Тени обреченных манекенов: странные сближения в истории мирового кинематографа
Что общего у психологической драмы 1970 года с Олегом Янковским в главной роли и кроулианской мистерией Кеннета Энгера? Ответить на этот вопрос не так уж просто, особенно учитывая то, что никто им никогда не задавался — никто, кроме нашего постоянного автора Георгия Осипова, большого специалиста по тонким связям между советским киномейнстримом и западным киномакабром. В этой статье он делится с читателями «Ножа» очередной порцией своих многолетних наблюдений.
«Город спит уже давно, а мне не спится, очень хочется со всеми поделиться», — пел когда-то Вадим Мулерман.
Сейчас уже не так важно, с кем, когда и чем именно хотел поделиться этот замечательный артист советской эстрады. Поделимся и мы.
Начнем с эффектного — начнем с того, что (пока) известно только нам. Точнее, только нам известно совпадение двух эпизодов, доступных любому, кто интересуется такими вещами.
Советский фильм «Расплата» и англо-американский проект Lucifer Rising снимали почти одновременно. В том числе и ближневосточные сегменты обеих картин.
Кеннет Энгер и Анатолий Софронов.
«Геринг» и «Люцифер».
Виктория Федорова и Мириам Гибриль. «Изида» и «Нефертити», знакомые советскому школьнику с пятого класса.
В Англии тоже хватало влиятельных людей с русскими фамилиями. К примеру, мафиозно-богемный Дэвид Литвинов, причастный к созданию «Перформанса», чей режиссер Дональд Каммелл в мистерии Энгера вызывает молнию в облике Осириса. Молния вмонтирована натуральная, божок подставной.
Литвинов, последний, кто говорил по телефону с Брайаном Джонсом в ночь его загадочной смерти. Содомит, джазист и прототип Jumping Jack Flash, знаменовавшей «черный» период творчества «Роллинг Стоунз».
Необычные сновидения часто перемежаются с реальной жизнью обычных героев советского кино. Достаточно вспомнить покойных родителей Дорониной в «Трех тополях на Плющихе». На этой встрече с потусторонним Татьяна Лиознова шагает впереди Бунюэля.
Или короткий кошмар журналиста Алябьева, которому также предстоит загранкомандировка. Причем в одну из капстран, а не в Сирию, куда посылают Янковского.
За эти несколько секунд («Журналист», 1 ч. 12 мин.) гениальный Сергей Герасимов на двадцать лет опережает явление инфернальных иноков-«сенобайтов» в шедевре Клайва Баркера.
Кто мог бы определить границу, где сладострастие становится болью и где боль остается еще сладострастием?
Демонизированный мстительными «космополитами», якобы всесильный Софронов мог отправить съемочную группу «Расплаты» к Насеру в Египет, где в это же время доделывал своего «Люцифера» на деньги британских меценатов Кеннет Энгер.
Драматург Софронов, тайно гордившийся (опять же — по слухам) своим сходством с Герингом, мог быть связан с представителями «зеленого масонства». Официальная политика борьбы с «сионизмом» существенно облегчила сближение с реакционными кругами Востока.
Cирия, где искал (и якобы обнаружил) подтверждение «кровавого навета» легендарный сэр Ричард Бертон, полиглот, переводчик восточной эротики, дипломат и ученый.
Результатами его исследований был впечатлен Алистер Кроули, прочитав «дефицитную» рукопись, первая часть которой затрагивает эту одиозную тему.
И там же, в Сирии, консультировал руководство эсэсовец Алоиз Бруннер — правая рука Эйхмана, архитектор «окончательного решения».
«Всё рядом, братец, и жизнь, и смерть», — сентенциозно произносит в сериале «Совесть» большой начальник с нацистским прошлым.
«Селедочки попробуй — баночная», — вторгается действительность, подводя черту под магической одиссеей молодого инженера.
Так происходит взаимное проникновение друг в друга двух фантастических миров. Ингрессия, перехорисис или как там еще называют подобные дела более серьезные специалисты.
Две грани могущества. А вот могли бы они там, в условном столпотворении «каира» или «дамаска», пересечься? Мириам и Виктория. Виктория и Мириам. Изида и Нефиртити.
Cтихи Превера, которые при свете ритуальной свечи декламируют Янковский и Федорова, при мне не пересказывал никто:
Я пошел на базар, где железный лом продают,
И цепи купил я,
Тяжелые цепи
Для тебя,
Любимая.
А потом я пошел на базар, где рабынь продают,
И тебя я искал,
Но тебя не нашел я,
Моя любимая.
Призрак древнеегипетской царицы средь бела дня и манифестация богини на фоне древних руин, испещренных граффити невоспитанных экскурсантов типа «Ося и Киса были тут».
Кто-то говорил мне о похабном смысле арабской вязи за спиной у Мириам, какое-то «нехорошее слово» на заднем крыле «волги» в чудесной комедии Рязанова.
Обе сцены красивы настолько, что описывать их своими словами — вандализм. Воистину лучше один раз увидеть.
Но если Энгер — оккультный художник par excellence и двойная природа его персонажей (узнаваемых звезд актуальной богемы) закономерна, то преображение советской девушки (в картине) реж. Федора Филиппова происходит неожиданно, как и полагается всамделишному, а не постановочному чуду.
«Я хотел бы протянуть тебе руку, но боялся, что ты исчезнешь…»
Любопытно, что замысел своего «Люцифера» Энгер вынашивал в психоделической столице Сан-Франциско, в особняке с красноречивым названием «Посольство России», где в эпоху art déco работало кабаре «Очи черные». Это место послужило прообразом «Отеля «Калифорния», а вероятно, и менее известной, но более эзотерической песни Роджера Макгуинна Russian Hill, которая неоднократно звучала в эфирах Графа Хортицы, завладев его воображением в незапамятные времена.
Слышно, как нарастает, становится громче синхронное тиканье курантов восьми башен Сатаны, перетекает содержимое часов песочных и темнеет циферблат солнечного гномона.
Стуком маятника начинается пешее «Возвращение в Новый Орлеан» у Фэтса Домино, не уточняя, откуда возвращается в столицу джаза и вуду персонаж этой пьесы в глумливо-торжественном, свадебно-похоронном темпе.
Прибалтийский «Обмен» и «Маскарад» в «Триллерах Бориса Карлоффа».
Юрия Трифонова экранизировали регулярно, но редко. Соблазн отыскать тайный смысл в его сценариях на спортивные темы, как правило, силен, утомителен и безрезультатен.
Совсем другое дело «московские» повести, в которых столица сверхдержавы превращается автором в аналог Данвича, каким его видел Эйч Пи Лавкрафт.
Магическая память и возвращение из мертвых волновали обоих писателей. И, подобно «каиру» и «дамаску» в замыслах Софронова и Энгера, «москва» и «данвич» у Лавкрафта и Трифонова не стоят на месте, телепортируя свою атмосферу сквозь время и пространство.
У Генри Катнера чета вампиров засыпает на рассвете под крики петуха. Но кто они на самом деле, зрителю киноверсии показывают в самый последний момент. Отсюда и название «Маскарад».
«Аминь!» — шутливо произносит супруг.
«Попрошу не выражаться», — серьезно реагирует супруга.
Двуспальный гроб закрывается. Шабаш.
В литовской версии «Обмена» такой «последний момент» возникает в середине повествования. Вместо утомленных любовников мы видим ложно умерших.
Ни дать ни взять обложка Sabbath Bloody Sabbath — ложе и линяющая луна…. Или все-таки люстра, которую забыли погасить. Свет, который не стали выключать, положив начало сотворению мира.
Литовский актер Гирт Яковлевс — временами вылитый Росс Мартин. Примерно в той же степени, в какой Росс Мартин (искусствовед-убийца, изобличенный лейтенантом Коломбо) — вылитый Гирт Яковлевс. Только улыбается он значительно реже.
«Обмен» и Omen. Нет, не «Омен», а все-таки вторая часть «Восставших из ада», где всё начинается с покупки матраса, как и в литовском фильме по мотивам московской повести Трифонова, который перевозит фура, одновременно символизирующая и душегубку, и катафалк.
«Столько належался — куда бежать», — говорит сердобольная санитарка извлеченному с того света пациенту, и по ее тону слыхать, что отпустили его оттуда не на совсем.
Диско Зомби Вячеслава Ганелина и Фабио Фрицци звучат с одинаковой гипнотической убедительностью и в социалистическом «даугавпилсе», и в абстрактном «данвиче» Лучо Фульчи.
Городской ландшафт жилмассива смотрится макетом декораций «Города живых мертвецов».
И тактичный бородатый маляр имеет сходство с Водопроводчиком Джо в «Седьмых вратах ада». Оба они подозревают нечто непостижимое, и оттого куда более ужасное, нежели бытовая дурная слава. Так работает магическая память и у Лавкрафта, и у Трифонова. Виртуозно затемняя подробности, умолкая и отводя глаза по совету умирающего поэта Кирсанова: встань, сбрось сон, не смотри, не надо…
Тихой сапой (как укол в толпе) впрыснута и доза русофобии с антисоветским душком — длинноволосые юнцы глумятся над красноармейцами в ночном троллейбусе. Авторы фильма не дают оценку поведению молодых балбесов. Безобразием эта сценка напоминает автобусную бойню в «Смеющемся полицейском» Стюарта Розенберга или неприятный «Инцидент», где молодые Тони Мусанте с Мартином Шином играют двух подонков, терроризирующих целый вагон пассажиров сабвея.
Губы прибалтийских волосатиков шевелятся, но за музыкой Ганелина мы не слышим, какие слова они произносят. Темное место мог бы дешифровать опытный сурдопереводчик.
Единственный русский в этом неприятном, но чертовски электризующем фильме — опереточный маклер Лева с набором стереотипных ужимок и хохм.
Его с обычным блеском играет Владимир Басов, гениальный супруг Валентины Титовой, которой (по замыслу прибалтов) частично вампиризирован обреченный Гирт Яковлевс.
Самый загадочный миг в этом фильме — иллюзия (ее создают фары автомобиля с улицы), словно за дверь улизнул невидимый третий, хотя спящих в комнате всего двое.
Американского фантаста Генри Каттнера у нас любили и печатали по мелочам…
Весьма популярной была новелла «Профессором меньше» про интеллектуала, упрятанного в бутылку семейством Хогбенов. Эту историю пересказывали как анекдот. Точнее, кошмар в оболочке анекдота.
Здесь необходимо уточнить, для кого делает кукол кукольник Джордж Вэнс. И слава богу, выяснить это сравнительно легко. Было бы желание.
Как и остальных участников жуткой ситуации на засекреченном объекте, кукольника Вэнса придумал Род Серлинг!
Кошмарная перспектива ядерной войны находила причудливые отражения в поп-культуре США.
Простейший пример — песенка «Тринадцать женщин», герою которой достается гарем услужливых красавиц, уцелевших после взрыва водородной бомбы. Правда, всё это происходит только во сне. Но сколько таких сновидений навеял атомный гриб!
Сюжет «Тринадцати женщин» напоминает куплеты Балбеса из «Кавказской пленницы», в которых необычное сведено к удобствам быта. А песенка про атомного «робинзона», кейфующего среди руин в обществе тринадцати «пятниц», была хорошо знакома здешним любителям Билла Хейли.
Но нас интересует другой кошмар — «Кошмар в эпицентре взрыва». Речь идет об одном из эпизодов телесериала «Саспенс», чью таинственную суть можно разгадать только сейчас. Так, впрочем, и не поняв логику архитектора подобных совпадений.
«Как мне обрывки их соединить!» — вспоминается Гамлет Смоктуновского, и скоро мы узнаем, почему.
Сценаристом этой жуткой телесказки является Род Сёрлинг, будущий создатель «Сумеречной зоны», в шлюзы которой и уйдет наш грешный ковчег, чтобы выплыть в иное время в ином месте, подобно челнам Стеньки Разина.
Nightmare at the Ground Zero (1953) — так сказать, пробный шар великого творца дальнейших иллюзий.
Место действия — испытательный полигон в пустыне Невада. По заказу минобороны кукольник Джордж Вэнс делает манекены жертв бомбардировки. Ближайшая должна состояться в четыре утра…
В титрах обозначен O. Z. Whitehead. А полностью этого артиста в лучших традициях американской готики зовут Отхаус Забриски Уайтхед-мл. — «Ну и имечко!», сказал бы аналог Коровьева из «Теней», которые исчезают в полдень. За насмешкой над странно звучащими именами часто скрывается мистический страх перед необходимостью их повторить более серьезным тоном. Еще в раннем детстве я обратил внимание на дружный хохот кинозала в самых страшных местах «Вия» — суеверный комсомол отгонял кинобесов, которые, мелькнув на экране, будут пугать его позже.
Главная энигма — это Деточкин. Сходство кукольника со страховым агентом особенно заметно за рулем, несмотря на разные модели машин. Хотя, возможно, и это плод самовнушения, как и все остальные сходства и отличия положений, предметов и лиц в окружающем современного человека мире, кишащем теми, кого уже нет или не было никогда.
Даже пиджаки, фирменный и наш, сидят на них одинаково. И откуда на голове американца «канадка» Смоктуновского, если тогда, в 1953-м, штатники носили «кок», зачесывая волосы назад? Ярчайший пример — молодой Элвис.
Рязанов наверняка имел доступ к новинкам и классике зарубежного кинематографа, но описать ему персонажей «Саспенса» мог только дипломат или разведчик, обязанный смотреть американское телевидение нон-стоп. Что маловероятно, хотя и этим наверняка кто-нибудь занимался и у них, и у нас.
Нет, близнецы Деточкин и Вэнс едва ли в курсе существования друг друга. Их породнила волшебная сила искусства.
Cтоль же поразительно неотличим от Андрея Миронова Джордж Макриди в I Love a Mystery, замысловатом триллере, который начинается в русском ресторане «Золотой самовар».
Ужасает своей дотошностью и скрупулезная детализация всамделишной гибели рукотворных «жертв» по замыслу Сёрлинга.
Радио в момент аннигиляции должно работать, и его включают. Мы успеваем расслышать несколько тактов, и даже опознать мелодию The Very Thought of You, припомнив слова: I’m living in a kind of daydream, I’m happy as a king…
Только все ли члены семейства обреченных манекенов неодушевлены?
Хотите верьте, хотите нет, но в день, когда я рискнул поделиться очередной порцией курьезов не для всех, «Тринадцати женщинам» Билла Хейли исполнилось семьдесят. Сетевой справочник показывает 10 мая 1954-го.
