Сознательная валюта и 3D-принтер в киоске: как устроена экономика литературных антиутопий

Можно ли рассматривать литературные антиутопии в качестве моделей поведенческой экономики? Вполне! Зачем это нужно? Узнаете из статьи Ирины Голос, посвященной экономике романов «1984» Джорджа Оруэлла, «Утопия 14» Курта Воннегута и других антиутопических произведений.

Человек заинтересовал экономистов еще в XVIII веке. Оказалось, что мотивация личности — гремучая смесь эмоций и разума, которая с трудом вписывается в стройные математические модели. Поэтому Джон Стюарт Милль отбросил все «излишества» человеческой природы и создал теоретического «франкенштейна» — Homo economicus.

Человек экономический — сама рациональность. Он обладает всей полнотой информации, быстро анализирует данные и стремится получить максимальную выгоду, не утруждая себя моральными дилеммами. Однако поведение Homo economicus поддается прогнозам, поэтому общество теоретических моделей имело бы возможность жить в утопии справедливого распределения благ.

Реальный социум отличается от идеальных систем утопистов. «Чистая» модель Homo economicus существует только на страницах научных трудов — и даже там подвергается критике: экономисты признают оторванность концепции от характера настоящей личности и стремятся придать экономическому человеку более «живую» мотивацию. Одним из шагов в этом направлении является теория иррационального начала Джорджа Акерлофа и Роберта Шиллера.

Созданный нобелевскими лауреатами человек обладает ограниченной рациональностью, которая проявляется в пяти аспектах.

Вера в правильность экономического выбора заставляет его игнорировать часть информации и вкладываться в финансовую пирамиду. Чувство справедливости побуждает отказываться от оффера с зарплатой ниже уровня рынка, а недобросовестность — давать взятку врачу. Этот экономический субъект живет в денежной иллюзии, оценивая номинальную сумму без учета ее покупательской способности. И кроме того, теоретический индивид восприимчив к историям — любовь к успешным примерам пересиливает точные расчеты.

Современное общество — сгусток взаимосвязанных проблем, одной из которых является вопрос экономического неравенства людей. Так, согласно отчету Inequality Kills, каждые четыре секунды неравное распределение капитала уносит жизнь по меньшей мере одного человека. В попытках преодолеть провал экономики писатели и представители классической школы экономической теории создают утопические модели, не обращая внимания на роль иррационального человека.

Антиутописты, напротив, направляют свою оптику на сложную природу личности. Поэтому, чтобы найти решение проблемы неравенства и не наломать дров из иррациональных индивидуумов, стоит обратить внимание на (анти)примеры.

Вопрос неравного распределения ресурсов занимает человечество уже не одну сотню лет — предложения по справедливой организации хозяйства появились намного раньше экономической науки. В диалоге «Государство» Платон описывает свою систему, где каждый индивид принадлежит к определенному классу и выполняет тот труд, к которому у него есть склонности. Умные от рождения философы управляют городом, сильные военные защищают население, а земледельцы и ремесленники снабжают верхний и средний классы всем необходимым.

В государстве Платона только земледельцы и ремесленники занимаются экономической деятельностью: деньги и торговля сбивают философов и воинов с верного пути бескорыстного служения обществу.

«…Справедливый человек нисколько не будет отличаться от справедливого государства по самой идее своей справедливости…» — Платон полагал, что стремление к всеобщему благу является частью природы индивидуума.

Экономическая теория иррационального начала тоже считает стремление к справедливости одной из характеристик человека. Всё усложняется тем, что каждый индивидуум имеет ограниченные возможности познания и по-разному оценивает одну и ту же ситуацию. Что будет делать платоновский философ, если земледелец решит, что отдает солдатам больше зерна, чем его сосед? Скорее всего, переубедит крестьянина с помощью слова или грубой силы. Правящее сословие в романе «1984» предпочитает не доводить до таких ситуаций, запрещая любые сомнения в выбранном «философами» курсе.

Уинстон Смит, главный герой произведения Джорджа Оруэлла, живет в платоновском государстве. Общество разделяется на представителей внутренней партии, членов внешнего политического движения и пролов. Средний класс, к которому принадлежит Уинстон, освобожден от «ручного» труда и выполняет поручения правящей верхушки. Например, Смит вносит пропаганду в исторические документы. Пролы же заняты на производстве и обеспечивают общество необходимыми товарами.

Чтобы избежать лишних дискуссий о распределении ресурсов, правящая верхушка берет на себя тотальное управление экономикой, исключая любую конкуренцию внутри страны.

В результате представители среднего класса имеют доступ к одним и тем же «предметам роскоши» государственного бренда «Победа», а пролы получают за свой труд одинаковое количество благ на уровне прожиточного минимума.

Правящая партия избегает неравенства внутри сословий, однако в масштабе страны эта экономическая проблема никуда не исчезает. Властная верхушка Океании придерживается субъективного понимания справедливости: она считает пролов «низшими существами» и распределяет ресурсы в свою пользу, как более ценной части общества.

Напрашивается вывод, что для преодоления неравенства распределением ресурсов должен заниматься рациональный разум с универсальным чувством справедливости. В «Утопии 14» Курт Воннегут создает такую систему, передавая часть полномочий «философов» искусственному интеллекту ЭПИКАК.

По сравнению с жизнью в оруэлловской антиутопии платоновский мир Воннегута кажется неплохим экономическим решением. Распределение по классам здесь происходит с помощью экзамена, который принимают машины: к сословию «философов» присоединяются только способные молодые инженеры и управленцы. Даже если эта система дает сбой, неэффективный техник или менеджер всё равно не выдерживает высокой конкуренции и теряет влияние. И это не все механизмы общественной защиты: государством управляет компьютерный разум, а техническая элита контролирует заводы.

В «Утопии 14» рабочие освобождены от заводского труда: вместо них производством занимаются роботы. Карьера бывших пролетариев ограничена военной службой или работой на инфраструктурных объектах, однако принадлежность к низшему классу не является признаком бедности.

Благодаря автоматизации товары становятся всё дешевле. Фабрики остаются частной собственностью и платят налоги, с помощью которых государство создает «социальные» рабочие места и выплачивает «бюджетникам» зарплату. В результате каждый индивид имеет дом, телевизор, последнюю модель стиральной машины и прочие «предметы роскоши», о которых пролы Океании могут лишь мечтать.

«Устранив при помощи механизации неизбежные при использовании человеческого труда ошибки, а при помощи организации — излишнюю конкуренцию, мы колоссально повысили уровень жизни среднего человека», — рассказывает гид зарубежному гостю.

Воннегут не решает проблему экономического неравенства, но исключает ее фатальность: люди не умирают от голода и даже могут позволить себе основные блага цивилизации. Однако для иррационального человека этого недостаточно. Даже несколько механизмов защиты не спасают общество от злоупотреблений со стороны технической элиты. Например, у сына инженера есть несколько попыток сдать экзамен, а вот провалившему испытание ребенку рабочего не остается ничего, кроме как пойти по стопам отца. Представители низшего сословия не могут не замечать такой несправедливости — они восприимчивы к историям успеха правящего сословия и возмущаются высокими барьерами входа в верхний класс. Кроме того, большинство граждан живут в денежной иллюзии и оценивают количество денег без учета их покупательской способности. Поэтому население не может смириться с тем, что государственная зарплата меньше, чем вознаграждение, которое они получали на заводе.

Всё это приводит к революции. Борцы за справедливость проигрывают всё той же иррациональной человеческой природе: сразу после переворота общество начинает строить ту самую систему, которую сломало пару дней назад.

Не можешь победить — возглавь. Если экономика постоянно воспроизводит неравенство, может быть, придать ей человеческое лицо?

По этому пути пошел Андрей Рубанов в антиутопии «Аз Иванов. Выход в деньги».

Главный герой рассказа Аз Иванов — неординарный математик, предсказавший ход войны 2033 года. По итогам конфликта мировые искусственные интеллекты самоликвидировались и стерли все электронные базы данных, погрузив экономику в глубокий кризис. Именно тогда появилась валюта «азио». Ее создатель программировал финансовый инструмент не просто как компьютерный разум: в нем должен был содержаться человеческий интеллект. В итоге новые деньги получили характер жены ученого — Марии Тихомировой.

«За три года после первой эмиссии уровень благосостояния граждан азиозоны вырос вдвое, а уровень преступности снизился в пять раз», — утверждает статья на портале «История финансов».

Андрей Рубанов не раскрывает дальнейшую судьбу азио. Мы можем лишь предположить, решит ли Мэри Ти вопрос экономического неравенства.

Повлиять на эту проблему можно несколькими способами, но валюте с человеческим лицом легче всего было бы пойти по пути введения персональной «налоговой» системы. Обычно это прерогатива государства: в идеале все граждане соглашаются с процентом обязательной выплаты, а политическая власть эффективно распределяет налоги в пользу нуждающихся.

В реальности общество часто страдает от ограниченной рациональности обеих сторон. Во-первых, существует риск злоупотребления властью и присвоения чиновниками бюджетных средств. Во-вторых, представители государства могут руководствоваться субъективными понятиями справедливости и выделять средства, например, на поддержку миллионеров: успешные бизнесмены заслужили признание социума. Многие граждане разделили бы это убеждение: почему они должны отдавать заработанное честным трудом?

Международное движение по борьбе с бедностью Oxfam посчитало, что на 2016 год 90% из 200 крупных корпораций пользовались хотя бы одним офшором — формой уклонения от налоговых выплат.

Мэри Ти могла бы автоматически распределять нужные суммы в пользу беднейших слоев населения без государственного посредничества, а также возвращать выведенные в другие юрисдикции средства. Мария смогла бы если не победить, то по крайней мере сократить проблему экономического неравенства.

Однако героям антиутопий хеппи-энды не полагаются: заинтересованные стороны смогут легко обойти систему, например с помощью другой валюты. В итоге Мэри Ти постепенно перейдет от распределения ресурсов между верхним и низшим классами к перечислению средств от бедного к бедному.

Одна из причин усугубления экономического неравенства — ограниченность ресурсов. Их можно поделить на четыре категории: природные (нефть, зерно, вода), материальные (лопата, буровая вышка, компьютер), трудовые (все рабочие руки) и финансовые (деньги). Запасы всех этих средств производства не бесконечны, а значит, обществу необходимо постоянно задаваться вопросом их распределения. Как правило, в конкуренции побеждает тот, у кого изначально было больше ресурсов: нематериальных (например, гендерной принадлежности или власти) или материальных.

В рассказе «Киоск» Брюс Стерлинг старается максимально освободить персонажей от данности ограниченного количества средств производства. Бутсы, главный герой антиутопии, устанавливает в своем магазине новейшую модель фабрикатора, или 3D-принтера: для изготовления товаров ему требуется минимальное количество ресурсов. Во-первых, желтая крошка, которая может быть получена из любой другой вещи. Во-вторых, небольшое количество ручного человеческого труда, чтобы загрузить эту крошку и запустить производство. В-третьих, небольшой кусок территории, где мог бы стоять аппарат.

В отличие от Бутсы и его соотечественников создатели машины изначально относились к своему изобретению с большей осторожностью, отказавшись от его массового производства. Тем не менее люди уже начали доверять новому явлению: их вера в пользу 3D-принтера быстро распространилась, а следом за ней увеличился и рынок. Так, в финале антиутопии оказывается, что «мать главного героя получила последний могильный камень из настоящего гранита, а все остальные вышли из сопла фабрикатора».

Доверие как проявление иррационального начала заставляет людей игнорировать важные данные. Например, персонажи антиутопии «пропустили» предупреждение изобретателей 3D-принтеров и не обратили внимания на то, что ресурсы для европейских фабрикаторов были специально ограничены природными материалами.

Брюс Стерлинг понимает чувства героев, но не может не сказать о цене за чудо фабрикатора. Товары, в производстве которых раньше участвовали несколько человек, теперь могли быть результатом труда всего одного сотрудника. Множество граждан потеряли работу, а в условиях отсутствия государственной поддержки — и средства на жизнь.

До появления фабрикаторов наибольшая часть граждан жила небогато, но могла позволить себе что-то кроме товаров первой необходимости. После промышленной революции это большинство разделилось на тех, кто сохранил работу и благодаря дешевизне напечатанных продуктов даже стал богаче, и группу людей, потерявших всё. Бутсы сожалеет, что стал причиной такого неравенства:

«Где-то в какой-то тюрьме сидит какой-то неплохой парень, у которого есть жена и дети и который потерял работу, потому что ее отняли фабрикаторы. <…> Но у этого парня гораздо меньше причин находиться за решеткой. И гораздо меньше надежды».

Иррациональное проявление человеческой природы работает до того момента, когда человек обнаруживает, что не может отменить свой выбор и должен играть до конца. В такой ситуации оказывается герой рассказа Эдуарда Веркина «Смена».

Арсений — успешный житель Москвы будущего. Он окончил биофак, магистратуру, был сотрудником лаборатории прикладной бихевиористики, написал кандидатскую, открыл частную практику, а потом получил позицию мечты — стал персональным психологом кошки Флоэмы. Хозяйка нанимает для своей любимицы только лучших: генетически идеальную управляющую Нюту-Марию, непреступного ключника Греди, клининг-мастера Эльзу, чьей красотой восхищается главный герой. Работодатель ценит эту блестящую команду, а она, в свою очередь, дорожит своими рабочими местами. На заработанные деньги Арсений смог купить квартиру и перевезти семью из Коврова ближе к Москве, а его общественный статус уважается даже полицейскими.

За все эти привилегии Арсений каждый день рискует быть затоптанным на вокзале, задохнуться в переходе и истечь кровью во время игры для Флоэмы. Он тратит по несколько часов, только чтобы добраться до места работы. Герой гробит свое здоровье синтетическими обезболивающими, без которых не в состоянии выдержать еще одну смену.

Эдуард Веркин создал общество страшной антиутопии с экономическим неравенством, доведенным до абсолюта. Однако Арсений не собирается бороться с этой системой. В то время, как персонажи «Утопии 14» имеют достойный уровень жизни и возмущаются существованием барьеров на вход в правящий класс, герой «Смены» вынужден каждый день бороться за свою жизнь, но с готовностью принимает правила игры. В этом, пожалуй, заключается тайна экономической природы.

Антиутопистов можно назвать гордыми пессимистами: они провозглашают непобедимость человека и видят в нем причину обреченности общества. Можно ли решить проблему экономического неравенства? Вряд ли. Скорее люди могут выбрать, в какой антиутопии хотят оказаться, и попросить поведенческую экономику сделать ее максимально жизнеспособной.