Просвещение или пропаганда? Почему образование всегда связано с политикой и как учат людей при разных режимах

Образование vs пропаганда: история запутанных отношений

Когда политика вмешивается в образование в современном мире, мы часто называем это пропагандой. У пропаганды плохая репутация, и потому нам так важно отличать одно от другого. Как это сделать?

Этот вопрос горячо волновал педагогов и исследователей образования в 1920–1940-х годах — именно тогда случился первый бум научных дискуссий про сложные отношения образования и пропаганды. Среди педагогов того времени (в основном в США) очень популярен был бюллетень от американского Института анализа пропаганды, который они выпустили в 1937 году, чтобы противодействовать фашистской и советской идеологиям.

Он описывал 7 инструментов пропаганды:

навешивание обидных ярлыков — заявлять, что кто-то лжец, лицемер и т. д.;

«блестящие обобщения» — использовать размытые обобщенные слова с положительным оттенком (например, говорить про «общую безопасность», «равенство для всех» и т. д.);

эффект победителя — следовать за теми лидерами или прислушиваться к тем мнениям, которые кажутся наиболее популярными или выигрышными;

«обычные люди» — демонстрировать, что кто-то ничем не отличается от других, лидер страны — такой же обычный человек, как и все;

отзыв — просить других известных людей поддержать того или иного лидера или кандидата;

выборочное представление фактов — подавать только ту информацию, которая выгодна;

размахивание флагом — использовать символы страны или культуры, чтобы убедить, что лидер заботится о народе.

Эти инструменты в то время казались простой и понятной инструкцией, как отличить пропаганду от образования, а сегодня мы скорее назвали бы их логическими ошибками или когнитивными искажениями. В их основе лежит так называемое быстрое мышление, которое происходит на автомате и без долгих логических рассуждений, часто оно руководствуется эмоциями и не обязательно является пропагандой.

Подобный релятивизм использовал итальянский философ Джованни Джентиле, чтобы оправдать фашизм и показать его преимущества среди других идеологий. Джентиле писал, что фашисты, в отличие от всех остальных, не ищут истины; они создают ее сами и для самих себя.

Прежде чем возмущаться и ругать Джентиле, стоит вспомнить, что подобные размышления в то время были близки и тем, кто разделял популярную тогда философию прагматизма. Например, американский философ и педагог Джон Дьюи, один из основателей прагматизма, также отрицал существование абсолютных истин и считал, что знание по своей природе всегда открыто, случайно и плюралистично. Муссолини и Джентиле называли прагматизм источником своего вдохновения.

Так, может, разницы между образованием и пропагандой нет?

Исследователи так не думают. Например, философ И. Донский в своей статье «Правда и современная диктатура» (1934) соглашался, что, хотя философия фашизма и вправду напоминает прагматизм, между ними огромная разница:

«Прагматизм считает истину относительной по отношению к практике, но в то же время не считает ее абсолютной. Прагматизм не предполагает, как диктатура, абсолютной ценности относительной истины».

Проще говоря, если вы придерживаетесь философии прагматизма, то признаете, что ваши выводы открыты для пересмотра и сомнений. Вы способны вступать в дискуссии относительно ваших убеждений и всегда готовы к тому, что то, что вы считаете истиной, может измениться благодаря новым открытиям.

Фашизм и диктатура исключают любые дискуссии, обсуждения и пересмотр истин. Они устанавливают истины, удобные для них — и потому относительные (диктатор в любой момент может переписать истину, если новая будет лучше служить для сохранения режима), но не разрешают сомневаться в них.

Два главных отличия образования от пропаганды

Такое разделение лежит в основе первого главного различия между образованием и пропагандой. Чтобы проверить, действительно ли вас хотят научить чему-то полезному и новому или вам хотят что-то навязать, нужно смотреть не столько на инструменты, которые используются (хотя и это полезно, потому что помогает выявить логические ошибки и когнитивные искажения), сколько на готовность обсуждать, дискутировать и проверять.

Образование отличается от пропаганды тем, что в первом случае вам расскажут, какие обсуждения стояли за принятой сейчас теорией, позволят задавать вопросы, расскажут об альтернативах и слабых местах. Пропагандист же будет настаивать на своей теории как на единственно верной и ни в коем случае не позволит в ней усомниться.

Второе важное отличие между образованием и пропагандой — это цель.

Американский историк и философ Ричард Уивер (Richard Weaver) в своем коротком эссе «Пропаганда» рассказывает о двух различных мотивациях учителя и пропагандиста:

«Настоящий педагог стремится формировать свою аудиторию ради ее блага и в соответствии с максимальным уровнем просвещенности, который ему доступен. Поступая так, он устанавливает стандарты объективной истины и стремится следовать им. Пропагандист, напротив, пытается сформировать свою аудиторию в соответствии с интересами пропаганды, будь то экономические, политические, социальные или личные интересы».

Цель образования в том, чтобы принести пользу самому ученику. Рассказывая о различных теориях и обучая, как решать задачи, учитель пытается помочь своему ученику стать лучше: быстрее и легче справляться с трудностями, использовать знания в повседневной жизни и т. д.

Цель пропаганды не в помощи, а в манипуляциях и в том, чтобы переманить на свою сторону. Пропагандист выберет ту теорию, которая будет удобна для него и которая лучше всего подтвердит его точку зрения. Пропагандист не думает о том, насколько эта теория полезна для его слушателей, ему важно то, насколько убедительно она звучит и как она поможет ему достичь его целей.

Образование вне политики?

Окей, вроде бы разобрались: пропаганде не место в системе образования, и, кажется, что именно это имеют в виду, когда говорят об «образовании вне политики» и о «цели науки — поиск истины». Но так ли уж образование свободно от политики? И вообще, бывает ли образование без политики?

Важно подчеркнуть: даже если государство пресекает любую пропаганду в образовании, сама система образования — это часть государства, и, таким образом, отношения между образованием и политикой неизбежны.

Когда политики решают, какие предметы и в каком порядке будут изучаться в школах и университетах, что именно будут проходить на этих предметах (например, как рассказать про Вторую мировую войну — уделить ей один урок или целую четверть, чью точку зрения представить и т. д.), как организовывать экзамены и прием в вузы, какими навыками должен обладать учитель, они определяют, какой гражданин нужен этому государству. Знающий наизусть «Евгения Онегина» и умеющий решать тригонометрические уравнения? Умеющий выживать в жесткие дедлайны и писать работу на пятьдесят страниц за одну ночь? Счастливый и с развитым эмоциональным интеллектом? Креативный и не вписывающийся ни в какие условные рамки?

Правильного ответа здесь нет, каждая эпоха и каждое государство отвечает на эти вопросы по-своему.

Например, древнегреческий философ Аристотель (и многие современные философы образования, которые развивают его учение об эвдемонии) считал, что образование нужно для того, чтобы сделать нас… счастливыми, ведь государству нужны счастливые и процветающие граждане. Его идея сегодня воплощается в призывах включить в школьную программу курсы по психологическому здоровью, осознанности и ведению личных финансов. Иначе говоря, научить всем тем навыкам, которые помогут людям испытывать меньше стресса и лучше решать свои личные проблемы, а не тому, как посчитать синусы и косинусы, изучение которых многим кажется бессмысленным.

А вот Платон бы посоветовал перед тем, как отказываться от усложненных курсов математики, задать себе вопрос: «А кого мы будем учить?»

В его теории идеальное государство разделено на сословия (правители, воины и ремесленники), и каждый человек должен обучаться тому, что поможет ему лучше всего выполнять свою роль в обществе.

Мы тоже так делаем: чем дальше продвигаемся по лестнице образования, тем больше учим только те предметы, которые будут нам полезны в будущей профессии. И даже если знания философии киренаиков или умение решать теорию множеств, в жизни никогда нам не понадобятся, они учат нас учиться, логически мыслить и разбираться в сложном материале, чтобы нас не пугали сложности, с которыми мы сталкиваемся в реальности.

Выбор, что важнее — научить людей критически мыслить, легче справляться с трудностями или заботиться об их ментальном благополучии, — это также выбор общества, в котором мы все будем жить. Таким образом, вопросы образования — это всегда вопросы политики: выбирая, чему учить, мы выбираем ценности.

Реши, какой режим ты хочешь построить, и я скажу тебе, как организовать образование

Из-за изначально неравноправных и вертикальных отношений, которые подразумевает любая система образования (одни учат других), образование — это всегда мощный инструмент социальной инженерии. Реформировать институт образования — значит строить будущее и определять важные ценности, которые хотелось бы передать дальше.

И дело тут не только в том, чтобы решить, по каким книгам будут учиться дети или какие предметы будут преподаваться в школах. Важно еще и то, как именно будет организован образовательный процесс. Преподаватель стоит за кафедрой вдали от студентов и авторитарно читает свою лекцию, не давая себя прервать? Или, наоборот, приглашает к дискуссии и организует дебаты?

Французский философ Мишель Фуко в своих работах описывал, как государство благодаря различным социальным институтам (в том числе школам и университетам) приучает нас к порядку и дисциплине, а также делает нас «удобными» для управления.

Мы привыкаем сидеть за партами вдали от учителя, учиться от звонка до звонка, носить школьную форму и проходить стандартные тесты. Это влияет и на то, насколько мы привыкаем к подобной «стандартизации» и в других сферах жизни в будущем.

Политика вмешивается в образование, не только решая, чему учить, но и решая, как это делать. Это заметили не только в ХХ веке — например, немецкий философ Иммануил Кант в 1784 году писал:

«Но более возможно и даже почти неизбежно, что публика сама себя просветит, если только предоставить ей свободу. Ибо тогда даже среди поставленных над толпой опекунов найдутся самостоятельно мыслящие, которые, сбросив с себя иго несовершеннолетия, распространят вокруг дух разумной оценки собственного достоинства и призвания каждого человека мыслить самостоятельно. При этом следует иметь в виду, что публика, до этого поставленная ими под это иго, затем заставит их самих оставаться под ним, если ее будут подстрекать к этому некоторые ее опекуны, не способные ни к какому просвещению. Вот как вредно насаждать предрассудки, которые в конце концов мстят тем, кто породил их или кто был предшественником тех, кто породил их. По этой причине публика может достигнуть просвещения только постепенно».

В своем коротком эссе Кант подчеркивал: важно не столько то, чему конкретно учат народ, сколько то, в какой атмосфере это делается.

Если государство поощряет свободу мыслить и высказывать свое мнение, критиковать и выслушивать отзывы, то в такой атмосфере больше людей станут просвещенными.

Эти идеи соответствуют современному идеалу демократического образования. Его теоретики напоминают о неразрывной связи между демократическими ценностями и тем, как они воплощены в образовании, а потому так важно организовывать школы и университеты таким образом, чтобы в приоритете были личность и автономия ребенка, его свобода выбора и умение нести ответственность за него.

Про «кровную» связь демократии и образования рассуждал и упомянутый выше Джон Дьюи. В своей книге «Демократия и образование» (1916) он писал, что сама по себе демократия «имеет воспитательное значение, поскольку она возлагает на нас как индивидуальных граждан демократического общества обязанность размышлять над тем, чего мы как личности хотим, каковы наши потребности и проблемы». А школы, в свою очередь, готовят нас к этому.

«Мы воспитываем не напрямую, а при помощи среды. Вопрос ставится так: либо мы позволяем стихийно складывающейся среде управлять образованием молодежи, либо специально формируем для этих целей среду. Любая среда стихийна, если она не сформирована с оглядкой на желаемый образовательный результат. Разумная семья отличается от неразумной главным образом тем, что жизненные ситуации и навыки общения этой семьей создаются специально или по крайней мере выбираются с учетом того, какое влияние они могут оказать на развитие детей. А наиболее типичный пример среды, специально устроенной так, чтобы влиять на умственные и нравственные установки своих участников, представляет собой общеобразовательная школа».

Потому, если хочется сделать выводы о политическом режиме государства (или о том, какое будущее его ждет), нужно смотреть на то, как организована его система образования: в какой атмосфере происходит обучение, как формируются отношения между учителями и учениками, какие методы обучения используются и что ценится больше всего — умение креативно мыслить или соответствовать определенным стандартам.

Образование вне государства?

Всё это сегодня понимают и современные корпорации, потому они пытаются разрушить монополию государства в сфере образования. Например, Илон Маск уже создает собственную школу прямо в SpaceX, а основатель Amazon Джефф Безос запускает Академию Безоса для детей из семей с низкими доходами.

Кризис современной системы образования и ее неспособность сформировать личностей, которые необходимы нам как обществу, приводит к тому, что всё больше корпораций и частных компаний организуют собственные курсы и школы для детей и взрослых.

Кроме того, не стоит забывать и про частные школы, существование которых влечет за собой такие этические проблемы, как несправедливость и неравенство. Образование в частных школах зачастую лучше, но попасть в них могут только те дети, родители которых хотят и могут платить за образование. Возникает закономерность: дети богатых родителей поступают в частные школы, получают лучшее образование, поступают в лучшие университеты и, как следствие, богатеют. С подобным неравенством пытаются справляться благодаря различным стипендиям, а также улучшением государственного образования, но пока не очень успешно.

Может быть интересным

Три возможных сценария образования будущего: вечное студенчество, конец госмонополии и наставники вместо учителей

Впрочем, всё это не особенные и не новые проблемы, которые появились лишь в XXI веке. Долгое время на систему образования влияла церковь, и именно она, а не государство, решала, как и что будут изучать новые поколения.

Частные и альтернативные существующему на тот момент образованию институты возникали в разных странах. В России наиболее известна школа Льва Толстого, которую он открыл в своем имении в XIX веке, также надеясь реформировать сложившуюся на тот момент систему образования.

Неизвестно, что нас ждет в будущем: возможно, современный кризис образования приведет к тому, что мы действительно откажемся от идей общеобразовательных школ и монополии государства на образование. Но даже если это и произойдет, стоит помнить, что образование формирует будущее общества. Поэтому те, кто будут решать, каким будет образование, должны прежде всего задаваться вопросами о ценностях.

Образование как активизм

Образованием занимаются и всегда будут заниматься конкретные люди: я, мои друзья и коллеги, учителя из маленьких городов и учителя в мегаполисах. Это люди со своими историями и жизненным опытом, со своими психологическими травмами и ценностями.

Именно потому некоторые современные философы образования призывают обращать внимание не только на предметы, методы или систему образования, но и на конкретных людей. Кто они? Какие истории они могут рассказать? Как и почему образование стало частью их жизни?

Современный мир обезличивает учителя: ему навязывают, что и как учить, от него требуют нейтральности. Такой подход решает проблемы необъективности и помогает контролировать: ничего лишнего не будет сказано и все ученики одного класса или одной профессии получат один и тот же материал.

Но современные исследования показывают, что ученикам не столько нужен «сухой» материал, сколько особенные отношения с учителем и менторство. В мире, где любую информацию можно отыскать в интернете, становится ясно, что сегодня учителя нужны не столько для передачи знаний, сколько для того, чтобы научить, как с ними обращаться. Американский теоретик начального образования Уильям Айерс писал:

«Обучение — это больше, чем передача навыков; это жизненный акт, который включает в себя предпочтения и ценности, обязательства и выбор, доверие и заботу, приверженность и оправдание».

Именно потому всё больше исследователей образования сравнивают образование с активизмом. Как пишет биоэтик Том Шекспир, академия и активизм сблизились благодаря работе ученых в таких областях, как феминизм, расизм и ЛГБТК+ права, где личное стало политическим. Исследовательница образования Кэти Хиттен пишет:

«В самом общем смысле обучение — это форма активизма, когда мы просим студентов критически относиться к миру: определять свои предположения, рассматривать альтернативные точки зрения, разрушать проблемные убеждения, приводить осторожные аргументы и защищать свои точки зрения».

Хиттен напоминает, что, развивая у студентов критическое мышление, обучая их новому и заботясь об их будущем, мы меняем мир к лучшему. И в этом смысле между образованием и политикой всегда будет неразрывная связь.