«Мы сможем делать детей, не вынашивая их»: какие технологии избавят человечество от беременности и родов
Репродуктивная медицина переживает небывалый подъем: сперва процедура ЭКО избавила нас от необходимости зачинать детей во время секса, затем им стало необязательно появляться в теле матери. А что, если нам вообще не нужно человеческое тело, чтобы вырастить ребенка? Что, если можно иметь детей, но беременеть никому не придется? На эти вопросы пытается ответить журналистка Дженни Климан в своей книге «Секс без людей, мясо без животных», которая вышла в издательстве Individuum. Что такое искусственная матка, появятся ли лаборатории, где зародыши будут расти в пакетах, и как новые технологии изменят смысл материнства — читайте дальше.
Термин «эктогенез» — развитие плода вне человеческого тела — впервые использовал британский ученый Джон Бердон Сандерсон Холдейн в лекции, прочитанной в 1923 году в Обществе еретиков Кембриджского университета. Он представил себе эссе студента Кембриджа из будущего с описанием великих биологических изобретений, созданных со времен Холдейна.
Во времена падающих показателей рождаемости эктогенез заинтересовал Холдейна своим потенциалом в социальной инженерии; в 1923 году евгеника еще не казалась омерзительной идеей.
«Если бы не эктогенез, то нет сомнений, что цивилизация рухнула бы в кратчайшие сроки ввиду высокой плодовитости менее желанных членов населения почти во всех странах», — воображал он. Холдейн считал, что полное отделение рождения от секса будет означать, что «человечество освободится в совершенно новом смысле».
Статья Черчилля 1931 года «50 лет спустя» сказала об эктогенезе не меньше, чем о лабораторном мясе. «Мало сомнений в том, что весь цикл, ныне приводящий к рождению ребенка, будет возможно воспроизвести в искусственном окружении», — написал он о своем воображаемом 1981 годе. Черчилль писал всего за год до публикации книги «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли.
Хаксли перенял немало идей у своего друга Холдейна, но перевернул их с ног на голову: его дивный новый мир 2540 года был антиутопическим кошмаром, где репродуктивная технология стала формой общественного контроля. Людей массово производят в склянках с лоскутами свиной брюшины на производственном конвейере Центральнолондонского инкубатория за 267 дней.
Здесь эмбрионы превращались в людей разных социальных классов: некоторые подвергались кислородному голоданию для повреждения мозга, чтобы они не возмущались из-за черной работы, других держали в ледяной среде, чтобы придать отвращение к холоду и они радовались работе шахтерами в тропиках. Взгляд Хаксли на эктогенез покорил наше коллективное воображение и стал одним из мрачнейших сюжетов в научной фантастике.
В реальном же мире возможность завести ребенка без матки стала символом нового рубежа свободы. В феминистической классике 1970 года «Диалектика пола» канадская радикальная феминистка Суламифь Файерстоун заявляла, что биологическое разделение труда в процессе естественного размножения формирует основу мужского господства над женщинами.
Ее «первым требованием для любой альтернативной системы» было «освобождение женщин из-под тирании биологии любыми доступными средствами и распределение роли рождения и воспитания детей по всему обществу в целом — как среди мужчин, так и женщин».
Манифест британского Фронта освобождения геев, впервые опубликованный в 1971 году, говорил, что у эктогенеза есть потенциал эмансипировать как мужчин, так и женщин, стирая между ними природные различия.
Это может показаться довольно оптимистичным толкованием состояния репродуктивных технологий начала 1970-х, но не было это и полной фантазией: ученые к тому времени уже десятилетиями экспериментировали с выращиванием вне тел плодов как людей, так и животных.
Может, изобретателям биомешка и нравится считать свои исследования беспрецедентным сдвигом парадигмы, но вообще-то они основываются на массиве многолетних международных научных работ. И хотя команда Детской больницы Филадельфии привлекла к себе много внимания во время публикации статьи, ученые по всему миру — в Азии, Австралии, в других частях Северной Америки, — многие годы успешно работают с искусственной маткой и участвуют в гонке за то, кто первым испытает свое устройство на эмбрионе человека.
— Это вовсе не новая область, — говорит Мэтт Кемп слегка устало.
Он руководит перинатальной лабораторией в Фонде исследований женщин и новорожденных (Women and Infants Research Foundation, WIRF) в Западной Австралии, и о первых успехах искусственной матки его команды — «Маточной Среды Ех-Vivo» (Ex-Vivo Uterine Environment, или терапия EVE) — сообщалось в статье, опубликованной на несколько месяцев позже исследований команды из Филадельфии. Вся шумиха досталась не EVE, а биомешку, и хотя Мэтт о нем почти не упоминает, кажется, особой любви он к нему не питает.
— В 1958 году группа из Каролинского института в Швеции опубликовала статью о применении подобной платформы для человеческого плода на раннем сроке беременности, — продолжает он. — В начале 1960-х группы в Канаде использовали эту систему для краткосрочных — 12- и 24-часовых — экспериментов с овцами. Уже в 1963 году японцы провели революционную работу в этой области. В 1990-х они взяли коз и три недели или около того проводили с ними очень похожий или аналогичный эксперимент. Самую недавнюю работу в этом направлении провела группа в Мичигане. Любой, кто скажет, что сделал это впервые и что это небывалая новинка, чуточку лукавит. — Конкретных имен Мэтт не называет.
На EVE патентных заявок нет («На мой взгляд, это нельзя запатентовать, — говорит он утомленно. — Разные формы этой технологии были общественным достоянием с 1958-го»), так что Мэтт рад ответить на любые вопросы.
Я не могу приехать в его лабораторию в Перте, потому что на данный момент он в Бостоне, на курсе лидерства и бизнеса в Гарвардской бизнес-школе. Мы говорим по телефону во время перерыва между занятиями.
— Почему вы стали изучать бизнес? — спрашиваю я.
— Ну, потому что, как и многое другое в наши дни, наука — это бизнес, — говорит он.
Сегодня Мэтт хочет говорить только о науке. Я спрашиваю, почему он решил назвать искусственную матку EVE — в честь Евы, первой женщины и матери человечества, — и, кажется, ему не хочется углубляться в долгую дискуссию о символизме своей работы: «Наверное, просто удобный способ все это описать».
Мэтт разрабатывал EVE с 2013 года в сотрудничестве с командой исследователей из больницы Университета Тохоку в Сендае, Япония. Официальные изображения EVE еще не публиковались, но я нашла на ютубе видео, загруженное WIRF, и посмотрела перед тем, как позвонить. Выглядело оно так, будто не должно было попасть в сеть: снималось явно на телефон и больше чем за год набрало 56 просмотров.
Я видела только промовидео филадельфийской команды и осторожно цензурированные фотографии с ягнятами, приложенные к статье, так что от этого 44-секундного ролика у меня отваливается челюсть.
Видео начинается с пищащих мониторов в отделении интенсивной терапии новорожденных. По черному экрану бежит красная линия ровного и размеренного здорового сердцебиения. Камера опускается к инкубатору рядом, но вместо ребенка там ягненок, погруженный в желтоватую жидкость в прозрачном пакете. Его грудь поднимается и опадает, ноздри раздуваются. Камера снова сдвигается — вверх, от шерстяного живота ягненка, к связке трубок, торчащих из полуоткрытой застежки пакета, будто к венам, полным крови.
Из-за любительской операторской работы и яркости телесных жидкостей это выглядит гораздо грубее, чем аккуратно продуманный материал, обнародованный Детской больницей Филадельфии. Это пугающее, неприятное зрелище. Вот как на самом деле выглядит искусственная матка.
И все же система терапии EVE с виду похожа на биомешок, и по описанию Мэтта — тоже.
— Крайне недоношенные младенцы — это не крохотные груднички, они ближе к эмбрионам. На этом основывается наша работа. Мы пытаемся работать с анатомией и физиологией, которая у них уже есть, вместо того чтобы вынуждать их адаптироваться к жизни вне утробы. То есть использовать пуповину и сердце плода, поддерживать его живым и защищенным под слоем околоплодной жидкости и, как мы надеемся, помогать ему расти как ни в чем не бывало.
— Вы зовете их плодами, а не новорожденными, — говорю я. — Значит ли это, что вы не считаете ягнят родившимися, когда помещаете в систему?
— Не считаем.
— То есть рождение происходит, когда вы открываете пакет?
— Ну, я бы сказал, рождение — это когда перерезаешь и перевязываешь пуповину. Тогда появляется отдельная, свободная личность. В моем понимании, пока не перерезана и не зажата пуповина, ты не родился.