«Извините, но в школе мест нет». Почему российская система образования отторгает детей трудовых мигрантов и что с этим делать
Оказавшись в чужой стране, дети мигрантов сталкиваются с огромным количеством трудностей: нужно привыкнуть к новому месту, социализироваться, завести новых друзей и найти занятие по душе. Но без знания языка сделать всё это практически невозможно. Учитывая то, что в России к судьбе детей мигрантов почему-то практически полностью равнодушны как руководители школ, так и чиновники, вся тяжесть непростой задачи обучения их русскому языку ложится на плечи энтузиастов. «Нож» поговорил с троими из них.
куратор проекта «Перелетные дети», Красногорск, Москва
Проект открылся шесть лет назад на базе красногорского лицея «Ковчег-XXI». Директор нашего лицея больше двадцати лет занимался образованием детей из состоятельных семей, а потом решил помочь бедным. Сталкиваясь с молодыми мигрантами в магазинах и кафе, он понемногу начал вникать в их проблемы.
Многие очень плохо говорили по-русски, это мешало им получить образование и устроиться на более квалифицированную работу. Он стал проводить для них занятия в «Макдоналдсе», в чайханах — везде, где получалось.
У всех этих ребят были младшие братья и сестры, племянники. Мы пригласили их заниматься русским языком в лицей. Потом стали искать группы поддержки общин в социальных сетях. Еще наши сотрудники ходили по рынкам, раздавали информационные листовки и рассказывали про бесплатные уроки русского языка. Именно такой «полевой маркетинг» сработал лучше всего: когда лично знакомишься с людьми и всё им объясняешь — больше доверия.
Одно время у нас было два «приветственных» класса: тридцать человек сначала учили только русский, а потом «рассасывались» по обычным классам. Больше всего детей из Киргизии и Таджикистана, на втором месте по численности — Узбекистан. Когда мы всерьез занялись вопросом обучения детей мигрантов русскому языку, выяснили, что в Москве около десяти тысяч таких детей не ходят в школу. По Женевской конвенции о правах ребенка все дети имеют право на обучение, а в наши школы детей без регистрации не берут. А если регистрация у ребенка все-таки есть, в администрации школ часто пользуются тем, что мигранты не знают свои права и плохо понимают русский язык. Им просто говорят: «Извините, но в школе нет мест». И разочарованные родители уходят домой.
На самом деле ребенка обязаны записать даже в переполненный класс или хотя бы направить в те школы, где еще есть места. Но даже если его принимают в школу, проблемы на этом не заканчиваются. Как правило, такой ребенок сидит на «камчатке» и ничего не понимает, поскольку им никто не занимается. При таком подходе он становится двоечником, и его рано или поздно «выпинывают» из школы со справкой о неоконченном среднем образовании. По-хорошему, этим детям сначала нужно организовать интенсив по изучению языка, а затем ввести их в класс и курировать. Мы в «Ковчеге» некоторое время практиковали «метод дружбы»: русские ученики объясняли тему урока детям-инофонам, а потом они вместе выполняли домашнее задание. Эту практику мы заимствовали из советских школ: раньше отличники всегда помогали неуспевающим.
Все эти годы мы пытаемся хоть немного улучшить ситуацию с обучением детей мигрантов в Москве. Своими силами проводим дополнительные занятия в четырех школах Красногорска и уроки для детей от десяти до семнадцати лет, которых не взяли в школы, в четырех библиотеках Москвы. Этих детей мы учим год, потом аттестуем и отправляем с личными делами устраиваться в школы. Сотрудничаем с Ассоциацией памирских таджиков «Нур» и «Красным крестом» — там обучают детей без документов. А еще у нас большая онлайн-школа: сейчас русским языком занимаются в сорока трех группах, пятнадцать из которых — детские. Есть занятия и для дошкольников, и для выпускников — учеников старших классов мы готовим к ОГЭ. Также мы проводим занятия по РКИ для учителей из Красногорских школ, а недавно к нам обратились за помощью учителя из Магнитогорска и Тольятти. Вообще, я считаю, что вопросом адаптации детей мигрантов к школе должно системно заниматься государство. Но этого не происходит.
Мы звоним в миграционные центры, посольства, пишем в Министерство образования и пытаемся наладить контакт со школами, где учится большее количество детей мигрантов. И всё это время меня не покидает ощущение, что проблемы этих детей никому не интересны. Единственное, чего хочет директор школы — это взять как можно меньше таких детей, чтобы не снижалась успеваемость.
Если говорить о более высоком уровне, то в России довольно слабая межминистерская политика. Раньше мы ездили во Францию и в Германию перенимать их опыт. Так вот у них миграционные центры активно сотрудничают с министерством просвещения. И если родители хотят, чтобы их ребенок учился, его не могут просто так не принять в школу. Надеюсь, со временем и у нас ситуация изменится к лучшему, и такие благотворительные проекты, как наш, станут видимыми для государства.
Леокадия Френкель,
руководитель проекта «Обучение детей мигрантов русскому языку», Санкт-Петербург
В 2012 году я увидела объявление в интернете о поиске учителей русского языка для работы с детьми мигрантов. Я сразу представила себе ужасную ситуацию: вот стою я в классе перед школьниками, а некоторые из них — пусть даже всего один — меня не понимают. Это большая проблема и для учителя, и для ученика. Либо ребенок становится агрессивным, либо наоборот — забитым аутсайдером. Я созвонилась с авторами идеи, сказала, что готова участвовать. Вот сколько есть свободного времени, столько этому проекту и отдам. Потом выяснилось, что ни своего помещения, ни ясной концепции у проекта нет. Тогда я предложила в качестве площадки Еврейский общинный центр, которым руководит мой муж. Я тоже работаю здесь много лет — заведую библиотекой и воскресной школой, координирую образовательные программы.
Постепенно в общинный центр стали приходить волонтеры. У кого-то был опыт работы с пожилыми людьми, у других — с молодежью. Я сразу объясняла, что с детьми работать сложно, особенно с такими: они плохо говорят по-русски, у них другой менталитет. Здесь нужно держать баланс: уметь и развлечь их, и одновременно чему-то научить. «География» проекта широкая: Таджикистан, Армения, Азербайджан, Молдова, Афганистан, Республика Тыва. Одно время приводили даже восьмилетнюю девочку из Нигерии. Она совсем не говорила по-русски, зато в совершенстве владела английским.
Сейчас в центре работают шесть волонтеров, двое из них — профессиональные педагоги. Уроки проводятся методом погружения, то есть полностью на русском языке и в игровой форме. Помимо русского языка есть уроки английского и рисования. А еще в центре очень любят праздники, одинаково весело отмечают и русские, и еврейские: на Пурим едят «уши Амана», а в Новый год надевают карнавальные костюмы и устраивают вечеринку. Летом начинаются академические каникулы, но работа центра не прекращается.
Мы часто гуляем с детьми в парках, ходим в музеи, на экскурсии, в зоопарк. В общем, знакомим ребят с городом. Также мы дружим с несколькими театрами. «Кукфо», Большой театр кукол и МДТ приглашали нас на спектакли бесплатно. Большинство детей приехали из маленьких городков, деревень. Для них посещение театра — настоящее чудо.
До пандемии занятия в центре проводились два раза в неделю в двух группах — старшей (дети от одиннадцати до тринадцати лет) и младшей (ученики начальных классов и дошкольники). По выходным дням бывали занятия для подростков до пятнадцати лет с очень плохим или даже нулевым уровнем русского языка.
Бывало, что родители приводили шестнадцатилетнего подростка, который практически не говорил по-русски. Мне приходилось отказывать им. К сожалению, такому ребенку школу в Петербурге уже не окончить. Как правило, помимо сложностей с языком, есть еще и серьезное отставание по другим предметам, а впереди ЕГЭ и ОГЭ, их и местным детям сдать сложно. Поэтому я честно говорила родителям: либо организуйте ему домашнее обучение, либо отправляйте работать. Наверное, это звучало несколько жестко, но такова реальность.
У общинного центра нет денег на рекламу и пиар. Мне приходилось самой обходить соседние школы, общаться с директорами и рассказывать им о существовании бесплатной программы для детей мигрантов. При этом я всегда поясняю: наш проект — не замена школе, а всего лишь хорошее дополнение к ней. Только в школе дети получают систематизированные знания, привыкают к определенному режиму учебы и социализируются.
Иногда родителей нужно уговаривать отправить детей в школу: далеко не все хотят, чтобы их дети получили образование. Особенно это касается старших девочек: они в семье и за кухарок, и за уборщиц, и за нянек. Я объясняю родителям, что нужно обязательно оформить все необходимые документы, чтобы ребенок мог пойти в школу, звоню от их имени в РОНО. Вообще, я считаю, что для мигрантов нет проблемы устроить детей в петербургскую школу. Всё зависит от мотивации. К сожалению, государство так и не выработало четкую программу адаптации трудовых мигрантов. Хотя кое-что все-таки делается. Например, Комитет по межнациональным отношениям Петербурга выпустил хорошее учебное пособие для детей-инофонов.
Конечно, изредка приходится слышать, что мы как еврейская организация взялись не за свое дело. Но в основном нашу деятельность поддерживают, понимают, что любое доброе дело украшает общину. Еврейское сообщество города хорошо организовано, особенно в сфере социальной помощи и образования: существуют различные программы поддержки пожилых, инвалидов, малоимущих, общеобразовательные школы, молодежные клубы. Но в Петербурге у нас небольшое коммьюнити. А вот что делать другим общинам, в которых состоят десятки тысяч мигрантов? В еврейской философии есть такое понятие — «тикун олам», то есть «исправление мира». Это именно то, что мы, хоть и небольшими силами, но пытаемся делать.
Короткометражный фильм Нимасу Нимсарен «Мавжуда» о девочке из Узбекистана, которая учится в Еврейском общинном центре русскому языку
Ирина Белоусова,
руководитель программы «Одинаково разные», Калужская область и Новосибирск
Всё началось с того, что мы с несколькими учителями переехали в поселок Белоусово в Калужской области по программе «Учитель для России». В школе, где я стала преподавать литературу и обществознание, училось около четырехсот детей из Средней Азии, и большинство из них практически не говорили по-русски. Вот так и обнаружилась проблема. Сначала мы организовали школу выходного дня: преподавали детям язык, проводили занятия в кружках по интересам, устраивали фестивали культуры, возили на экскурсии в соседние города. Через год стало понятно, что социальная адаптация — это, конечно, очень хорошо, но большая проблема в том, что эти дети не знают язык. Тогда мы написали курс по РКИ и разделили детей на две группы в зависимости от их уровня владения языком. Позже мы запустили программу как региональную — нас поддержали частные доноры из диаспор и Министерство образования регионов. На данный момент программа работает в двух регионах.
Мы уже успели обучить русскому языку около двух тысяч детей. Так что теперь наш проект по адаптации детей мигрантов к школе самый большой в России.
Для того чтобы подготовить специалистов, мы набираем команду учителей от школы и отправляем их на курсы повышения квалификации по двум направлениям: РКИ и социальная адаптация. Социальная адаптация подразумевает групповые занятия с психологом или, если в команде есть социальный педагог, проведение социальных мероприятий, например, кулинарного фестиваля, на котором будут представлены кухни народов Средней Азии, или вечера стихов на разных языках.
Преподавателей мы учим в течение года и еще год сопровождаем — платим небольшие гранты, выдаем необходимые учебники, помогаем советом. Обычно Министерство присылает нам список школ, где большой процент детей мигрантов, и мы идем договариваться с их руководством. В отличие от Москвы и Петербурга в регионах нет проблем с тем, чтобы ребенка взяли в школу — принимают всех даже без регистрации. Но потом эти дети сидят на уроках и ничего не понимают. Поэтому, как правило, администрации школ идут нам навстречу — в их интересах, чтобы ученики хорошо владели русским языком. Но есть, конечно, и те, кто отказываются. Говорят, что на учителей ложится большая нагрузка и что ко всем ребятам у них в школе относятся одинаково, ничего особенного детям мигрантов не нужно.
Мы не используем никакие административные ресурсы, не пытаемся «заставить» передумать. Вряд ли люди поменяют свое мнение. Я думаю, что мы как принимающее сообщество должны быть настроены к детям мигрантов более лояльно и учитывать культурные различия. Например, в моей школе проводили конкурс с шариками. Дети мигрантов плакали потому, что в их культуре мальчикам и девочкам нельзя стоять так близко друг к другу. Тоже самое случается и на уроках — девочки часто не хотят сидеть за одной партой с мальчиками. Бывает, что ребята могут целый день не есть из-за того, что в школе приготовили блюдо из свинины. Не говоря уже о Рамадане — c десяти-двенадцати лет дети уже держат пост, и в это время им сложно выносить физическую нагрузку. Но никому в школе не придет в голову освободить их на это время от уроков физкультуры.
Администрация считает, что школа — светское учреждение, и я с этим абсолютно согласна. Но вместе с тем нам необходимо научится договариваться друг с другом. Это и есть двусторонняя интеграция. Ведь мигранты — это далеко не всегда нелегалы, а их дети — двоечники, которые пойдут потом работать на рынок. За год обучения на нашей программе у детей-инофонов владение русским языком поднимается на полтора уровня. А некоторые ученики даже оканчивают школу с медалью.
Ссылки на группы, которые занимаются обучением детей мигрантов русскому языку:
