Сознательная валюта и 3D-принтер в киоске: как устроена экономика литературных антиутопий
Можно ли рассматривать литературные антиутопии в качестве моделей поведенческой экономики? Вполне! Зачем это нужно? Узнаете из статьи Ирины Голос, посвященной экономике романов «1984» Джорджа Оруэлла, «Утопия 14» Курта Воннегута и других антиутопических произведений.
Человек заинтересовал экономистов еще в XVIII веке. Оказалось, что мотивация личности — гремучая смесь эмоций и разума, которая с трудом вписывается в стройные математические модели. Поэтому Джон Стюарт Милль отбросил все «излишества» человеческой природы и создал теоретического «франкенштейна» — Homo economicus.
Человек экономический — сама рациональность. Он обладает всей полнотой информации, быстро анализирует данные и стремится получить максимальную выгоду, не утруждая себя моральными дилеммами. Однако поведение Homo economicus поддается прогнозам, поэтому общество теоретических моделей имело бы возможность жить в утопии справедливого распределения благ.
Реальный социум отличается от идеальных систем утопистов. «Чистая» модель Homo economicus существует только на страницах научных трудов — и даже там подвергается критике: экономисты признают оторванность концепции от характера настоящей личности и стремятся придать экономическому человеку более «живую» мотивацию. Одним из шагов в этом направлении является теория иррационального начала Джорджа Акерлофа и Роберта Шиллера.
Созданный нобелевскими лауреатами человек обладает ограниченной рациональностью, которая проявляется в пяти аспектах.
Вера в правильность экономического выбора заставляет его игнорировать часть информации и вкладываться в финансовую пирамиду. Чувство справедливости побуждает отказываться от оффера с зарплатой ниже уровня рынка, а недобросовестность — давать взятку врачу. Этот экономический субъект живет в денежной иллюзии, оценивая номинальную сумму без учета ее покупательской способности. И кроме того, теоретический индивид восприимчив к историям — любовь к успешным примерам пересиливает точные расчеты.
Современное общество — сгусток взаимосвязанных проблем, одной из которых является вопрос экономического неравенства людей. Так, согласно отчету Inequality Kills, каждые четыре секунды неравное распределение капитала уносит жизнь по меньшей мере одного человека. В попытках преодолеть провал экономики писатели и представители классической школы экономической теории создают утопические модели, не обращая внимания на роль иррационального человека.
Антиутописты, напротив, направляют свою оптику на сложную природу личности. Поэтому, чтобы найти решение проблемы неравенства и не наломать дров из иррациональных индивидуумов, стоит обратить внимание на (анти)примеры.
Вопрос неравного распределения ресурсов занимает человечество уже не одну сотню лет — предложения по справедливой организации хозяйства появились намного раньше экономической науки. В диалоге «Государство» Платон описывает свою систему, где каждый индивид принадлежит к определенному классу и выполняет тот труд, к которому у него есть склонности. Умные от рождения философы управляют городом, сильные военные защищают население, а земледельцы и ремесленники снабжают верхний и средний классы всем необходимым.
В государстве Платона только земледельцы и ремесленники занимаются экономической деятельностью: деньги и торговля сбивают философов и воинов с верного пути бескорыстного служения обществу.
Экономическая теория иррационального начала тоже считает стремление к справедливости одной из характеристик человека. Всё усложняется тем, что каждый индивидуум имеет ограниченные возможности познания и по-разному оценивает одну и ту же ситуацию. Что будет делать платоновский философ, если земледелец решит, что отдает солдатам больше зерна, чем его сосед? Скорее всего, переубедит крестьянина с помощью слова или грубой силы. Правящее сословие в романе «1984» предпочитает не доводить до таких ситуаций, запрещая любые сомнения в выбранном «философами» курсе.
Уинстон Смит, главный герой произведения Джорджа Оруэлла, живет в платоновском государстве. Общество разделяется на представителей внутренней партии, членов внешнего политического движения и пролов. Средний класс, к которому принадлежит Уинстон, освобожден от «ручного» труда и выполняет поручения правящей верхушки. Например, Смит вносит пропаганду в исторические документы. Пролы же заняты на производстве и обеспечивают общество необходимыми товарами.
Чтобы избежать лишних дискуссий о распределении ресурсов, правящая верхушка берет на себя тотальное управление экономикой, исключая любую конкуренцию внутри страны.
В результате представители среднего класса имеют доступ к одним и тем же «предметам роскоши» государственного бренда «Победа», а пролы получают за свой труд одинаковое количество благ на уровне прожиточного минимума.
Правящая партия избегает неравенства внутри сословий, однако в масштабе страны эта экономическая проблема никуда не исчезает. Властная верхушка Океании придерживается субъективного понимания справедливости: она считает пролов «низшими существами» и распределяет ресурсы в свою пользу, как более ценной части общества.
Напрашивается вывод, что для преодоления неравенства распределением ресурсов должен заниматься рациональный разум с универсальным чувством справедливости. В «Утопии 14» Курт Воннегут создает такую систему, передавая часть полномочий «философов» искусственному интеллекту ЭПИКАК.
По сравнению с жизнью в оруэлловской антиутопии платоновский мир Воннегута кажется неплохим экономическим решением. Распределение по классам здесь происходит с помощью экзамена, который принимают машины: к сословию «философов» присоединяются только способные молодые инженеры и управленцы. Даже если эта система дает сбой, неэффективный техник или менеджер всё равно не выдерживает высокой конкуренции и теряет влияние. И это не все механизмы общественной защиты: государством управляет компьютерный разум, а техническая элита контролирует заводы.
В «Утопии 14» рабочие освобождены от заводского труда: вместо них производством занимаются роботы. Карьера бывших пролетариев ограничена военной службой или работой на инфраструктурных объектах, однако принадлежность к низшему классу не является признаком бедности.
Благодаря автоматизации товары становятся всё дешевле. Фабрики остаются частной собственностью и платят налоги, с помощью которых государство создает «социальные» рабочие места и выплачивает «бюджетникам» зарплату. В результате каждый индивид имеет дом, телевизор, последнюю модель стиральной машины и прочие «предметы роскоши», о которых пролы Океании могут лишь мечтать.
Воннегут не решает проблему экономического неравенства, но исключает ее фатальность: люди не умирают от голода и даже могут позволить себе основные блага цивилизации. Однако для иррационального человека этого недостаточно. Даже несколько механизмов защиты не спасают общество от злоупотреблений со стороны технической элиты. Например, у сына инженера есть несколько попыток сдать экзамен, а вот провалившему испытание ребенку рабочего не остается ничего, кроме как пойти по стопам отца. Представители низшего сословия не могут не замечать такой несправедливости — они восприимчивы к историям успеха правящего сословия и возмущаются высокими барьерами входа в верхний класс. Кроме того, большинство граждан живут в денежной иллюзии и оценивают количество денег без учета их покупательской способности. Поэтому население не может смириться с тем, что государственная зарплата меньше, чем вознаграждение, которое они получали на заводе.
Всё это приводит к революции. Борцы за справедливость проигрывают всё той же иррациональной человеческой природе: сразу после переворота общество начинает строить ту самую систему, которую сломало пару дней назад.
Не можешь победить — возглавь. Если экономика постоянно воспроизводит неравенство, может быть, придать ей человеческое лицо?
По этому пути пошел Андрей Рубанов в антиутопии «Аз Иванов. Выход в деньги».
Главный герой рассказа Аз Иванов — неординарный математик, предсказавший ход войны 2033 года. По итогам конфликта мировые искусственные интеллекты самоликвидировались и стерли все электронные базы данных, погрузив экономику в глубокий кризис. Именно тогда появилась валюта «азио». Ее создатель программировал финансовый инструмент не просто как компьютерный разум: в нем должен был содержаться человеческий интеллект. В итоге новые деньги получили характер жены ученого — Марии Тихомировой.
Андрей Рубанов не раскрывает дальнейшую судьбу азио. Мы можем лишь предположить, решит ли Мэри Ти вопрос экономического неравенства.
Повлиять на эту проблему можно несколькими способами, но валюте с человеческим лицом легче всего было бы пойти по пути введения персональной «налоговой» системы. Обычно это прерогатива государства: в идеале все граждане соглашаются с процентом обязательной выплаты, а политическая власть эффективно распределяет налоги в пользу нуждающихся.
В реальности общество часто страдает от ограниченной рациональности обеих сторон. Во-первых, существует риск злоупотребления властью и присвоения чиновниками бюджетных средств. Во-вторых, представители государства могут руководствоваться субъективными понятиями справедливости и выделять средства, например, на поддержку миллионеров: успешные бизнесмены заслужили признание социума. Многие граждане разделили бы это убеждение: почему они должны отдавать заработанное честным трудом?
Международное движение по борьбе с бедностью Oxfam посчитало, что на 2016 год 90% из 200 крупных корпораций пользовались хотя бы одним офшором — формой уклонения от налоговых выплат.
Мэри Ти могла бы автоматически распределять нужные суммы в пользу беднейших слоев населения без государственного посредничества, а также возвращать выведенные в другие юрисдикции средства. Мария смогла бы если не победить, то по крайней мере сократить проблему экономического неравенства.
Однако героям антиутопий хеппи-энды не полагаются: заинтересованные стороны смогут легко обойти систему, например с помощью другой валюты. В итоге Мэри Ти постепенно перейдет от распределения ресурсов между верхним и низшим классами к перечислению средств от бедного к бедному.
Одна из причин усугубления экономического неравенства — ограниченность ресурсов. Их можно поделить на четыре категории: природные (нефть, зерно, вода), материальные (лопата, буровая вышка, компьютер), трудовые (все рабочие руки) и финансовые (деньги). Запасы всех этих средств производства не бесконечны, а значит, обществу необходимо постоянно задаваться вопросом их распределения. Как правило, в конкуренции побеждает тот, у кого изначально было больше ресурсов: нематериальных (например, гендерной принадлежности или власти) или материальных.
В рассказе «Киоск» Брюс Стерлинг старается максимально освободить персонажей от данности ограниченного количества средств производства. Бутсы, главный герой антиутопии, устанавливает в своем магазине новейшую модель фабрикатора, или 3D-принтера: для изготовления товаров ему требуется минимальное количество ресурсов. Во-первых, желтая крошка, которая может быть получена из любой другой вещи. Во-вторых, небольшое количество ручного человеческого труда, чтобы загрузить эту крошку и запустить производство. В-третьих, небольшой кусок территории, где мог бы стоять аппарат.
В отличие от Бутсы и его соотечественников создатели машины изначально относились к своему изобретению с большей осторожностью, отказавшись от его массового производства. Тем не менее люди уже начали доверять новому явлению: их вера в пользу 3D-принтера быстро распространилась, а следом за ней увеличился и рынок. Так, в финале антиутопии оказывается, что «мать главного героя получила последний могильный камень из настоящего гранита, а все остальные вышли из сопла фабрикатора».
Доверие как проявление иррационального начала заставляет людей игнорировать важные данные. Например, персонажи антиутопии «пропустили» предупреждение изобретателей 3D-принтеров и не обратили внимания на то, что ресурсы для европейских фабрикаторов были специально ограничены природными материалами.
Брюс Стерлинг понимает чувства героев, но не может не сказать о цене за чудо фабрикатора. Товары, в производстве которых раньше участвовали несколько человек, теперь могли быть результатом труда всего одного сотрудника. Множество граждан потеряли работу, а в условиях отсутствия государственной поддержки — и средства на жизнь.
До появления фабрикаторов наибольшая часть граждан жила небогато, но могла позволить себе что-то кроме товаров первой необходимости. После промышленной революции это большинство разделилось на тех, кто сохранил работу и благодаря дешевизне напечатанных продуктов даже стал богаче, и группу людей, потерявших всё. Бутсы сожалеет, что стал причиной такого неравенства:
Иррациональное проявление человеческой природы работает до того момента, когда человек обнаруживает, что не может отменить свой выбор и должен играть до конца. В такой ситуации оказывается герой рассказа Эдуарда Веркина «Смена».
Арсений — успешный житель Москвы будущего. Он окончил биофак, магистратуру, был сотрудником лаборатории прикладной бихевиористики, написал кандидатскую, открыл частную практику, а потом получил позицию мечты — стал персональным психологом кошки Флоэмы. Хозяйка нанимает для своей любимицы только лучших: генетически идеальную управляющую Нюту-Марию, непреступного ключника Греди, клининг-мастера Эльзу, чьей красотой восхищается главный герой. Работодатель ценит эту блестящую команду, а она, в свою очередь, дорожит своими рабочими местами. На заработанные деньги Арсений смог купить квартиру и перевезти семью из Коврова ближе к Москве, а его общественный статус уважается даже полицейскими.
За все эти привилегии Арсений каждый день рискует быть затоптанным на вокзале, задохнуться в переходе и истечь кровью во время игры для Флоэмы. Он тратит по несколько часов, только чтобы добраться до места работы. Герой гробит свое здоровье синтетическими обезболивающими, без которых не в состоянии выдержать еще одну смену.
Эдуард Веркин создал общество страшной антиутопии с экономическим неравенством, доведенным до абсолюта. Однако Арсений не собирается бороться с этой системой. В то время, как персонажи «Утопии 14» имеют достойный уровень жизни и возмущаются существованием барьеров на вход в правящий класс, герой «Смены» вынужден каждый день бороться за свою жизнь, но с готовностью принимает правила игры. В этом, пожалуй, заключается тайна экономической природы.
Антиутопистов можно назвать гордыми пессимистами: они провозглашают непобедимость человека и видят в нем причину обреченности общества. Можно ли решить проблему экономического неравенства? Вряд ли. Скорее люди могут выбрать, в какой антиутопии хотят оказаться, и попросить поведенческую экономику сделать ее максимально жизнеспособной.