Цифровизация образования в России: технологический прорыв или ловушка централизации? Позиция идеологов проекта

Две задачи поставлены перед университетами в рамках цифровизации: повышение качества образования и оптимизация бюрократии. На уровне ценностей речь идет о доступности ведущих преподавателей и исследователей для любого российского университета, ограничении коррупции методами электронного управления и снижении административной нагрузки на рядовых сотрудников университетов.

В реальности, кроме заявленных целей, цифровая трансформация производит «сопутствующий ущерб», когда современные практики накладываются на российскую образовательную почву. В определенной степени цифровизация российских университетов работает на централизацию академии.

Российские региональные университеты конца 2010-х отличались от образа дремучей провинции 2000-х, где лучшее, что может случиться со студентами, — просмотр «ПостНауки» вместо лекций местных самородков о доморощенных науках. Ситуация менялась: появлялись новые молодые преподаватели, готовые работать с актуальным знанием и адекватно подходить к работе со студентами; образовывались исследовательские коллективы, выигрывались грантовые заявки; вузы привлекали специалистов из центра и иностранных университетов; некоторые решали вкладываться в региональный университет и оставались работать.

Сложно сказать, что региональные университеты в России конца 2010-х были действительно современными и качественными, но шаги в этом направлении определенно были.

Реформы грантовой политики, изменения структуры финансирования, направленные на повышение наукометрических показателей, определенно ударили по росткам развития, но еще одной из угроз стала цифровая реформа.

На первый взгляд может показаться, что между цифровой трансформацией и молодыми преподавателями региональных университетов нет связи, но это не совсем так. Одним из элементов цифровой политики в университетах является перевод лекций (практически всех) и семинаров (где это возможно, то есть в большинстве социогуманитарных наук и некоторых естественных) в онлайн-формат путем обучения через онлайн-курсы. Формально создавать контент может любой университет, вот только использовать в образовательном процессе рекомендуют лучшие курсы, которые создают ведущие университеты. Процесс начался до пандемии, COVID-19 выступил катализатором.

Читайте другие тексты цикла

Блеск и нищета университетских рейтингов. Почему попытки формализовать финансирование науки приводят к массовому мошенничеству

От семинарий к корпорациям. Как религиозные колледжи породили американский академический капитализм, а он завоевал мир

Черный ящик научных грантов. Как слияние РФФИ и РНФ лишило перспектив роста молодых ученых и социогуманитарные коллективы

Монастырь, корпорация, тиндер. Три модели университетского образования в современной России

Прокляты географией: территориальное неравенство российских университетов

Десять тысяч нечестных ученых. Почему российская модель финансирования науки провоцирует массовое жульничество: интервью с Анной Кулешовой

До этого региональные университеты сохраняли некоторые конкурентные преимущества по сравнению со столичными вузами: нет необходимости переезжать в федеральный центр, обучение намного дешевле (как в абсолютных цифрах, так и в стоимость жизни), сохраняется присутствие близких людей. Данные факторы позволяли вузам в регионах привлекать качественных студентов, чей балл ЕГЭ позволяет поступить в вузы столицы. Как только лекционная программа переходит в онлайн-формат, становится возможным учиться в лучших университетах не покидая пределов родного города. Переход на дистанционное преподавание приводит к концентрации лучших студентов в лучших университетах, что увеличивает разрыв между вузами. Богатые богатеют — бедные беднеют.

Первые годы внедрения онлайн-курсов показали: конкурентоспособными остаются университеты, обладающие уникальным развитым исследовательским направлением, превосходящим достижения других, — например, исследование редкой биологической популяции или наличие мощной антропологической школы.

Крупные региональные вузы, представляющие из себя средний университет по всем дисциплинам, — вузы-агрегаторы потеряют позиции в конкурентной борьбе за абитуриентов, что впоследствии приведет к потере доверия, денег, потенциальных преподавателей и исследователей.

Два масштабных проекта российского образования — цифровизация и федеральные программы финансирования — имеют противоположные векторы: первый работает на развитие центра, второй — регионов.

Вторая задача цифровизации университетов — переход на электронный документооборот, оптимизация бюрократии, автоматизация управленческих процессов.

Данный инструментарий способен избавить вузы от эффекта path dependence («зависимости от пути») — сегодня действуют многие протоколы и формуляры, оставшиеся от предыдущих программ финансирования, некоторые регламенты дублируют друг друга. Это вынуждает преподавателей тратить время и силы на заполнение документации — антрополог Дэвид Гребер называл подобное «бредовой работой».

Российская академия отличается от европейской и американской тем, что сотрудники университета вынуждены тратить в десятки раз больше времени на выполнение формальных бюрократических обязанностей, что не способствует повышению качества преподавания и приводит к тому, что на работников ложится дополнительная нагрузка.

Данная проблема особо актуальна в последние десять лет, так как на университеты накладывается сразу несколько слоев отчетности перед Минобрнауки, предыдущие распоряжения остаются в действии и создаются новые, дублирующие часть информации. Например, если вуз участвует в нескольких программах финансирования (а это довольно распространенная ситуация: «5-100» и НОЦ могли задействовать один и тот же вуз), то он вынужден отчитываться перед каждой из них, заполняя схожие формуляры. Цифровизация образовательной системы должна разрешить ситуацию, сделав университетскую бюрократию гибкой и удобной в использовании.

Проведенные реформы влияют на повседневность университетов — руководить цифровой бюрократией легче, чем аналоговой. Негативные тенденции стали проявляться вместе с плюсами: в России уже существуют случаи цифровой коррупции, когда систему формальных правил вуз начинает обходить как раз благодаря цифровому контролю, там, где человек бы заметил накрутку показателей.

Одной из важных, но тревожных тенденций является стремление доверять исключительно данным, а не методам социологических исследований. Чтобы определить карьерные траектории студентов, до 2022 года университеты самостоятельно проводили исследования, опрашивая выпускников. В большинстве случаев это было связано с фальсификацией данных, так как для этого нужны были исследовательские мощности и стимуляция респондентов принимать участие в опросе. В реальности вузы либо сами заполняли опросные листы, либо подавали случайные цифры. Так как они практически не проверялись, то министерство исходило из ложных данных. Новый способ анализировать карьерные траектории выпускников предполагает использование номера СНИЛС для отслеживания рабочего места.

С одной стороны, кажется, что подобный способ не страдает от ненадежности опросных метрик, с другой — он не охватывает огромное количество людей, которые работают за границей, в составе чьего-то ИП и т. д. Понятно, что предыдущая система не работала, но новая рискует лишь выглядеть более качественной.

Цифровая трансформация направлена на решение важных проблем российских университетов, реформы затрагивают наиболее болезненные части университетской машинерии, и пока неясно, смогут ли они действительно избавить вузы от проблем или породят новые.

---

Для того чтобы разобраться, какой видят цифровизацию те, кто ее создает, поговорили с директором Центра подготовки руководителей и команд цифровой трансформации ВШГУ РАНХиГС Ксенией Ткачевой.

Чем цифровизация отличается от аналогового управления?

— Существует достаточно много разных определений термина «цифровизация». Что вы понимаете под этим термином?

— С терминами действительно до сих пор всё запутано. Окончательно распутают и определят текущие процессы историки через пару поколений. Тем не менее мы опираемся в своих исследовательских и образовательных материалах на такую схему: сначала — автоматизация. Это замена человеческого труда машинным, без использования новых технологий или изменения процесса. Такими были, скажем, первые фабрики. Следующий этап — цифровизация. Это реинжиниринг существующих процессов — повышение их эффективности с помощью внедрения технологий. И наконец, цифровая трансформация. Это использование технологий, которые радикально повышают эффективность процессов и могут способствовать появлению новых экономических моделей. В качестве примера можно назвать платформенные решения, которые меняют целые отрасли: Uber, AliExpress или Amazon.

— Насколько в целом заинтересованы в налаживании процессов цифровизации разные российские агенты: министерства, госструктуры, частные компании?

— Прошлый год показал — кто не начал думать о цифровизации до этого, уже опоздал. Критичность пересмотра процессов и внедрения технологий осознали все. На уровне государства цели, связанные с цифровой трансформацией, были поставлены в 2018 году в национальном проекте «Цифровая экономика». С тех пор пройден большой путь: обучены тысячи госслужащих, появились проактивные госуслуги, многие ведомства пересмотрели свои внутренние процессы и начали внедрять принципы клиентоцентричности. В качестве успешных примеров можно назвать портал «Госуслуги», ФНС, Счетную палату РФ. В каждом ведомстве появился руководитель цифровой трансформации, были сформулированы стратегии. Государству непросто меняться: есть и бюджетные, и нормативные ограничения, и процесс хоть и не без сложностей, но активно идет. Вопрос, нужно это или нет, не стоит.

Бизнес существует в более жестких условиях конкуренции: покупатели идут к тем, кто предлагает самые удобные, быстрые, понятные сервисы и решения. Коммерческие организации начали меняться с помощью технологий задолго до пандемии.

— Если на время уйти от организационного контекста цифровизации и обратиться к конкретной нише — академическим исследованиям, то возникает вот какой вопрос: насколько современные представления о цифровизации и больших данных застрахованы от позиции «данные заменяют другие исследовательские оптики»? Например, среди выигранных грантовых заявок на гуманитарные исследования (в конкурсах РНФ) с каждым годом становится всё меньше классических методов социальных наук, которые подменяются работой с большими данными или иными математическими методами исследований. Кроме того, опять же в университетах существует большой объем показателей, не попадающих в поле зрения исследователей, опирающихся исключительно на математические методы.

— Спор физиков и лириков начался еще до наших времен, задолго до цифровых технологий. Сегодня мы видим его новую сторону. Когда я училась в Шанинке, быть на стороне лириков — изучать социальные теории и концепции, анализировать их — было гораздо сложнее и престижнее, чем проводить количественные исследования. При этом все понимали, что доход приносят именно они.

Думаю, так же и сейчас: создавать новые концепции, теории значительно сложнее и финансово менее выгодно, чем брать и анализировать массивы данных. Поэтому число заявок на количественные исследования растет, а тех, что не завязаны на данных, падает.

Тем ценнее каждая из них.

— Возможна ли цифровая коррупция? Одним из ключевых аргументов в пользу внедрения цифровых технологий является «нейтральность» данных. Насколько в российском контексте они защищены от способов обмана и сокрытия реальной информации?

— Цифровизация способна существенно повысить открытость, публичность и прозрачность государственного управления, выявить коррупционные связи, схемы и отношения, ограничить возможности мошенников. Но она же способна породить новые риски. Поэтому системная работа по соблюдению этических принципов обращения с данными и технологиями становится особенно важной. Нужно обучать и готовить специалистов, которые будут учитывать риски еще на стадии разработки цифровых технологий. Сегодня мы уже видим примеры этичного обращения с данными: создание обезличенных витрин; удаление персональных данных, которые больше не нужны. Уверена, это направление будет активно развиваться и процессы будут более прозрачными и доступными для общественного контроля.

— Как думаете, почему региональные власти идут на контакт в плане цифровых решений? Что ими движет?

— Региональные власти всегда ориентируются на приоритеты, которые транслирует федеральный центр. Так, руководители и стратегии цифровой трансформации сначала появились в ФОИВ, а затем и в региональных органах власти. Также в этом году появился рейтинг цифровой зрелости, который фиксирует прогресс региональных ведомств. К сожалению, многие субъекты стали активно внедрять цифровые решения и уделять этому внимание только после федеральных инициатив и поручений. В то время как регионы — лидеры цифровизации занимались ей проактивно до этого: успехи демонстрируют Москва и Московская область, Санкт-Петербург, Татарстан, ХМАО и ЯНАО. Основная же часть регионов пока имеет средний или низкий уровень цифровой зрелости.

Цифровизация университетов

— Что мы понимаем под цифровизацией университетов? В массовом сознании академических работников сложился образ цифровой трансформации, транслируемый НИУ ВШЭ и РАНХиГС: перевод лекционных пар в дистанционный формат, в то время как семинарские занятия остаются в ведении самого университета. Насколько подобный образ отражает реальное положение дел?

— Цифровизация университетов — это не перевод лекций и семинаров из аудитории в Zoom. Это перестройка всех процессов: как образовательного, так и внутренних административных.

— Со стороны региональных университетов проявляется достаточно жесткое отторжение новых реформ, по крайней мере на уровне средних и низовых сотрудников. Как думаете, с чем может быть связано подобное неприятие цифровой реформы и как изменить отношение?

— Когда сотрудники принимают в штыки изменения, это может свидетельствовать о нескольких вещах. Первое: не было проведено достаточное количество обсуждений, где руководство транслировало и объясняло новые цели и приоритеты, а каждый сотрудник мог бы высказать свои опасения, сомнения, обсудить их с коллегами. Второе: изменения внедряются одним днем, без предварительного обучения и переходного периода, когда есть время изучить, задать вопросы, дать обратную связь. И наконец, может присутствовать усталость от обещаний сделать лучше, быстрее, эффективнее, а на деле нововведения требуют занятости сверх основной нагрузки и не несут каких-то позитивных изменений.

Чтобы менять это отношение, прежде всего нужно запастись терпением, ведь оно сформировалось не за один год. Затем проанализировать организационную культуру учебного заведения: насколько команда готова к новому? Что влияет на эту готовность? И наметить план, который будет соответствовать уровню цифровой зрелости и организации, и команды. Нужно признать, что кому-то потребуется больше времени на эти изменения и стараться ускорить процесс не имеет смысла. Задача руководителя не только понимать конечную цель, но и стартовую точку, и инструменты, и скорости выбирать сопоставимые.

— Какие реальные преимущества приобретает университет не из числа ведущих, когда переходит на цифровые системы преподавания?

— Не очень понятно, что такое «цифровые системы преподавания». Если речь о занятиях в дистанционном формате, — университет может функционировать несмотря на пандемию, не останавливать учебный процесс, выполнять свою главную функцию. Если речь про более прогрессивные цифровые инструменты, например образовательные платформы с возможностью анализа данных с целью повышения качества образования, то ответ тоже очевиден. Имея больше данных о процессе обучения, можно принимать более эффективные решения, которые помогут и студентам, и преподавателям, и администраторам процесса.

— Во время пандемии — первого массового введения дистанционного преподавания — многие студенты прогрессивных университетов создавали петиции и протестовали с требованием снизить плату за обучение, так как, по их мнению, качество предоставляемых услуг с переходом на дистант резко снизилось. Насколько подобное в целом оправданно и что следует делать на месте университетов/министерств, чтобы решить данную проблему?

— Несмотря на то, что обучение перешло в онлайн, расходы вузов значительно не снизились — всё так же нужно платить зарплату преподавателям и администраторам, содержать лаборатории и университетские здания (не получится отказаться от аренды помещений, как в случае с коммерческими компаниями).

Качество обучения снизилось не потому, что вузы на чем-то сэкономили, а потому, что были не готовы к работе в новом формате.

Ведь переход в онлайн не может быть копипастом очного обучения: новый формат требует пересмотра методики и формата преподавания. На это у университетов и преподавателей зачастую не было ни времени, ни ресурса.

Пандемия еще сильнее обнажила проблему несоответствия уровня образования современным требованиям. Решать нужно именно эту проблему. И в первую очередь усилиями самих университетов.

— Кроме того, дистанционное преподавание приводит к выгоранию преподавательского состава, иным проблемам для университета, насколько в целом подобное оправданно?

— Выгорание, с которым столкнулись многие, независимо от сферы работы, связано не столько с переходом на дистанционную работу, сколько с теми переменами в мире и в жизни, с которыми мы столкнулись в пандемию. Многое из привычного стало недоступно, поменялось количество и практики социального взаимодействия, появилось больше неопределенности, которая сохраняется до сих пор. Эта ситуация повлияла на многих: по данным исследований, среди детей и подростков показатель психических расстройств вырос вдвое, в полтора-два раза выросло количество таких расстройств среди взрослых в России. Университеты не исключение — это затронуло и студентов, и преподавателей. Поэтому так важно сосредоточиться не только на внедрении новых технологий, но и на внимании к людям и на работе с их опасениями, сомнениями. Если не будет людей, готовых учить и учиться, исследовать, то и технологии будут не нужны.

— После перехода на дистант университеты стали конкурировать с платформами, предоставляющими иные образовательные услуги, без диплома государственного образца (Coursera, Skyeng, Skillbox). Насколько вузы способны в целом участвовать в подобном противостоянии и стоит ли им измениться?

— Эта конкуренция началась задолго до пандемии: Coursera и другие платформы давно предлагают свои курсы, зачастую бесплатно. Пандемия как раз подсветила, что очное обучение в университете часто дает больше, чем знания и навыки, — это общение и связи, которые помогают в карьере и развитии больше, чем диплом.

Пока ни одна из платформ не придумала альтернативу «разговорам у кулера» — любое онлайн-общение требует больше усилий, создает дополнительный барьер между участниками процесса.

С другой стороны, некоторые EdTech-проекты дают лучший результат, если говорить о получении новых или развитии имеющихся компетенций. Будущее, на мой взгляд, за сотрудничеством между университетами и инновационными проектами.

Университеты и рынок труда

— Сейчас в России существует ситуация, когда большинство прогрессивных студентов поступают буквально в несколько столичных университетов, в то время как региональные студенты заинтересованы обычно в получении формального образования. Насколько в целом экспериментальные форматы обучения, как, например, создание вузов с нуля или введение новых программ, эффективны там, где нет современных производств и других потенциальных рабочих мест?

— Возможно, такое различие связано не с университетами, а со студентами: часто в регионах выпускники не могут позволить себе очное обучение и вынуждены начинать параллельно работать. Они выбирают вариант, который не потребует от них много времени, но позволит получить диплом. Те, кого может поддержать семья, поступают в лучшие вузы, где и требования к студентам значительно выше. Внедрение новых форматов не изменит эту ситуацию.

На мой взгляд, стоит повышать репутацию среднеспециального образования, которое как раз параллельно работе позволит получить востребованные на рынке компетенции таким выпускникам, а впоследствии и высшее образование.

Пока есть стереотип, что без диплома работу не получить, такой подход будет сохраняться.

— С каждым годом отток молодых специалистов, и в особенности ученых, из России увеличивается. Существуют ли факторы, которые могли бы изменить динамику или процесс уже необратим?

— Пандемия, на самом деле, этот процесс усилила, так как теперь можно работать на компанию практически из любой точки мира, не выходя из дома. Если говорить про ученых, западные вузы зачастую предлагают более высокую оплату и больше возможностей для исследовательской работы. Нужно больше программ для поддержки молодых ученых и специалистов, создания для них возможности фокусироваться на исследованиях, при этом с достойной заработной платой. И нужно держать фокус не только на удержании наших специалистов, но и на привлечении лучших из других стран.

— Вузы получают огромные ресурсы на развитие в рамках федеральных программ финансирования, при этом реальный рост качества образования значительно отстает от иностранных примеров со схожими инвестициями и моделями. С чем подобное может быть связано? Как это изменить?

— На рост качества образования влияет не столько размер финансирования, сколько то, как оно распределяется. В западных вузах большой объем финансирования — это эндаумент-фонды, инструмент, который у нас только начал развиваться. Таким фондом управляют попечительские советы, состоящие из выпускников. Например, Гарвардский университет: его политику определяют не чиновники, а сообщество профессионалов, которое выбирается голосованием. Эта экономическая модель предполагает управление эндаументом как инвестиционным фондом.

В российских университетах вследствие сложившихся традиций и регулирования отсутствует право на ошибку, о любых полученных и потраченных средствах нужно предоставлять огромные отчеты, которые будут подтверждать целевое расходование средств. В итоге практически отсутствуют попытки инновационной деятельности, инициативы по внедрению экспериментальных форматов, проверки гипотез. Таким образом, управленцы в университетах сосредоточены на выполнении распоряжений, соблюдении нормативных актов и корректной отчетности, а не на улучшениях и изменениях. Чтобы это изменить, нужно действовать с обеих сторон: менять регулирование сферы и организационную культуру университетов.