На худой конец. Как вылечить пищевое расстройство бесплатно и выжить
Для начала — масштаб проблемы: в США от пищевых расстройств (ПР) страдают как минимум 30 миллионов человек, в Европе цифра приближается к 34. По России аналогичной статистики нет, но известно, что в мире как минимум 1 человек в час умирает вследствие ПР и каждый находится в зоне риска — из всех психических заболеваний ПР имеют самый высокий уровень смертности. Многие люди с пищевыми расстройствами ведут себя суицидально и довольно часто пытаются уйти из жизни. Что особенно грустно, начало заболевания обычно приходится на самый цветущий возраст (15–25 лет) и отнимает в среднем 6 лет жизни.
Говоря откровенно, работа автора над этой статьей началась не со статистики и печали, а с ожиданий: редакция оплатит мне программу в рехаб-центре с арт-терапией, зелеными салатами и кислородными коктейлями. Возлежа на белых простынях одноместной палаты, я буду задумчиво глядеть в окно и прикидывать план репортажа. Увы, вкус зеленых салатов я так и не узнала, ибо всё вышло совсем иначе.
Впрочем, мои ожидания разбились до того, как я не прошла фейс-контроль в лечебницу, — о прайс-листы. Стоимость разовой консультации психотерапевта в приличных российских клиниках начинается от 1700 рублей (врач-психотерапевт, защитивший кандидатскую, — за 2200, а доктор — по 3000). В иных местах терапевты без ярко выраженных академических заслуг предлагают консультации по 5000 рублей. Попасть на бюджетную госпитализацию можно, но при условии угрозы жизни. В моем случае суточное пребывание в палате обошлось бы редакции в сумму от 5900 до 14 000 рублей и выше, а полная программа стационарного лечения на 12 дней сулила дыру в бюджете на сумму около 37 000.
Всё это означало, что мне предстояли эксперименты с бесплатным лечением, а значит — поиски подопытного больного. Нашелся быстро: в очередной раз глядя за перемещениями моей соседки к холодильнику, а затем на время (00:23, 00:45, 2:10), я устроила допрос с пристрастием.
Как выяснилось, ее гастрономические привычки на 9 из 10 подходят под симптомы одного из «специфических пищевых расстройств» — обжорства (то есть частично дублируют симптоматику переедания). Признать свое расстройство соседка отказалась, окрестив его слабоволием, жаждой быстрых наслаждений и особенностями организма. Видимо, пока не царапаешь ребрами диван и не бегаешь к сортиру после каждого приема пищи, ты в норме.
По неизвестным причинам соседка все же подписалась на мою авторскую программу лечения. Поскольку игры в рок-музыкантов на реабилитации нам обломались, пришлось сконцентрироваться на более суровых методах: анонимных группах и специалистах местных поликлиник. Так через пару дней в компании больших шаверм и малых надежд мы отправились на свое первое собрание «Анонимных переедающих» в католический храм. Странный был бы выбор, если бы не расписание на официальном сайте, предлагающее лишь две альтернативы: АП в библиотеке на окраине города и собрание в столь же отдаленном месте, где «вход в подвальное помещение слева». Божья помощь показалась нам удачным компромиссом.
На посту
— Не подскажете, как пройти в зал Ангела Хранителя?
— Вы тоже на анонимных? Пойдемте со мной.
Женщина с видом Анны Ахматовой на транках любезно проводила нас на цокольный этаж. Правда, к залу Святой Терезы.
— А, так вы не к алкоголикам?
— Нет, к переедающим.
Наша аудитория оказалась в глубине коридора. За дверью — небольшая комната, на доске слева висят остатки урока по латыни. Справа под флуоресцентной лампой парит небольшое распятие.
По центру за столом расположились дама преклонных лет и три девушки, к которым присоединились и мы. Оказалось, ведущего собрания еще нет, так что некоторое время мы осматривали друг друга и список латинских местоимений под обнадеживающие напевы хорала откуда-то из-под потолка.
— Так и что, помогает эта группа? — начала тактичная девушка в бархатном платье.
— Говорят, действенно. Мол, 12 шагов — самая хорошая программа.
— Я слышала фразу: «Каждому надо пройти». Полезная практика.
— Полезная-полезная, — включается девушка слева. Она кивает столу и основательно обводит нас взглядом. (Как выяснится позже, девушка — психолог.) — Я параллельно уже полгода хожу в частную группу для людей, которые выросли в деструктивных семьях. Те же 12 шагов, только адаптированные. У меня мама бытовой алкоголик — не дико запойная, но выпивала очень сильно. В детстве приходилось решать вопросы вроде «как доставить ее домой». Мы идем из гостей — она лыка не вяжет. А мне пять лет. Ну а когда ребенок выполняет вот такие не свои функции, он и во взрослом возрасте берет слишком много ответственности на себя. Решает за других, навязывают свою помощь, убивается по перфекционизму и гиперконтролю. Я так и делала в свое время. Для меня 12 шагов и вообще вся терапия — это как ломать кость, которая неправильно срослась. Больно, но это правильная боль, она потом поможет тебе функционировать.
— Ага, нас в клинике так же ломали, — подключается девушка-«свитшот» с растрепанными волосами. — Я булимичка, два месяца провела на реабилитации. Всякое выковыривали из себя — даже то, что, казалось, мозг уже забыл. Вспоминаешь свои страхи, всё, что нехорошего сам делал. Я вот до сих пор не вылечилась, болею уже три года. Началось так: я очень долго компульсивно переедала, разжирела. Потом решила похудеть, стала тренить в зале до седьмого пота, мало есть. Немного работа помогала отвлечься. Я в «Адидасе» тогда работала и, приходя на смену, вообще забывала о еде. Когда на тебе семь покупателей, а большинство из них — либо хачики, либо гопники, и многие из них пьяные, тебе вообще не до пожевать. Я качалась, работала и худела, стала очень тощей, а потом снова начались зажоры: ходила по кафешкам и сметала там все. И тут я решила — в зале заниматься сложно и медленно, можно ведь и попроще что попробовать. Блевать, слабилки пить. Так заработала булимию и попала в клинику. Во мне было 38,5 кг и двухсторонняя пневмония. Вообще масса проблем со здоровьем: гайморит, разговаривать тяжело, дышать, ходить.
— А что было в клинике?
— Сначала я в невротичке лежала, нас там галоперидолом всяким пичкали. Я чуть не сдохла. После выписки пила нейролептики, антидепрессанты. А потом как-то на работе стою и понимаю, что мне тяжело двигаться. Смотрю на покупателей, а они расплываются, как полотна Сальвадора Дали.
— Тебя галоперидолом гасили? Ничего себе.
— А что такое галоперидол?
— Им обычно серьезные психические заболевания лечат, он очень размазывает.
— Ну, булимия — это и есть серьезное заболевание, до смерти может довести.
— Ага, — продолжает свитшот, — а вторая реабилитация была ничего.
— Там в основном наркоманы и алкоголики, — аккуратно вставляет дама преклонных лет. Мама девушки-свитшота. — Контингент не очень, и жутко дорого: 3600 в сутки. Но зато отличные психологи работают. Мы уже и туда, и сюда пробовали. Психолог по скайпу — вообще 7500 за одну сессию. А здесь с тобой целый день специалисты занимаются.
— То есть такой тотальный стационар?
— А амбулаторного вообще не предусматривается, — продолжает свитшот, — тебя сразу ножки в рученьки —и забрали. Никуда не выпускают, телефоны отбирают, с родственниками не разрешают общаться. С утра до вечера — тренинги психологические, игры в крокодила. Спорт по два часа в день. Кормят три раза — правильно, хорошо. Есть вегетарианское меню. Там классно.
— В первые две недели у всех обычно начинается обострение. Меня вообще каждый день рвало по несколько раз. Потом получше становится, но чтобы до конца вылечиться, надо очень долго над собой работать. Это, видимо, путь на всю жизнь.
Все задумчиво кивают.
— Ну да, а теперь я снова переедаю, оттого что долго ограничивала себя. Хорошо, после клиники пропало желание худеть, хотя периодически возвращается. Сколько сейчас вешу, не знаю — мне запрещено взвешиваться. Только на весах-анализаторах, где просто показывает соотношение мышц, жира и т. д. Пока по составу всё хорошо. Только ем, как не в себя: каждый день начинаю с еды и заканчиваю ей. И лежу. С работы ушла. Всю пенсию у мамы проела. Она меня не ругает, говорит: лечись. Но мне стыдно, а поделать ничего не могу. Причем ем только сладкое и овощи, очень их люблю. Протеиновые батончики покупаем, чтобы хоть как-то выровнять. Перед выходом съела батончик, пока сюда ехала — съела два, и еще мороженое прямо перед группой. Я понемногу стараюсь уменьшать количество еды — не 5–6 порций, а 3, и это уже победа. Резко нельзя, иначе срывы будут.
— Я раньше пробовала диеты, — добавляет девушка-психолог, — и да, срывы были жуткие. Когда ты идешь, как наркоман, с выпученными глазами по разным магазинам, набираешь кучу продуктов и с этим пакетом идешь домой. Ложишься и ешь. И закрываешься, чтобы никто не видел. Иногда всё это еще и после какого-нибудь фастфуда. Я тогда ела и ела, не могла остановиться. Чувствую, что мне плохо, меня мутит, и все равно продолжаю. Злилась, выбрасывала остатки еды в мусорку, а утро следующего дня у меня начиналось с этих остатков. Было очень стыдно признаться в том, что у меня проблемы, — в первую очередь, самой себе.
— Проблемы с перееданием имеешь в виду?
— Да, потому что они очень тесно связаны с со-зависимостью. В моей семье на еде были завязаны все взаимоотношения. Если тебе грустно или плохо или хочется поиграть, то на тебя не обратят внимания. А если ты голоден, о тебе позаботятся. Так выработалась привычка связывать любовь, удовольствие и вознаграждение с едой. На параллельной программе мы в какой-то момент проходили четвертый шаг — инвентаризацию жизни. Когда ты составляешь таблицу: на кого обижен, в связи с чем, что по этому поводу чувствуешь. По всем сферам жизни прописывали травматичные ситуации, сексуальные в том числе. Начинаешь вспоминать кошмарные истории из детства, из юности деструктивной. Это сложно. Единственное, что мне помогало, — обезболивание едой. Я выделяла себе день, шла в кафе, ела и только тогда могла писать. Так и понеслась.
— У меня вот одна проблема — пищевая зависимость, — грустно добавляет девушка в бархате. — Я была как-то на скайп-собрании, где сидят и наркоманы, и алкоголики. Решила задать вопрос: что делать перед срывом? Свое бессилие ты уже признал, а как дальше быть? В чате паника случилась. Как не нюхать, знают, а относительно еды — никто, ничего. Я до сих пор в ступоре.
— Очень хочется какой-то стабильности, легкости. А не как сейчас — всё время в агонии и на эмоциональных качелях, как их наркозависимые называют. Я сейчас на плане питания, но процесс такой-себе. Зову его «шатко-валко». Порции ограничиваю, но придерживаться трудно — триггерной еды я могла съесть килотонны, а вот затолкать в себя пресную гречку не выходит. Потихоньку привыкаю, но все равно корю себя.
— Суть не в плане питания, — поворачивается девушка-психолог. — План — это для тела. Суть в том, как ты помогаешь себе духовно, важны внутренние шаги. Я не так давно на режиме, но стало гораздо проще, потому что голова не занята мыслями о еде: что съесть, когда съесть, можно/нельзя, потолстею / не потолстею. Сейчас я на весы не встаю, для меня это тоже срывная модель поведения. Сразу начинаю маниакально взвешиваться. Но я живу с мыслью, что сбросить вес — это не главная моя цель. Моя цель — освободиться от чувства зависимости. Это очень важная мысль в плане работы над собой. Раньше я сидела на диетах, думала, что я страшная, что выгляжу омерзительно и никому не нравлюсь. Сейчас я вешу объективно до хера (да нет. — Прим. авт.) и не парюсь. И надо сказать, не было еще ни одного человека, который сказал бы «фу, какая ты жирная, я не буду с тобой дружить». Бог с ней, с внешностью, самое главное — освободиться. Жить жизнь, а не зависеть от чего-то.
Психолог замолкает, а потом добавляет совсем тихо, куда-то в стол: «Очень хочется жить».
Повисает тишина. В комнату кинематографично вливается пение хорала. Ведущий так и не появился, и, еще немного поболтав, мы решаем свернуть собрание. С группой мы распрощались, взявшись за руки и помолившись — только тут до меня дошло, что в храме мы собираемся не из-за экономии на аренде. На улице моя обычно болтливая соседка, промолчавшая почти весь диалог, еще больше погрузилась в молчание. Следующие пару дней она аккуратно обходила холодильник стороной.
Ад и его филиалы
Соседка продержалась недолго и оторвалась, заказав себе четыре пиццы по акции. И роллы. Несмотря на минутную слабость, она решила продолжить странный трип. Так что мы собрались с духом, и из возвышенного уюта храма божьего рухнули в самую сердцевину преисподней — в районную поликлинику.
Благо в России переедание — наряду с булимией, анорексией и другими менее популярными расстройствами — официально признано психическим расстройством. Правда, только если оно психогенное, то есть является реакцией на дистресс, но это мелочи.
Что трип стал превращаться в бэд, мы поняли уже в регистратуре.
— Здравствуйте, у меня психогенное переедание, к какому врачу обратиться?
— Здрасьте, ЧТО? Говорите громче.
— ПСИХОГЕННОЕ ПЕРЕЕДАНИЕ. К кому записаться?
— Психогенное переедание?
— Да, психогенное переедание.
— Ну я даже НЕ ЗНАЮ.
Молчание. Выпуклые очки в халате смотрят в нас через бесконечно толстое стекло регистратуры.
— Давайте я вас К ОБЩЕМУ ТЕРАПЕВТУ ЗАПИШУ.
— Ага, и еще активированного угля.
Кажется, моя соседка передумала.
— ЧТО?
— ДАВАЙТЕ К ТЕРАПЕВТУ.
— ПОЛИС есть?
— Есть.
— ПАСПОРТ?
— Да.
— А ВЫ ПРИВЯЗАНЫ К НАШЕЙ ПОЛИКЛИНИКЕ?
— Пойдем отсюда.
— ЧТО? ПОГРОМЧЕ, девочки!
Точно передумала. К врачу мы с ней так и не попали.