Свобода не для всех. Почему свободная торговля не так выгодна бедным странам, как богатым

Какую страну считают самой футбольной в мире?

Многие в ответ на этот вопрос, вероятно, назовут Бразилию — она выиграла больше всего чемпионатов мира по футболу, целых пять. Или, может, Италия? Она выиграла кубок всего четыре раза, но ведь ее население не дотягивает и до трети населения Бразилии (61 миллион против 212 миллионов).

Но правильный ответ не Бразилия и не Италия, а Уругвай.

Уругвай? Да-да, по-моему, именно так. Эта страна знаменита в футбольном мире по меньшей мере как родина Луиса Суареса, блестящего футболиста, который, как это ни странно, прославился тем, что кусает на поле других игроков.

В Уругвае проживает всего 3,5 миллиона человек, а он дважды выигрывал чемпионат мира по футболу. Свой первый кубок страна получила в 1930 году, дома, в Монтевидео, а второй — в 1950 году, играя против хозяев поля в бразильской столице того времени Риоде-Жанейро. Говорят, тот матч стал для бразильцев одним из самых больших разочарований за всю историю футбола. Будь в Уругвае такое же население, как в Бразилии, получалось бы, что он в пропорциональном отношении выиграл чемпионат мира не дважды, а сто двадцать один раз, то есть получил на сотню больше кубков, чем было когда-либо разыграно на чемпионатах мира.

Словом, две победы — поистине колоссальное достижение для такой маленькой нации, даже если первая случилась почти сто лет, а вторая — два поколения назад (так что, дорогие английские фанаты, утешайтесь тем, что есть в мире и другие страны, чья сборная в последний раз выигрывала Кубок мира еще в более давние времена, нежели ваша).

Но сколь бы невероятным ни казалось это достижение Уругвая, футбол — это не единственное поле (уж простите за каламбур), на котором преуспела эта страна. Она на редкость многого достигла в вопросах политических и гражданских прав. Например, в 1912 году Уругвай стал первой латиноамериканской страной, в которой женщинам предоставили право подавать документы на развод без конкретной причины. Он был одной из первых стран в мире, где женщины получили право голоса (в 1917 году). А в 2013 году Уругвай первым в мире легализовал марихуану.

Но есть еще одна область, в которой Уругвай находится, так сказать, на вершине международной лиги, хотя, возможно, и не такая эффектная, как футбол, политика или гражданские права. Речь идет о мясной промышленности. В настоящее время Уругвай далеко опережает своего ближайшего соперника по поголовью крупного рогатого скота на душу населения. Причем дело не только в количестве, но и в качестве — Уругвай первым в мире начал прослеживать жизненный цикл каждой единицы крупного рогатого скота (случилось это в 2004 году).

А еще исторически сложилось так, что Уругвай оказался первым и в массовом производстве говяжьего экстракта. Начали они с переработки говяжьего бульона в густую жидкость (также известную как жидкая говядина), а впоследствии предложили потребителям культовые говяжьи бульонные кубики Oxo.

В 1847 году Юстус фон Либих, немецкий ученый, один из отцов-основателей органической химии, известный своими работами по минеральному питанию растений, изобрел экстракт говядины. Исследователь надеялся, что этот продукт станет для бедняков, которые не могли позволить себе говядину, источником питательных веществ, содержащихся в настоящем мясе. К несчастью для фон Либиха, сырье тоже оказалось слишком дорогим, и большинство людей не могли купить и экстракт. Он так и остался кулинарной диковинкой, которую последующие пятнадцать лет производили только совсем небольшими партиями.

Но потом, в 1862 году, о продукте Либиха узнал Георг Кристиан Гиберт, молодой немецкий инженер-железнодорожник, работавший тогда в Уругвае. Он предложил производить экстракт в этой стране, где (как в Аргентине и Бразилии) говядина стоила очень дешево, ибо считалась, по сути, побочным продуктом кожевенной промышленности. Ведь судов-рефрижераторов в те времена еще не было, и экспортировать мясо на потенциальные рынки Европы и Северной Америки не представлялось возможным.

И вот в 1865 году в Лондоне была учреждена компания Liebig Extract of Meat Company (LEMCO). Производственные мощности расположились в уругвайском городе Фрай-Бентос («Брат Бенедикт»; город назван в честь монаха-отшельника XVII века, который, по общепринятому мнению, жил когда-то в пещере неподалеку). У компании были даже собственные научно-исследовательский отдел и лаборатория (в ней научные открытия ученых использовались для разработки коммерчески успешных продуктов и новых производственных технологий). А ведь в те дни подобную роскошь могли себе позволить только самые технологически продвинутые компании вроде BASF, гиганта немецкой химической промышленности (см. главу «Анчоусы»). Многие историки считают, что LEMCO, впоследствии открывшая свои филиалы в целом ряде стран по всему миру (в Европе, Южной Америке и Африке), была первой в мире транснациональной продовольственной компанией (о транснациональных компаниях см. главу «Банан»).

Говяжий экстракт LEMCO сначала назвали — очень, конечно, выразительно! — Lemco (фантазии можно просто позавидовать!). И несмотря на самое дурацкое имя в истории торговли, продукт стал хитом во всем мире. Это был удобный и дешевый вариант приготовления сытного говяжьего бульона. Правда, источником ценных питательных веществ для бедняков, как мечтал когда-то фон Либих, говяжий экстракт так и не стал (оказалось, что в процессе производства сырье теряет большую часть белка и жиров, а вместе с ними и большинство питательных веществ). А в 1908 году экстракт превратили в высушенный бульонный кубик, который наконец переименовали в Oxo, и он стал еще удобнее и популярнее.

В 1873 году, вскоре после громкого успеха с экстрактом говядины LEMCO вывела на рынок еще один продукт мирового уровня — консервированную солонину.

Надо сказать, к тому времени солонину — это вяленная в соли говядина — изготавливали в Европе уже сотни, если не тысячи лет. Но LEMCO сделала этот продукт доступным гораздо большей части человечества благодаря тому, что использовала более дешевые ингредиенты и усовершенствованную технологию консервации (раньше этой цели служила лишь соль в составе блюда). И без того относительно дешевая уругвайская говядина подешевела еще больше за счет использования менее дорогих частей туши (по «правильному» рецепту требовалось брать дорогую грудинку). Эти части перемалывали в фарш (скорее всего, чтобы подмена не была заметна). А благодаря тому, что мясо закатывали в герметичные консервные банки, LEMCO удалось существенно увеличить срок его хранения. Солонина хранилась намного дольше, чем позволяла первоначальная технология выдерживания в соли, и, следовательно, ее стало можно перевозить на значительные расстояния.

Как когда-то писал именитый писатель-путешественник Шафик Мегджи в своем репортаже для BBC, посвященном объекту всемирного наследия ЮНЕСКО из Фрай-Бентоса, консервированная солонина и бульонные кубики Oxo «стали основным продуктом питания для рабочего класса всей Европы, то есть для тех людей, для которых мясо раньше считалось продуктом непозволительно дорогим. Эта компания снабжала недорогими, долго хранящимися и удобными для переноски пайками британских солдат во время Англо-бурской войны, а также британские и немецкие войска во время Первой мировой; она кормила консервированной говядиной ученых-полярников, в том числе Роберта Фолкона Скотта и Эрнеста Шеклтона». И позже, уже во время Второй мировой войны, солонина сыграла решающую роль в обеспечении белком британских гражданских и, конечно, солдат. Известно, что с апреля по сентябрь 1942 года, в разгар так называемой битвы за Атлантику, в ходе которой значительную часть поставок продовольствия из США в Великобританию (и в СССР) топили немецкие подводные лодки (пока британцы не расшифровали код Enigma немецкого флота), консервированная солонина составляла седьмую часть мясного рациона британцев.

Кстати, солонина (по-английски сorned beef), конечно же, названа так не потому, что в ней есть кукуруза (сегодня corn большинство англоязычных людей воспринимают как кукурузу). Дело в том, что это значение слова corn непривычно для Америки. В старом британском словоупотреблении оно означало «зерно» — любое зерно, не только кукурузное.

А название сorned beef (солонина) происходит от способа приготовления: просто раньше мясо выдерживали в крупинках (зернышках) соли, а в наши дни для этого обычно используют рассол.

Если подумать, британцы довольно часто сталкиваются со старым употреблением слова corn. Многие из них живут в небольших городах, где сохранилось здание хлебной биржи Corn Exchange, — это место, где в старые времена располагался зерновой рынок (в США его называли бы Grain Exchange: grain тоже переводится как «зерно»). А еще многие британцы наверняка помнят из школьной программы о так называемых хлебных законах (Corn Laws).

Хлебные законы были введены в 1815 году для защиты британских производителей зерна; речь в них, в частности, шла о пошлинах на ввоз или о запрете импорта более дешевого зерна из-за рубежа. Множество подобных законов действовало в Британии еще с XV века, но те, что приняли в 1815 году, были особенно спорными. Дело в том, что они появились на заре промышленной революции, когда обрабатывающие отрасли быстро крепли и ширились, что, как следствие, вело к стремительному росту городского населения. Для горожан (фабричных рабочих, чиновников, клерков, лавочников и капиталистов), которые зерно покупали, а не выращивали сами, хлебные законы были настоящим проклятием.

Критики отнюдь не безосновательно указывали на то, что без этих законов Британия могла бы импортировать более дешевое зарубежное зерно, что позволило бы городскому населению (да и многим сельским жителям, скажем рабочим на фермах, которым тоже приходилось покупать зерно и муку) питаться дешевле и качественнее. Далее они (критики) отмечали, что благодаря более дешевой еде капиталисты получали бы больше прибыли, так как могли бы меньше платить своим работникам и, таким образом, имели бы возможность больше инвестировать в обрабатывающую промышленность, которая в то время была истинным локомотивом экономического развития государства. По мнению критиков хлебных законов, все это пошло бы на пользу нации в целом, пусть даже и означало меньший доход от аренды земель для землевладельцев и меньшие прибыли для фермеров-капиталистов, выращивавших зерновые культуры.

И вот в 1838 году два члена британского парламента — Ричард Кобден и Джон Брайт — создали знаменитую Лигу против хлебных законов (впоследствии обоими парламентерами, кстати, восхищалась Маргарет Тэтчер, в прошлом премьер-министр Великобритании, известная своей тягой к либерализации). При поддержке неаграрных групп, которые благодаря промышленной революции разрослись и набрали силу, Лига провела на редкость мощную и эффективную кампанию и в 1846 году сумела отменить хлебные законы.

Как утверждает самый известный экономист эпохи свободного рынка XX век Милтон Фридман в своей чрезвычайно влиятельной книге «Свобода выбирать», написанной им в соавторстве с женой Роуз, отмена хлебных законов стала окончательной победой в «битве за снятие государственных ограничений в сфере промышленности и торговли».

Фридманы также отмечают, что это событие открыло «три четверти века абсолютной свободы торговли, которая продолжалась до Первой мировой войны, и завершило переход к очень ограниченному государству, начавшийся много десятилетий назад». Согласно доминирующему ныне взгляду на историю капитализма, результатом этого «либерального» международного экономического порядка, основанного на свободной торговле и свободном перемещении капитала под предводительством Британии, стал период беспрецедентного глобального процветания. Вот только, к сожалению, продолжался он недолго: довольно скоро все полетело в тартарары из-за политико-экономической нестабильности в мире, неизбежного следствия двух мировых войн, а также из-за Великой депрессии в США.

Следует отметить и то, что, как и все другие «истории появления» свободной торговли, эта буквально кишит неточностями и мифами. Отложим пока тот факт, что в преддверии перехода Британии к политике свободной торговли именно те самые «государственные ограничения в сфере промышленности и торговли», которые Фридманы критикуют за контрпродуктивность, обеспечили глобальное доминирование британского промышленного сектора (см. главу «Креветки»). Забудем также о другой детали — о том, что в результате отмены хлебных законов Британия на самом деле не перешла к свободной торговле полностью. В 1848 году более 1100 видов товаров по-прежнему облагались пошлинами на ввоз (многие из них — весьма существенными). Лишь в 1860 году, когда этот список сократился до 50 наименований, Британию стало можно назвать страной свободной торговли.

Но даже если мы с вами проигнорируем оба упомянутых выше неудобных факта, в этом мифе о сотворении свободы торговли есть огромная дыра, которую никак нельзя не заметить. Дело в том, что на волне практического применения свободной торговли Британия даже не была первой. Эта честь в действительности принадлежит странам Латинской Америки, которые начали проводить политику свободной торговли за несколько десятилетий до Британии — в 1810–1830-х годах.

Хотя латиноамериканцы и были пионерами свободной торговли, переходили они на нее отнюдь не свободно. Ведь после обретения странами Латинской Америки независимости от испано-португальских колонизаторов в первые несколько десятилетий XIX века европейские державы во главе с Британией заставили их подписать то, что впоследствии стали называть неравноправными договорами. Помимо прочего, эти договоры, навязывая более слабым нациям свободную торговлю, лишали их «тарифной автономии», то есть права самостоятельно устанавливать пошлины.

Чтобы местные правительства все же что-то зарабатывали, но не могли при этом влиять на международные торговые потоки, была разрешена только очень низкая единая пошлина — обычно 5%, но бывало и всего 3%.

Начиная с 1830-х годов подписать неравноправные договоры и присоединиться к банде фритредеров были принуждены и другие относительно слабые, но все же независимые страны мира: Турция (в те времена Османская империя), Таиланд (тогда Сиам), Иран (тогда Персия) и Китай. А начиная с 1853 года, когда коммодор Перри из Военно-морских сил (ВМС) США насильственно открыл японские порты для американской торговли с помощью так называемой дипломатии канонерок, подобные договоры была вынуждена подписать и Япония. Но когда в 1910-х годах срок всех этих соглашений истек, Япония тут же отказалась от свободной торговли и подняла промышленные тарифы в среднем примерно на 30%, дабы защитить свои зарождающиеся отрасли от конкуренции со стороны куда более сильных иностранных производителей (см. главу «Креветки»). А страны Латинской Америки сделали то же самое еще раньше, в 1870–1880-х годах, когда истек срок действия их неравноправных договоров.

Любопытно, что на протяжении XIX — начала XX века, пока свободная торговля принудительно распространялась по всему миру, в странах континентальной Европы (за исключением Нидерландов и Швейцарии) и в Северной Америке нормой, напротив, стал протекционизм. Главными нарушителями принципов свободной торговли были США: в период между 30-ми годами XIX века и Второй мировой войной средние ставки промышленных тарифов варьировались там от 35 до 50%. Так, Америка в течение большей части этого времени была самой протекционистской страной в мире.

Так что получается, что период, который Фридманы описывают как «три четверти века абсолютной свободы торговли», на самом деле не был временем действительно свободной торговли в том смысле, в каком мы ее обычно понимаем. Из двух десятков стран Европы, которые могли сами выбирать собственную торговую политику, по-настоящему свободную торговлю практиковали лишь очень немногие (Великобритания, Нидерланды и Швейцария). США также не входили в это число.

Все же остальные нации, практиковавшие свободную торговлю, делали это по принуждению, а не по своей воле: малоразвитые страны Азии и Латинской Америки — в рамках неравноправных договоров, а азиатские и африканские колонии европейских держав — под давлением хозяев-колонизаторов.

На радость сторонникам свободной торговли, сегодня международные отношения подобной «несвободной свободной торговлей» не запятнаны. Срок действия всех неравноправных договоров истек уже к 1950-м годам. К 1980-м большинство стран со значительным населением были деколонизированы, хотя до сих пор в мире остается на удивление много территорий под колониальным правлением (около шестидесяти). И наконец, что главное, начиная с 1995 года международная торговля регулируется Всемирной торговой организацией (ВТО), в которой все страны — члены ВТО имеют равные права, в отличие от всех других международных организаций, в которых страны с большей военной и/или экономической мощью формально получают большее право голоса.

Однако все это, к сожалению, вовсе не означает, что в современной международной торговле нет дисбаланса власти. Да, более сильные страны действуют сегодня не так нагло и жестоко, как раньше, но они по-прежнему используют силу для того, чтобы формировать систему международной торговли по своему усмотрению и управлять ею в собственных корыстных интересах.

Начнем с того, что более могущественные страны изначально имели гораздо большее влияние и, когда правила ВТО только обсуждались, понятно, сделали все, чтобы правила эти были в их пользу. Например, ВТО налагает меньше ограничений на защиту торговли и субсидирование сельскохозяйственных производителей, нежели производственных. Нетрудно догадаться почему: условно говоря, в богатых странах слабее развито сельское хозяйство, а в бедных — производство. Или возьмем правила ВТО, ограничивающие способность национальных правительств регулировать деятельность транснациональных корпораций (ТНК), действующих в пределах границ их стран. ВТО прямо запрещает применять «требование использовать местный компонент» (когда правительство требует, чтобы ТНК покупали больше определенной доли ресурсов на месте, а не импортировали их; см. главы «Банан» и «Лапша»). Это правило тоже непропорционально выгодно богатым странам, ведь большинство ТНК создаются в развитых экономиках.

Эти примеры четко показывают, что, даже если все страны — члены ВТО живут по одним и тем же правилам, более могущественные страны получают больше выгод от этой системы, ведь они изначально устроили все так, чтобы правила играли им на руку.

Более того, как всем хорошо известно, писаные правила — это одно, а их практическое применение — это совсем другое. Возьмем, например, пошлинные правила ВТО, которые на бумаге, безусловно, благоприятствуют развивающимся странам, позволяя им использовать более высокие пошлины. Однако на практике выгоды добиться нелегко, потому что богатые страны задействуют всю свою власть, чтобы не дать бедным устанавливать полные надбавки к пошлинам. Часто это достигается за счет финансовой мощи богатых стран. Они, например, сделали либерализацию торговли ключевым условием для того, чтобы развивающиеся страны могли получить от них финансовую поддержку. Это могут быть как предоставляемая все теми же богатыми странами двусторонняя помощь, так и кредиты, которые выплачивают многосторонние финансовые институты вроде Всемирного банка и МВФ, которые эти же страны и контролируют (см. сноску на предыдущей странице). В других случаях они используют так называемую мягкую силу (или, если употребить более модный термин, «идеальную власть»), действуя через научные круги, международные СМИ и политические аналитические центры и с их помощью убеждая развивающиеся страны в том, что свободная торговля им исключительно полезна. В результате всех этих усилий фактически применяемая пошлина для промышленности в развивающихся странах в наши дни составляет в среднем около 10%, хотя по правилам ВТО им разрешено поднимать ее до 20, 30% и даже более (в зависимости от страны). Как видите, власть — это не только когда кто-то в открытую заставляет вас делать что-то против вашей воли. Это и когда вас принуждают под страхом наказания воздерживаться от каких-либо действий, которые явно в ваших интересах, или убеждают, что эти действия вашим интересам противоречат.

Но вернемся к говядине. Благодаря сочетанию, кажется, абсолютно ненасытного аппетита людей к этому мясу и появления все новых технологий (экстракции, консервирования, охлаждения и заморозки) за последние полтора века говядина покорила весь мир.

И одержимость эта настолько велика, что, как выразился ученый-эколог Вацлав Смил, она превратила Землю в «планету коров». Однако производство говядины наносит нашей планете чудовищный экологический вред в виде выброса парниковых газов, вырубки лесов и использования огромных объемов воды (см. также главы «Креветки» и «Лайм»). Говядина заняла настолько важное положение в питании человека, что сегодня совершенно немыслимо обсуждать роль мяса в обществе и экономике (как положительную, так и отрицательную), не упоминая ее.

Точно так же с ростом капитализма и сопутствующей ему идеологии свободного рынка и свободной торговли концепция свободы начала безраздельно доминировать в наших мыслях об обществе и экономике.

Любая идея, в описании которой есть слова «свободный» или «свобода», изначально считается правильной и перспективной — свободная торговля, свободный рынок, свобода слова, свободная пресса и так далее и тому подобное. А все, что может чему-то из этого противоречить, в свою очередь, считается примитивным, репрессивным и отсталым.

Читайте также

Не спи — кругом капиталисты! Как рыночная система XXI века разрушает здоровый человеческий сон

А между тем свобода может быть представлена в великом множестве ипостасей, и ни одну из них нельзя рассматривать как однозначно правильную для всех и вся (см. главу «Бамия»). Скажем, если говорить о слове «свобода» в словосочетании «свободная торговля», то тут оно означает только свободу от национального регулирования (например, от запрета на импорт) или от налогов (например, пошлин) национальных правительств для торгующих через национальные границы. Ни больше ни меньше. Отсюда и извращенная ситуация, сложившаяся в первую эпоху свободной торговли (то есть в XIX и начале ХХ века), когда «свободная» торговля осуществлялась почти что одними несвободными нациями, лишенными посредством колониализма и неравноправных договоров права самостоятельно определять свое будущее. Даже в ситуации формального равенства наций, которую мы наблюдаем в нынешнюю, вторую эпоху свободной торговли, эта политика по-прежнему не означает, что все выигрывают в равной степени, поскольку правила международной торговли устанавливаются и регулируются более сильными странами прежде всего в их собственных интересах.

Только когда мы осознаем дисбаланс сил, определяющий нашу международную торговлю, и когда нас перестанет ослеплять присутствие в словосочетании «свободная торговля» замечательного эпитета «свободная», мы сможем понять, почему сегодня так много споров вокруг того, что якобы однозначно и безусловно призвано нести благо для всех и каждого, то есть вокруг свободной торговли.