу

По информации ВОЗ, серьезные психические заболевания, такие как шизофрения и биполярное расстройство, в одинаковой степени свойственны мужчинам и женщинам. У социопатии — мужское лицо: расстройства этого типа втрое чаще диагностируют у мужчин, чем у женщин. А вот депрессией чаще страдают женщины — по данным некоторых исследований, в 1,6–1,7 раза. Тем не менее в публикациях СМИ, посвященных психическим проблемам, героини встречаются значительно чаще героев, а в группах поддержки женщин больше на порядок. Мы попросили четырех мужчин, у которых были диагностированы психические расстройства, рассказать о том, как их проблемы воспринимались в семье и обществе, откуда они черпали поддержку и какие методы им помогли.

Владан, Москва

Мои проблемы начались еще в детстве. Я рос в неблагополучной семье, где все были алкоголиками, в школе подвергался буллингу — в том числе с подачи учителей. Происходило это потому, что я, скажем так, отличался от других мальчиков. С четвертого класса меня кроме как «гомик» и «педик» одноклассники практически не называли. Всё это привело к тому, что уже в пятом классе я скатился в клиническую депрессию, но тогда, понятное дело, я этого еще не понимал. Кроме того, мне сильно мешали симптомы синдрома дефицита внимания — они стали сильно влиять на мою учебу, о таком диагнозе я тогда вообще не знал.

В подростковом возрасте я стал читать в интернете материалы про депрессию, и до меня наконец-то дошло, что мое состояние — это не обычные грусть и лень. Первым человеком, с которым я стал говорить о своем состоянии, была моя мать. Но родители вообще меня не поддержали, они считали депрессию выдумкой, которой я пытался оправдать свою никчемность.

Больше всего разочаровывал я отца — у него были свои представления о том, кем должен быть его сын. И слабость в эти представления не входила.

В тяжелые моменты я практиковал депривацию сна. Этот метод известен в психиатрической практике: если не спать одну-две ночи, то потом, после долгого сна, почему-то становится значительно легче. Уже позже, в более взрослом возрасте, я стал самостоятельно практиковать методы когнитивно-поведенческой терапии, в некоторых случаях они работали очень хорошо. Насколько помню, о ней я узнал из книги «Новая терапия настроений».

К специалисту я решил пойти, будучи уже взрослым. До этого был зависим от родителей, в том числе и экономически, поэтому не мог позволить себе терапию.

По всей видимости, мне очень не хотелось считать себя «больным», потому что сначала я выбрал психоаналитика. Психоаналитики избегают слов вроде «болезнь», кроме того, врачами они не являются, так что диагнозы ставить не могут.

Я пробовал ходить к двум аналитикам. Сеансы определенно помогли мне научиться лучше понимать самого себя, однако от депрессии они не избавляли. Так что, отказавшись от психоанализа, я обратился к психотерапевту. Замечу, что психотерапевты, услугами которых я пользовался, имели медицинское образование, то есть были врачами-психиатрами. В России психотерапевтами часто называются психологи — то есть люди без медицинского образования.

Мой первый врач считался «лухари», однако он не то что не помог — совковые препараты, которые он выписал, ухудшили мое состояние в бесконечное количество раз. Я перестал подниматься из горизонтального положения, мне постоянно хотелось выйти в окно, а кроме того, появилась «побочка» в виде постоянной сердечной боли.

Мой врач считал это более-менее нормальной реакцией, он не сменил препараты, лишь уменьшил дозы и посоветовал пить магний для сердца или какую-то такую лабуду. Сердечную боль я терпел недели три и, понимая, что все это нездорово, наконец-то мысленно послал своего психиатра, перестал у него появляться и бросил медикаментозную терапию, которую он выписал.

В дальнейшем я сменил несколько врачей — и все они были гораздо лучше. Значительно помог лишь мой последний врач. Так как это было давно, то мне сложно посчитать свои затраты на лечение, но это никогда не было дешево.

С моим диагнозом все оказалось сложнее, чем ожидалось. Я думал, что у меня просто депрессия. Однако разные врачи находили у меня еще и разные расстройства: от шизоаффективного до биполярного. Лишь в прошлом году я узнал, что кроме депрессии у меня есть СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). В России с этим синдромом врачи практически не знакомы, да и считается он тут исключительно детским диагнозом, несмотря на то, что на самом деле он наблюдается процентов у четырех взрослого населения. Поэтому некоторые симптомы СДВГ врачи принимают за симптомы других расстройств. Большинство людей с этим синдром никогда не узнают свой правильный диагноз и, если и будут лечиться, то от чего-то другого.

Мне назначали антидепрессанты, нормотимики, транквилизаторы и нейролептики.

В эффективность разговорных практик я особо не верю, поэтому давно решил, что врачи мне нужны лишь для медикаментозной терапии, которую, впрочем, я тоже не склонен переоценивать. Медикаменты убирают лишь симптомы депрессии, а не первопричину. Так что основная работа остается за самим пациентом.

Сейчас у меня нет депрессии, но от СДВГ никак не избавиться. А наркофобная политика России делает невозможной медикаментозную терапию именно СДВГ. Дело в том, что эффективной терапией этого синдрома являются психостимуляторы — а в РФ их использование запрещено даже в медицинских целях.

Поэтому моя жизнь насыщена планированием и кучей лайфхаков, которые помогают мне хоть как-то собой управлять. Невозможность управлять своим вечно скачущим вниманием, падким на раздражители, влияет на все сферы жизни. Я жуткий прокрастинатор и с трудом выполняю рабочие задачи в срок, я делаю все, что угодно, кроме того, что действительно необходимо.

Что касается личной жизни — большинство людей просто не в состоянии в достаточной мере стимулировать мой мозг, так что я быстро теряю к ним интерес, у меня очень мало друзей. Ну а соответствующая стигма сильно влияет на романтические отношения — никто не хочет быть рядом с человеком с диагнозом, который годами выживал на таблетках, это пугает. Плюс все хотят «настоящего мужика», а настоящий мужик, понятное дело, не выглядит слабым и эмоционально хрупким.

В социальной жизни меня часто не воспринимают всерьез, считают фриком, сумасшедшим и через обращение к истории моих ментальных проблем пытаются обесценить любые мои слова. А какое угодно проявление хрупкости оборачивается тем, что меня называют, например, истеричкой.

«Истериком» при этом никогда не называют. В нашей культуре именно женщина считается существом нестабильным, слабым и плаксивым. Так что подобными словами меня просто пытаются «опустить» на дно патриархальной иерархии.

Планов на будущее у меня нет — я стараюсь жить «здесь и сейчас», чтобы уберечь себя от болезненных мыслей.

Алексей, 38 лет, Москва

Оглядываясь назад (в том числе и с помощью терапевта), понимаю, что мои трудности начались еще в юности — но собственно проблемами они стали гораздо позже, где-то ближе к тридцати. Как и многие, я остро переживал необходимость поиска себя и своего места.

Тогда меня поддерживали близкие друзья и некоторые родственники, которым я доверился.

Никакого давления стереотипов в духе «депрессуют только девочки, мужик должен быть сильным» я не чувствовал — я рос в феминистской семье и в окружении ярких сильных женщин, в школе было примерно так же.

Первого моего психолога мне посоветовали, он подтвердил диагноз, который я подозревал у себя. Хотя курс был коротким, он помог справиться с проблемой. Специалист этот был довольно дорогим, но он того стоил. В плане методов лечения мне, можно сказать, везет, за единственным исключением: до сих пор я решал свою проблему без привлечения медикаментов. Мое состояние очень сильно зависит от внешних факторов, в основном — от количества ежедневного стресса. А ежедневным стрессом может хотя бы пытаться управлять каждый.

Работу я научился отделять от своего состояния, с личной жизнью сложнее — не так много находится желающих разделить близость с человеком, у которого настроение часто ниже среднего. Но, думаю, это вопрос работы над собой.

В офлайновые группы поддержки я еще не ходил, но хочу пойти. А онлайн-группы — это, мне кажется, очень важно, потому что друзьям и знакомым открыться бывает трудно, терапия у психолога — это не постоянный процесс, а поддержка иногда нужна в спокойный период.

Бывают и острые ситуации, когда онлайн-группы помогают, например, пережить смерть близкого человека — это неизбежность, с которой так или иначе надо сжиться. В общем, это не замена терапии, но очень качественное и ценное к ней дополнение.

В онлайн-группе поддержки, где состою я, очень мало мужчин. Думаю, не потому, что у мужчин нет проблем — видимо, они стесняются, или боятся, или не хотят осознавать свое состояние. Я хочу сказать: парни, не стесняйтесь искать поддержки, если она вам нужна. Вас никто не осудит. Помощь на разных этапах жизни нужна нам всем.

Несколько моих друзей-мужчин проходили или проходят терапию, это чувствительные и вдумчивые люди, лишенные стереотипов. Я думаю, лучший подарок, который взрослый мужчина, зачастую перегруженный ответственностью, может себе сделать, — попробовать понять, не нужна ли ему какая-то внешняя помощь. Если не терапия, то коучинг, просто какая-то еще поддержка, помимо дружеской.

Руслaн, 26 лет, Санкт-Петербург, фотограф

Всю жизнь я был активным, творческим и легким на подъем человеком, мне всегда было легко заводить новые знакомства, располагать к себе собеседника и радоваться простым вещам. Все начало меняться примерно 5 лет назад. Я стал тревожным и раздражительным, тогда у меня случились первые нервные срывы, после них я лежал в больнице месяц и проходил курс лечения антидепрессантами. Прием лекарств сильно подрывал мою личную жизнь — решения принимались очень импульсивно, это был словно не я.

В последние три года ситуация усугубилась: недосягаемость идеалов, болезненные отношения, конфликты и непонимание со стороны родителей.

Те качества, что мне нравились в самом себе, стали угасать. Творчество перестало приносить удовольствие, как фотограф я перестал видеть кадр, мыслить образами, потерял вдохновение. Перестала нравиться музыка, которую я слушал.

Нарастало ощущение тревоги — яркие идеи стали реже приходить в голову. Падала самооценка, начал винить себя во всех проблемах, даже в тех, которые не могли зависеть от меня. Стал очень не любить себя, свою внешность, привычки, жизнь.

В последний год все стало еще хуже. Вся семья переехала жить в другую страну, а я остался тут один. Я надеялся, что любовь близкого человека спасет меня, но отношения тоже развалились. На меня давило буквально все: погода, стресс на работе, разваливающаяся компания друзей, лента инстаграма и яркие фото моих знакомых, которые, пока я бездействовал, стали успешными тревел-блогерами.

Жизнь превратилась в слайдшоу из чужих успехов и собственной никчемности. Работоспособность предельно снизилась, а отдыхать от всего этого я предпочитал на ночных тусовках, злоупотребляя наркотиками и алкоголем. К осени я потерял работу, и у меня не осталось ничего, что радовало бы.

Небо темнело, а дожди становились чаще. Я сходил с ума.

До меня довольно долго доходило, что это заболевание, а не просто временные проблемы. Года два я провел в унылом состоянии, пьянстве и грустных разговорах. С осени прошлого года не осталось сил даже на эти разговоры. Большую часть времени я проводил дома, из-за апатии я спал почти весь день, ничего не хотелось. Рыдал, изредка выходил погулять, в основном для того, чтобы потусоваться с друзьями и вернуться домой максимально нетрезвым. Примерно раз в неделю я думал о суициде, о том, что я устал жить, устал от людей, окружающих меня, от беспробудной грусти и тоски. Каждый раз останавливало, что есть родители — они не переживут такого горя. А себя мне было не жалко, мне искренне не хотелось жить.

К сожалению, большинство окружающих абсолютно не понимают этого состояния. Они считают, что достаточно не думать о плохом, окружить себя позитивными мыслями, заняться любимым делом, не грустить — и все будет хорошо.

Почти каждый пытался учить меня жизни и давал «ценные» советы, как справиться с этим, приводя в пример себя и как они справляются с грустью, называли все мои проблемы эфемерными. За прошлый год я впервые прочувствовал, что такое депрессия и как колоссальна разница между ней и просто черной полосой в жизни. Понимание мне удалось найти лишь среди друзей, страдающих похожими проблемами. Вместе нам удавалось поддерживать друг друга и даже иронизировать над собственными недугами.

Из тех тестов, что есть в интернете, самый точный, на мой взгляд, — тест Люшера с разноцветными карточками. Я обращал внимание, что здоровые люди не набирают в нем больше 3–5 баллов, в то время как у меня он был почти максимальным — 12 — и описывался как «состояние дезадаптации». Есть еще другие тесты с большим количеством вопросов, я их тоже проходил, и результат был один: «серьезная депрессия, обратитесь к врачу». Я нашел в себе силы обратиться — и то лишь потому, что имел уже опыт лечения. Но признать проблему и обратиться за помощью очень сложно. Я считаю, в России очень много кому она нужна, но мы так воспитаны, что пренебрегаем ментальным здоровьем. Все терпят, а потом доводят до необратимых последствий.

Максимум моего самолечения — отказ от нездорового образа жизни и прием биоактивных добавок, например прекурсора серотонина — 5-HTP. Но это не сильно помогло, чуть позже мне врач объяснил, что для депрессии моего уровня это — пустышка.

Первый раз самостоятельно за помощью я обратился в московскую государственную клинику, где раньше лечился от неврозов. Там уже была моя карта, меня знали, и врач выписал мне антидепрессанты. Мне нужно было выходить на новую работу. Я знал, как работают антидепрессанты первое время, поэтому, побоявшись потерять работоспособность, отказался от их приема. Еще на 3 месяца я оставил все как есть и только потом нашел в себе силы прийти к врачу снова. Мне помогли знакомые найти частного специалиста, он занимается трансакционным анализом. За час приема я плачу 3000 рублей. Это считается недорого. Его диагноз совпал с тем, что я у себя подозревал.

Моя терапия — длительная работа, я все еще посещаю занятия. Лекарства мне выписали недавно. Это прием антидепрессантов с регулярными консультациями у врача и корректировкой курса. Очень важно подобрать правильное лекарство и дозу, чтобы лечение не сделало жизнь хуже.

Также мне посоветовали раз в неделю ходить в солярий, чтобы как-то компенсировать недостаток солнца, и уже сейчас планировать путешествие куда-то. Психолог сказал, что очень важно выбраться поближе к солнцу и новым впечатлениям.

Сейчас мне сложно выходить из зоны комфорта, заводить новые знакомства. Пытаясь найти кого-то в тиндере и даже получив совпадение, не нахожу сил написать что-то, просто заранее знаю, что буду плохо выглядеть и окажусь скучным. Друзья говорят, что это не так, но эти ощущения меня не покидают. Либидо сильно снижено, меня просто перестал интересовать секс и отношения. Планы на будущее никакие не строю, но очень хотелось бы куда-то отправиться в путешествие. Но позитивные мысли иногда бывают: я знаю, что делаю шаги, чтобы выбраться из этого состояния, знаю, что они будут давать плоды. Когда-нибудь я снова полюблю жизнь.

Георгий, 28 лет, Москва Санкт-Петербург, журналист

Со мной что-то было не так с подросткового возраста. С одной стороны, я постоянно ощущал зажатость в общении с людьми, с другой — часто был резок и груб с ними. Застенчивость будто компенсировалась конфликтностью, раздражительностью и заносчивостью. Долгое время я принимал эти вещи как «черты характера». Не понимал их природы, но считал, что их можно смягчить: застенчивость научиться преодолевать, а резкость — контролировать. Нельзя сказать, что успехов не было совсем, но это было медленное движение от худшего к плохому.

Понимание, что это носит характер психологической проблемы, пришло где-то осенью 2016 года. Тогда я ходил на семинары по гендерной теории в ВШЭ, которые организовывали Саша Алексеева и Дарья Серенко. Изучение этой темы позволило мне увидеть, как некоторые психологические проблемы поддерживаются гендерными стереотипами, а впоследствии лучше осознать и природу своих проблем.

Иногда я обсуждал свои проблемы с друзьями. Знакомая параллельно начала работать над собой, мы стали поддерживать друг друга и очень подружились. Но многие из друзей, как и большинство людей, не понимали природу проблем, воспринимая их как черты характера.

Вообще, самый вредный и распространенный стереотип, который мне мешал, — это мнение, что какое-то негативное поведение человека — это неотъемлемая часть его личности, или его добровольный и осознанный выбор — быть «таким».

В большинстве случаев люди не пытаются вникнуть в причины поведения друг друга, смотрят друг на друга плоско, клеймят и конфликтуют, не понимая, что, возможно, каждому из них не помешал бы психолог. Негативное отношение, с которым я иногда встречался, лишь консервировало мои проблемы. Осознать же их мне помогли друзья, которые искали более глубокие причины.

Самолечения как такового у меня не было, пытаясь справиться с ситуацией, я прочел несколько книг по психологии и лучше осознал причины проблем, что было уже важно. Также помогла пара сеансов с МДМА, мы провели их с профессиональным психологом, для которого это тоже был экспериментальный опыт.

Мне повезло подружиться с несколькими людьми, некоторые из них — профессиональные психологи, другие — практикующие самоучки, которых я не назвал бы менее грамотными. Они живут в разных городах, но я познакомил их между собой и работал с ними, начиная с конца лета 2017 года и до сих пор. Причины проблем оказались примерно те, которые я подозревал: обстановка в семье в детстве. Это понимание позволило мне начать работать над собой, появилась уверенность в моей способности избавиться от проблем.

Моих друзей можно назвать сторонниками гештальт-терапии, поэтому в основном я учился лучше понимать природу собственных эмоций, не подавлять их и принимать самого себя. Недавно заинтересовался трансактным анализом, думаю попробовать терапию со специалистом этого направления.

Сравнивая свое состояние с тем, что у меня было даже полгода назад, я вижу большой прогресс. Я лучше понимаю себя и других людей, мне проще общаться, привычки раздражаться и винить окружающих почти исчезли, как и чрезмерная тревожность.

Кроме того, я осознал, что, несмотря на мою гетеросексуальность и достаточно маскулинный внешний вид, самая подходящая мне гендерная идентичность — агендер, ведь, несмотря на привычку восприниматься мужчиной окружающими, я никогда не идентифицировал себя так сам, мне просто по большей части все равно. Но особенно меня радует, что я обрел значительно более деловой взгляд на жизнь и лучше понял, чем хочу заниматься дальше.