Много ли человеку земли нужно? Уроки экономики от Льва Толстого
Современные неолиберальные экономисты и политики, находящиеся под их влияниям, склонны представлять экономику в виде науки столь же строгой, как физика. Многим и раньше, и сейчас этот подход казался весьма сомнительным — ведь то, как мы совместно ведем хозяйство, определяется и нашей волей в том числе, то есть нашими политическими и моральными выборами. И в конечном счете мало кому показался бы симпатичным мир, где все действовали бы как рациональные рыночные агенты, всегда поступая исходя из экономического интереса и делая выбор в пользу наживы. О том, что происходит с человеком, когда он не использует деньги, чтобы жить, а живет, чтобы накапливать деньги, когда-то убедительно написал Лев Толстой. Ник Ромео — о том, как мы, опираясь на этику Толстого, можем изменить свое отношение к деньгам и сделать современную экономику более справедливой.
В 1886 году Лев Толстой опубликовал рассказ «Много ли человеку земли нужно?». Его главный герой, крестьянин Пахом, мечтает стать помещиком. Однажды в разговоре с семьей Пахом заявляет: «Будь земли вволю, так я никого, и самого черта, не боюсь!» Черт в это время сидел за печкой: «Ладно, думает, поспорим мы с тобой; я тебе земли много дам. Землей тебя и возьму».
Пахом попадает в череду испытаний. Он занимает деньги, покупает все больше земли, выращивает на ней пшеницу, ругается с соседями, и ему все время мало. Так он и умирает в погоне за «бесплатным сыром»: он купил у башкирцев столько земли, сколько успеет обойти кругом до захода солнца, и загнал себя до смерти. Ответ на вопрос, вынесенный в заголовок рассказа, был таков: крестьянина похоронили в могиле размером в три аршина.
Толстой не был экономистом. На самом деле он был настолько расточительным, что однажды проиграл в карты семейное имение. Однако в рассказе «Много ли человеку земли нужно?» содержится несколько идей об экономике и о том, как можно относиться к деньгам. Пахом стремится к экономическому росту любой ценой, стремится максимизировать свою прибыль. Он постоянно расширяет свое хозяйство и игнорирует негативные «внешние факторы», такие как истощенная почва и плохие отношения с соседями. Сначала его стратегия выглядит успешно, но в итоге приводит к катастрофе.
Пахома не удовлетворяет никакое богатство, ему нужно больше и больше. В конце рассказа он обходит землю башкирцев в надежде завладеть как можно большим ее количеством, он очень утомлен, но думает, что вложил уже так много сил, что останавливаться было бы глупо, и продолжает вкладывать в предприятие все больше энергии. Пахом осознает свою ошибку лишь за несколько мгновений до смерти: «Земли, думает, много, да приведет ли бог на ней жить. Ох, погубил я себя, думает, не добегу».
Как могло хорошее коммерческое предприятие превратиться в провал?
Сегодня экономисты, изучающие психологию экономической жизни, говорят о «гедонистической беговой дорожке» (или гедонистической адаптации) и «заблуждении в невозвратных затратах», считая их когнитивными ошибками.
Вероятно, они бы посчитали, что Пахом становится жертвой ошибочных стереотипов мышления. Но сам Толстой видел те же закономерности иначе: как издержки этических или моральных выборов. Их использует и сам черт, чтобы получить власть над разумом Пахома.
До вмешательства черта у Пахома были обычные жизненные ценности. «Зато твердо живем, никому не кланяемся, никого не боимся. А вы в городу все в соблазнах живете; нынче хорошо, а завтра подвернется нечистый — глядь, и соблазнит хозяина твоего либо на карты, либо на вино, либо на кралю какую. И пойдет все прахом. Разве не бывает?» — говорит его жена в начале рассказа.
Пахому была доступна размеренная жизнь крестьянина, лишенная разрушительной жадности. Когда история подходит к концу, интерес башкиров к богатству кажется ему не вызовом его собственным ценностям, а возможностью для бизнеса, потому что он воспринимает их как невежественных.
Толстой видел, что экономическая мысль имеет моральное измерение. Было время, когда ведущие экономисты мира тоже обращали на это внимание. «С каждым днем все более очевидным кажется, что моральная проблема нашего времени связана с любовью к деньгам», — писал экономист Джон Кейнс в 1925 году. Как и Толстой, Кейнс признавал, что многие ключевые темы экономики имеют неотъемлемые моральные и политические стороны. Он писал, что специалист по экономике должен быть и математиком, и историком, и государственным деятелем, и в некоторой степени философом. С преждевременным оптимизмом Кейнс описал будущее, когда «любовь к деньгам как собственности, в отличие от любви к деньгам как средству для получения наслаждения, будет признана заболеванием». Он критиковал индивидуалистическую природу международного капитализма после Первой мировой войны.
Трудно представить, чтобы сегодня ведущие экономисты беспокоились о морали или этике. Вместо этого экономическая мысль опирается на технократический и квазинаучный словарь, который затмевает политические вопросы. Например, в эссе 1953 года Милтон Фридман утверждал, что экономика может быть «объективной» в той же степени, как любая из технических дисциплин. Эту точку зрения переняли множество экономистов. По их мнению, этические проблемы, поднимавшиеся у Кейнса или Толстого, не имеют значения.
Такая позиция научной беспристрастности позволяет ведущим экономистам утверждать, что экономический рост требует высокого неравенства, или что людей можно мотивировать к работе, когда они в отчаянии. Это становится оправданием сохранения статус-кво и введения жестких законов. Как гласит знаменитая фраза Маргарет Тэтчер, «альтернативы не существует».
Некоторые экономисты оказались более открытыми к идее, что экономика является подразделением политической философии. Томас Пикетти описал «иллюзию вечной стабильности, к которой иногда приводит некритическое использование математики в социальных науках». Альберт Хиршман предположил, что представители высшего класса часто стремятся обмануть широкую общественность, когда заявляют, что их капитал — неизбежный результат текущих процессов.
В 1900 году в книге «Рабство нашего времени» Толстой писал: «В конце XVIII века народы Европы начали мало-помалу понимать, что то, что казалось естественной и неизбежной формой экономической жизни, а именно положение крестьян, находившихся целиком во власти своих господ, было неправильным, несправедливым, аморальным и требовало перемен».
Нельзя изменить законы физики, но поменять правила экономический игры нам подсилу. Но как это сделать? Можно представить будущее, в котором люди поймут, что экономические системы прошлого были ошибочны в своих представлениях о цене товаров и труда, и влиянии на экологию и будущие поколения. Но что придет на смену? Каковы реальные альтернативы? Подход Толстого вряд ли кажется привлекательным, так как по большей части он основан на моральных и духовных реформах.
Соединить экономику и мораль возможно. Такие инициативы, как совместное составление бюджета (партисипаторное бюджетирование), забота об экологии, защита труда, реальные цены и заработная плата, продвинутое экономическое образование и новые модели инвестиций, которые уменьшат имущественное неравенство — все это важные элементы справедливой и устойчивой экономики. Более того, они уже существуют. Нет более убедительного аргумента против обвинений в утопизме, чем демонстрация уже работающих моделей.
Эти подходы можно внедрить уже сейчас. Например, мэры или выборные должностные лица могут внедрять партиципаторное бюджетирование, не производя никаких радикальных реформ в других сферах. Можно создать, например, публичные рынки для нелегальных работников — в конце концов, системы подработки в частном секторе, такие как Uber, уже существуют. Владельцы бизнеса могут перейти к новым структурам собственности (как это сделала Патагония в 2022 году) или начать продавать товары по реальным ценам. Инвесторы могут использовать свой капитал таким образом, чтобы уменьшить неравенство. Профессора экономики могут знакомить студентов и общественность с альтернативными подходами. Простые люди, не занимающие влиятельных должностей, могут поддержать эти усилия. Например, город Мондрагон на севере Испании экспериментирует с коллективным бюджетированием. Простые люди живут представлениями об экономике как о месте этических выборов и ответственности, а не как о свободной саморегулирующейся зоне неизменных законов.
В 1933 году, незадолго до открытия Всемирной экономической конференции, Кейнс выступил на радио и заявил, что в мире огромного потенциального богатства люди живут в нищите. Он поднял вопрос и о экономической науке, подозревая, что нынешнее состояние мира отчасти является следствием недостатка воображения. Хотя Толстой и не был экономистом, он преподал нам ценный урок. Мы должны отбросить идею, что экономика является сферой непреложных законов, и превратить ее в арену человеческих действий, основанных на морали и этике.