«В зубах у тебя дерьмо!» Почему непристойное поведение в эпоху Ренессанса было обычным делом

Мы привыкли думать о европейском Возрождении как о периоде высокого взлета человеческого духа, когда были созданы великие шедевры и открыты новые земли. Человек в духе «Речи о достоинстве»‎ Пико делла Мирандолы помещался между животными и ангелами и даже превосходил последних в плане свободной воли. Правители, меценаты и гуманисты стремились окружать себя прекрасным. Манеры были церемонными, танцы напоминали торжественные процессии, а тела уподобляли античным скульптурам.

Даже «‎темная сторона Ренессанса», на которую обращали внимание мыслители от Ганса Зедльмайра до Александра Федоровича Лосева, была возвышенной, как дерзкий полет Икара.

Внутренняя напряженность искусства закатного Возрождения, меланхолия холодного разума, горделивое стремление человека овладеть миром, жестокий эстетизм — эти сюжеты впечатляют размахом и величием. Именно в мятежной стороне Ренессанса Фридрих Ницше видел его витальную силу.

Однако была у него и низменная ипостась, связанная с бытовым непристойным поведением. Чем строже становились требования к человеку: соответствие социальному статусу, самоконтроль, высокие устремления, — тем более вопиющим выглядело нарушение приличий. За пределами выворачивающего всё наизнанку карнавала, который позволял сбросить напряжение, требовалось следовать требованиям официальной культуры. Но в повседневной жизни находились невоздержанные люди и откровенные смутьяны, которые нарушали правила: грязно ругались, дрались, развратничали и демонстрировали дурные манеры.

Ругательства и оскорбления

В Средневековье худшими ругательствами считались богохульства, религиозные проклятия и выражения с упоминанием нечистого. Однако к эпохе Ренессанса более неприличными стали термины сексуально-полового характера, которые прежде воспринимали относительно нейтрально. При всей строгости церковной морали в Средние века бытовая нагота была меньше табуирована, а поэтому именование половых органов воспринимали спокойнее.

Между тем в странах, не затронутых протестантским движением, наиболее обидно и шокирующе всё еще звучали слова, связанные с религией. На древних камнях в итальянских городах можно было видеть сохранившиеся с римских времен изображения фаллосов (символ жизненной силы и плодородия), а ренессансный интерес к Атичности поддерживал спокойное принятие телесности. В результате в Италии и Испании грубыми ругательствами были оскорбления религиозных фигур или реликвий.

В телесных «грязных словах» Ренессанса тоже был косвенный смысл нарушения священного порядка вещей. В общественной иерархии каждый занимал свое место, и обращаться к человеку нужно было соответственно. Поэтому грубое слово в адрес честной девушки, порядочного горожанина, дворянина или священника нарушало социальную гармонию, а неприличность состояла в том числе в подрыве сакрального порядка.

В ходу были оскорбления, которые символически принижали собеседника, указывая на «телесный низ» и нечистоту. Например, в тюдоровской Англии употребляли универсальные выражения turd in your teeth! («в зубах у тебя дерьмо!») и kiss my arse («поцелуй меня в зад»). Много анально-фекальных ругательств бытовало на территории Германии, где из-за Реформации телесная тематика оскорблений быстро стала превалировать над религиозной.

Более конкретные оскорбления сосредотачивались на личности человека, отображая его недостатки (реальные или вымышленные) и несоответствие занимаемому месту. Например, английское knave — «подлец» (то есть из «подлых людей» — низших слоев общества, рабочих), означало, что адресата заклеймили как невоспитанного человека низкого происхождения. Сильным оскорблением было назвать кого-то рогоносцем. Словом cuckold именовали обманутого мужа, который не знает о проделках жены, а вот выражение wittol подразумевало, что тот в курсе и сводничает для собственной супруги.

Поскольку целомудрие, по крайней мере декларируемое, было главным социальным капиталом, направленные на женщин оскорбления почти всегда касались сексуальной сферы.

Во всех европейских странах бытовали ругательства вроде «вертихвостка», «доступная», «сука». И конечно, женщин напрямую называли продажными, будь то французское la pute или итальянское puttana.

В Англии неблагонадежную проститутку, подворовывающую у клиентов, называли punk. К XVII веку этот термин перешел на продающих себя за деньги мужчин.

В то же время слово «шлюха» было серьезным обвинением, которое пострадавшая сторона могла опротестовать в суде, пожаловавшись на клевету. В случае удовлетворительного решения суд восстанавливал репутацию добропорядочной девушки или супруги, а обидчику назначалось наказание. Также в отношении женщин были распространены оскорбления, связанные с нечистотой и уходящие корнями в церковную традицию поругания дочерей Евы: «грязная», «нечистая», «вшивая».

Еще одним способом непристойного общения, кроме как назвать кого-то на площади «вшивой вертихвосткой» или гадко поминать всуе Пречистую Деву, были оскорбительные жесты. Их демонстрировали для высмеивания за спиной или сопровождали ими ругань. В Англии, чтобы показать дурака, изображали пальцами ослиные уши. Был и специальный знак, обозначающий рогоносца, — нечто вроде «козы», только с полусогнутыми пальцами-«рожками». В разных континентальных странах закусывали большой палец, выстреливая им наружу в сторону презираемого человека.

В Испании и Италии была распространена «испанская фига», знакомый нам и сегодня жест — ладонь сжата в кулак, большой палец просовывается между указательным и средним. В обеих странах слово «фига» (инжир) звучит похоже на название женских половых органов (в русский язык оно пришло через французский). Был у феминной фиги и естественный спутник, символ фаллоса — выставленный средний палец, который показывали для нанесения обиды еще в Античности.

Непристойное поведение и телесный низ

Люди Возрождения считали, что источник несовершенства — людская низменная природа. Тяготея к высокому, человек не мог забыть, что в нем есть и животная часть. Тела символически структурировались в согласии с микрокосмическими иерархиями, где благородные составляющие расположены сверху и снаружи, а недостойные — внизу и внутри. Средоточием дурного считалось то, что философ и исследователь культуры Михаил Бахтин обозначил как «материально-телесный низ» — части, связанные с оплодотворением и выделением.

Любое заметное отсутствие контроля над телом (отрыжка, зевание, почесывание) сигнализировало о том, что разум не властен над ним, не укрощает и не скрывает его процессы.

В свете большое внимание уделяли опрятности костюма. Ведь одежда со времен изгнания из рая и приобщения к стыду наготы — то, что отделяет человека от животных. Однако даже великие мастера Ренессанса нарушали правила. По словам биографов, Микеланджело был крайне неряшлив: редко менял одежду и не любил совершать гигиенические процедуры.

По сравнению со средневековыми нравами в аристократических домах усложнился застольный ритуал — он оброс торжественным церемониалом слуг, планами рассадки, официальными манерами. Всякое нарушение бросалось в глаза, а иногда могло стать намеренным оскорблением, например, если кто-то приступал к трапезе раньше лорда. К грубым нарушениям приличий относилось неаккуратное поведение за столом. Падающие на одежду или лицо капли, жирные руки, громкое чавканье — всё это считалось крайне непристойным. Нельзя было широко раскрывать рот за едой: это открывает дверь между внешним и внутренним, а миру должна была быть явлена только поверхность.

При этом правила требовалось прививать, о чем свидетельствуют своды и учебники, которые стали активно издавать в эпоху Возрождения. Они дают рекомендации, которых сегодня не встретишь в книгах по этикету: не кидаться костями или не портить воздух на официальном мероприятии. Благодаря раннему Новому времени эти советы перешли в разряд самоочевидно нормативных. Однако установление правил шло постепенно. Например, плевки в Ренессансе считались менее грубыми, чем сегодня. Вплоть до конца XIX века в комнатах стояли плевательницы, врачи прописывали от разных недугов отхаркивающие препараты, а жевание табака было массовой привычкой.

Еще хуже грубого поглощения пищи были другие аспекты пищеварения. Комнаты стали делить по назначению относительно поздно. Например, в итальянских палаццо были огромные залы, которые применялись для разных нужд. К XV веку во Флоренции появились отхожие места со сточными колодцами, ведущими в выгребную яму. Но в целом в домах эпохи Ренессанса далеко не всегда имелась специальная уборная, куда можно было стратегически удалиться. Поэтому просили подать ночной горшок или закрытый стул в отдельную комнату — щекотливая ситуация, если дело происходит при свидетелях.

Один британский учебник по этикету рекомендовал не мыть рук после туалета, чтобы не наводить людей на неприятные мысли.

Также после уборной неприличным считалось подтягивать и заправлять одежду на виду у других. Между тем содержать ее в порядке было не так-то просто. Нижнюю часть мужского костюма прикрепляли к дублету или жилету с помощью завязок, рубашку с длинными фалдами заправляли вовнутрь. Чтобы облегчиться, требовалось развязать десяток узлов, в том числе на спине, а потом вернуть всё в прежнее состояние; некоторые предпочитали снимать «комбинезон» целиком. Женщинам приходилось немного проще благодаря юбкам. Неудивительно, что перед приемами и любым выходом в свет в этикетных рекомендациях советовали облегчиться. Важно было наладить регулярное пищеварение, заканчивая с «большими хлопотами» утром; этому много внимания уделяли врачи того времени.

Употребление алкоголя не порицалось, однако некрасивые аспекты пьянства, связанные с потерей контроля, осуждали. Сильное нарушение, которое не вызывало никакого снисхождения, — напиться до беспамятства или рвоты. Такие ситуации изображали в порицающих пьянство балладах и на карикатурах, где спиртное делает людей животными, как, например, Цирцея, которая превратила спутников Одиссея в свиней.

Нарушение сексуальных приличий

Ренессанс, по крайне мере литературный, открывается возвышенной поэзией Петрарки, который два десятилетия страдал от неразделенной любви к Лауре. Плодом одностороннего чувства стало появление возвышенных любовных сонетов. Однако в Возрождении хватало и низовых историй о взаимоотношениях полов.

В «Декамероне» Джованни Боккаччо о любви говорится совсем в другом тоне. Там можно встретить фривольные новеллы о женщине, которая прячет любовника в корзине, но греховодников разоблачает осел, или о хитром монахе, который показывает невинной девушке способ загнать дьявола в ад. Истории «Декамерона» развлекали образованных итальянцев середины XIV века, скрашивая омраченные чумой дни. Эти новеллы свидетельствуют о том, что женская измена была достаточно распространена в ренессансной Флоренции, а божьи люди не всегда были подобны святому Антонию.

Официальную точку зрения на сексуальные приличия выражали богословы и проповедники. Пышная одежда, направленная на соблазнение, косметика, покачивающаяся походка — всё это маркировалось как непристойное, возбуждающее похоть. Ответственность за порок возлагали на женскую слабость и ненасытность. Эти темы отражены в жанре vituperatio (посрамление) женщины — отчитывание за хитрость и соблазны. Доставалось и мужчинам, от которых требовалось удовлетворять жен. В английской балладе «Семь лондонских жен» женщина угрожает найти себе другого мужчину, если супруг не будет стараться лучше. В том же «Декамероне» уличенная в измене жена вопрошает: «Если он всегда получает от меня столько, сколько ему нужно и сколько он готов получить, то что же мне делать с излишком?» — и получает оправдание в суде.

Католическая церковь, с одной стороны, одобряла ведущий к деторождению секс в браке, с другой — почитала аскетический идеал. Протестанты отказались от безбрачия, поэтому воздержание в затронутых Реформацией странах зачастую ассоциировалось с папизмом.

Любовь на брачном ложе была ограничена правилами относительно поз и форм взаимодействия. Например, в Италии были запрещены фелляция и гетеросексуальная содомия.

О реальном сексуальном разнообразии может рассказать подпольно популярная в XVI веке книга «Позы Аретино».

Любой внебрачный секс признавался непристойным поведением, а вот форма и партнер были не так важны. Поэт Джон Донн описывал развратного аристократа, который «любит проституток, мальчиков и коз». Нарушив принцип целомудрия, легко дойти и до скотоложества, полагал священник Донн. Однако, что бы ни говорили церковь и официальная мораль, сексуальная жизнь ренессансных людей выходила далеко за пределы брачного ложа. Адюльтер между равными, связи женатых мужчин со служанками, нарушение девичьего целомудрия — литература Возрождения дает множество примеров. В начале XV века в Беллуно был принят закон, согласно которому «ни одна девушка старше 20 лет не могла считаться девственницей, если ее чистота не подтверждена фактически».

Официально Церковь, конечно же, запрещала проституцию, которая считалась оскорблением общественной морали. Однако на деле ее рассматривали как неизбежное зло. Обоснования этому находились у богословов: святой Августин и Фома Аквинский признавали, что проституция необходима, ибо это способ предотвратить содомию и разврат в обществе, с чем соглашались некоторые законодатели.

Гомосексуальность тоже полагали мерзким грехом, даже упоминания о котором были непристойны. В Италии был основан специальный магистрат по этому вопросу — Совет ночи. Впрочем, на деле из обвиненных мало кто был осужден, наказания часто были мягче, чем требовал приговор, и по факту магистрат скорее занимался наказанием мужчин-проституток и насильников, а не пресечением однополых контактов. Сексуальная практика далеко отстояла от официальных позиций. Параллельно гуманисты перепрочли «Пир» Платона, и автор комментария к нему, неоплатоник Марсилио Фичино, воспевал мужскую духовную дружбу, которая тесно переплеталась с гомосексуальным эросом.

Великие фигуры Ренессанса регулярно участвовали в адюльтерах и сомнительных интимных ситуациях. Леонардо да Винчи был осужден тем самым Советом ночи. Пико делла Мирандола соблазнил жену одного из Медичи, был пойман и брошен в тюрьму, а затем вступил в романтические отношения с гуманистом Анджело Полициано. Рафаэль постоянно проводил время с куртизанками и, по мнению автора «Жизнеописаний» Вазари, скончался из-за того, что «превыше всякой меры предавался этим утехам».

Страсти и драки

Кроме срамной телесной природы, еще один источник несовершенства, по меркам Возрождения, — страсти, гневливость. Источники полны примеров ярких эмоций: вспышки ярости, мужские слезы, швыряние вещей. Скульптор и ювелир Бенвенуто Челлини рассказывал, что его противник Баччо Бандинелли «корчился и строил самые безобразные лица из своего лица», когда на приеме к Челлини проявил внимание герцог.

Эмоциям полагалось быть уместными и красивыми, а неконтролируемые аффекты следовало укрощать так же, как и телесную жизнь. С этим связано моральное осуждение вспышек гнева. На деле люди регулярно позволяли себе проявить страсти, и часто доходило до насилия.

Работая в капелле Бранкаччи, юный Микеланджело и Пьетро Торриджано поспорили о том, кто может стать лучшим художником Флоренции. Пьетро сломал Микеланджело нос, ударив его так, что тот упал, обливаясь кровью, и потерял сознание.

Судить о том, как дрались на улицах простые люди, можно по судебным протоколам. Женщины, исчерпав словесные аргументы, стремились сорвать с противницы чепец и оттаскать ее за волосы. Для замужней женщины считалось неприличным предстать простоволосой, да еще и в растрепанном виде. Стащить с отбивающейся женщины головной убор, который обычно состоял из нескольких деталей и крепился к косам заколками, было нетривиальной задачей, поэтому женщины боролись и зачастую падали на землю — к возмущению одних и неприличному восторгу других.

Мужчины, когда наставало время решить вопрос силой, дрались на кулаках, использовали табуреты из трактира, палки, камни, посохи, ремесленные инструменты, элементы упряжи, биты для соколиной охоты и другие подручные средства. И это не говоря о настоящем оружии — холодном и быстро распространяющемся огнестрельном, которое тоже пускали в ход из-за вспышек гнева. Умение драться было необходимо людям всех социальных слоев — как дворянам, для которых оружие было необходимым атрибутом, так и простолюдинам: их в любой момент могли рекрутировать.

В раннем Новом времени постоянно шли военные противостояния: англичане воевали с французами, испанцы — с итальянцами, гвельфы — с гибеллинами, протестанты — с католиками, одни итальянские семьи с другими. Поэтому с насилием люди были на «ты», а доступность оружия оставалась неизменно высокой. Итальянские дворяне стратегически размещали шпаги и мушкеты у дверей — на случай, если на дом нападут. Например, в Риме Челлини, кроме ювелирного дела, зарабатывал тем, что охранял жилище своего товарища Алессандро дель Бене, а затем участвовал в обороне города от войск императора Карла V.

Британские историки, исследовав случаи, когда ссора переходила в драку, а порой и в убийство, заметили, что в эпоху Тюдоров количество смертельных исходов в мужских драках было примерно в 10 раз выше, чем в современной Англии. Репутация была главной ценностью, поэтому оскорбление часто приводило к стычке. Чувство собственного достоинства сильно зависело от статуса, и неуважение требовалось строго пресекать. Возможно, проявлять бурные эмоции считалось непристойным, но еще неприличнее было потерять честь и самоуважение.

В эпоху Ренессанса возвышенное и земное создавали яркие контрасты. Культура Возрождения не знала полутонов, однако многие сегодняшние правила поведения и принципы, сглаженные и усложненные по ходу истории, идут именно оттуда. Как отмечал Пико делла Мирандола, отражая настроение эпохи, наделенный свободной волей человек способен как подняться к невероятным высотам, так и опуститься в бездну порока. Однако нельзя взлететь ввысь, не отталкиваясь от земли. Как ни пытались люди Возрождения скрыть свои низменные стороны, драки, неловкие случаи и сексуальные эскапады всё равно повторялись, ложась в основу увлекательных историй.