От Фридриха Энгельса до Оуэна Лавджоя: как теория антропогенеза из инструмента социальной критики превратилась в оправдание статус-кво

Прямохождение — столь очевидный признак человека разумного, что любая попытка теории антропогенеза будет неполной без объяснения, как мы выучились ходить на двух ногах. Этот вопрос занимает человечество с момента выхода в свет «Происхождения человека» Чарльза Дарвина в 1871 году. Однако у самого отца-основателя эволюционной биологии воззрения на этот предмет были более чем смутными; из всей его книги вопросу о прямохождении посвящено лишь несколько страниц, и конкретики на этих страницах довольно мало. По сути, всё, чем ограничился Дарвин, — это утверждение, что двуногость оказалась эволюционно выгодной. Он постулировал, что коль скоро освобождение рук выгодно современному человеку, то оно должно было оказаться выгодным и для древних человекообразных обезьян: «им становилось гораздо удобнее защищаться камнями или дубинами, нападать на свою добычу и другими способами добывать свою пищу».

Дарвин не предложил никакого определенного механизма, объясняющего, как именно произошел переход к прямохождению. С тех пор наука по мере своих сил стремится заполнить этот пробел. И хотя в наши дни о ранних этапах антропогенеза известно несравненно больше, чем в XIX веке, проблема прямохождения не утратила актуальности. Как нередко бывает с нерешенными научными проблемами, она служит не только полигоном для испытания разнообразных теоретических концепций, но и зеркалом, отражающим идеологические коллизии каждой эпохи.

Наиболее знаменитый опыт по этой части принадлежит Фридриху Энгельсу. В незаконченном очерке «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», написанном около 1876 года, он впервые сформулировал так называемую трудовую теорию антропогенеза. Именно в этой статье прозвучал пресловутый афоризм «Человека создал труд», точнее — «Труд создал самого человека». Теория Энгельса заслуживает более подробного разбора, так как в массовом сознании закрепилось оглупленное представление о ней. Энгельсу нередко приписывают утверждение, будто предки человека перешли к двуногости потому, что им понадобилось освободить руки для труда.

На самом деле Энгельс рисует переход к прямохождению как двусторонний процесс, толчком к которому послужило изначальное разделение функций рук и ног у лазающих приматов. И лишь затем освобожденные руки стали использоваться для собственно труда.

Труд, однако, по Энгельсу, сыграл ключевую роль в том, что у человека развилась специализированная кисть руки, способная к тонкой моторике:

«Но решающий шаг был сделан, рука стала свободной и могла теперь усваивать себе все новые и новые сноровки, а приобретенная этим большая гибкость передавалась по наследству и возрастала от поколения к поколению.

Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его.

<…> Но рука не была чем-то самодовлеющим. Она была только одним из членов целого, в высшей степени сложного организма. И то, что шло на пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому она служила, и шло на пользу в двояком отношении».

Выражаясь современным языком, Энгельс пишет о коэволюции руки и прямохождения под влиянием трудовой деятельности. По его мнению, прямохождение и строение человеческой кисти составляют единый комплекс, в становлении которого решающую роль сыграл труд. Попутно он критикует современных ему эволюционистов: по его словам, «даже наиболее материалистически настроенные естествоиспытатели из школы Дарвина» считают основным двигателем антропогенеза не труд, а интеллект. Это представление, как показывает Энгельс, носит идеологический характер: в мире Нового времени, где разделение труда достигло высокой степени специализации, умственный труд оказался существенно более престижным, чем ручной, вытесненный на периферию культуры.

Естественно, сама работа Энгельса на внеидеологичность не претендует. Напротив, ее посыл вполне очевиден. В настоящее время она известна в составе неоконченного сборника эссе «Диалектика природы», посвященного в основном философии естествознания, но первоначально она предназначалась в качестве предисловия к книге «Три основные формы порабощения». Идеи этой так и не написанной книги Энгельс отчасти раскроет в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884). Там он прослеживает становление социального и гендерного неравенства начиная с эпохи первобытности.

Согласно его гипотезе, рост производительности труда приводит к возникновению современных форм собственности, а те в свою очередь — к появлению моногамного брака и сопутствующего ему угнетения женщины.

Так опыт реконструкции древнейших стадий развития человечества становится для Энгельса отправной точкой для острой критики нравов и общественных порядков современности.

Трудовая теория прямохождения (в англофонном мире чаще именуемая орудийной теорией — tool-making theory) разделялась многими учеными, но к середине XX века она стала выглядеть всё более и более шаткой. В 1920–1930-е годы в Африке были открыты ископаемые остатки австралопитеков: эти существа, по-видимому, не изготавливали орудий, но были уже прямоходящими. К 1950-м было окончательно доказано, что австралопитеки представляют собой не тупиковую ветвь эволюции, а наших непосредственных предков. Постепенно накапливалось всё больше и больше данных о том, что прямохождение старше любой деятельности, которую даже с натяжкой можно назвать трудовой.

Вторая треть XX века — время оживленной дискуссии о том, откуда взялось прямохождение. Так, первооткрыватель австралопитеков Раймонд Дарт (Raymond Dart) считал, что предки человека освободили руки не для труда, а для агрессии — чтобы метать камни и размахивать дубиной. Гордон Хьюз (Gordon Hewes) в 1961 году предположил, что древние гоминиды стали ходить на двух ногах ради переноски пищи на большие расстояния. Наконец, некоторые — в их числе Шервуд Уошберн (Sherwood Washburn), один из крупнейших антропологов прошлого столетия — оставались сторонниками трудовой теории. Каждая из этих теорий по-своему вписывается в идеологический контекст своего времени и культурной среды: достаточно вспомнить, что «теория обезьяны-убийцы», как нелестно прозвали концепцию Дарта, была сформулирована в 1953 году, на пике холодной войны.

Между тем развитие палеоантропологии шло своим чередом, и ряд крупных открытий 1960–1970-х годов окончательно похоронил трудовую теорию.

Находка в 1974 году скелета самки австралопитека, получившей прозвище Люси, показала, что австралопитеки не просто умели передвигаться на двух ногах — их ноги были приспособлены к ходьбе, как у нас, но при этом мозг оставался маленьким, обезьяньим. А обнаруженные в 1978 году отпечатки следов из Лаэтоли (Танзания) позволили описать стопу австралопитеков, которая, как выяснилось, мало отличалась от человеческой и вовсе не была хватательной, как у шимпанзе. В то же время первые достоверные орудия труда принадлежали не австралопитекам, а человеку умелому (Homo habilis), жившему позже них. Стало ясно, что специализация к прямохождению сформировалась задолго до орудийных навыков.

Разрешить эту загадку взялся американский анатом Оуэн Лавджой (Owen Lovejoy, род. 1943). 23 января 1981 года в журнале Science появилась его статья «Происхождение человека», в которой он, объединив данные эволюционной теории, физиологии и анатомии человека, предложил собственную гипотезу, объясняющую прямохождение. Он обратил внимание на феномен скрытой овуляции у человеческих женщин: в то время как самки шимпанзе сигнализируют о готовности к зачатию с помощью полового набухания, у человека ничего подобного нет. По мнению Лавджоя, скрытая овуляция говорит о том, что наши предки были моногамны: при отсутствии видимых признаков овуляции самец не может установить свое отцовство, и поэтому ему выгодна моногамия. Прямохождение же развилось потому, что самцы носили еду самкам с детенышами — как предполагает Лавджой, в условиях удлинения детства и необходимости выживания беспомощных детенышей требовалась забота обоих родителей. Лавджой резюмирует свои взгляды так:

«Если эта модель верна, традиционное представление, что материальная культура сыграла решающую роль в дифференциации и происхождении первоначальных характеров гоминид, вероятно, ошибочно. Напротив, и развитая материальная культура, и плейстоценовое ускорение развития мозга являются всего лишь продолжением уже установившейся системы характеров гоминид, включавшей в себя интенсификацию родительства и социальных отношений, образование моногамных пар, специализированное социально-репродуктивное поведение и прямохождение. Из этого вытекает, что нуклеарная семья и человеческое сексуальное поведение могли зародиться задолго до зари плейстоцена».

Взгляды Лавджоя — полная противоположность взглядам Энгельса. Если Энгельс считал, что нуклеарная моногамная семья сформировалась в исторически недавние времена под влиянием развития производственных отношений, и на этом основании критиковал современный ему институт семьи, то Лавджой обосновывает «естественность» моногамии и существующих гендерных ролей.

Характерно, что оба исследователя проецируют на первобытность свои представления об утопии, хотя эти представления оказываются в корне различными. Энгельсовы древние гоминиды живут в первобытном коммунизме, не ведая о браке и собственности, тогда как у Лавджоя предки человека придерживаются ценностей респектабельного среднего класса. Статья Лавджоя, выход которой совпадает с триумфальной победой Рональда Рейгана, идеально отвечает запросам консервативного поворота рубежа 1970–1980-х.

Разумеется, последовала критика, в первую очередь от женщина-антропологов — с конца прошлого века таковых становится всё больше и больше, антропология постепенно перестает быть занятием привилегированных мужчин. Так, последовательным критиком Лавджоя с феминистских позиций стала Адриенна Цильман (Adrienne Zihlman). Она указала на то, что Лавджой не учел данные этнографии о реальной роли женского труда в обществах охотников-собирателей. Дин Фолк (Dean Falk) высмеяла предположение Лавджоя, согласно которому самки гоминид оставались «дома», пока самцы ходили за едой: в таком случае самки и детеныши оказались бы крайне уязвимы для хищников. Мина Дэвис Колфилд (Mina Davis Caulfield) сочла, что Лавджой неправомерно проецирует на древних гоминид сексуальные обычаи современного западного общества. Кроме того, биологи отмечали, что теория Лавджоя не отвечает нынешним знаниям о физиологии приматов — например, у моногамных гиббонов половое набухание имеется, а у полигинных горилл его нет.

В частности, современный эволюционный биолог Роберт Мартин замечает, что отсутствие видимых признаков овуляции вообще распространено среди приматов и логичнее ставить вопрос не «почему эти признаки отсутствуют у человека?», а «почему они появились у шимпанзе?».

Мартин вообще воздерживается от попыток реконструировать брачные нравы древних гоминид.

Пожалуй, самый оригинальный образец феминистической критики теории Лавджоя 1980–1990-х годов принадлежит Максине Шитс-Джонстоун (Maxine Sheets-Johnstone), которая предложила альтернативную концепцию. Соглашаясь с Лавджоем в том, что основным двигателем прямохождения послужил половой отбор, Шитс-Джонстоун высказала прямо противоположные взгляды на роль полов. Она обратила внимание на то, что самцы четвероногих приматов часто принимают вертикальное положение для демонстрации пениса (сексуальной и/или агрессивной). Из таких демонстраций, по ее мнению, и развилось человеческое прямохождение. Шитс-Джонстоун пишет об инверсии половых ролей у предков человека: если у четвероногих обезьян гениталии самки постоянно находятся на уровне глаз самца, то у двуногих приматов именно самец находится в состоянии перманентной демонстрации. Кроме того, Шитс-Джонстоун обсуждает роль женского удовольствия в эволюции: двуногость дает больше возможностей для разнообразных движений и тактильной стимуляции.

XXI век ознаменовался бурным ростом знаний в области палеоантропологии. Новейшие находки еще больше удревнили начало прямохождения. В 2001 году был описан ардипитек — двуногая человекообразная обезьяна, жившая задолго до австралопитеков, свыше 5 млн лет назад. В том же году был открыт еще более ранний представитель прямоходящих обезьян — оррорин (6 млн лет назад). С начала XX века эволюцию прямохождения было принято связывать с условиями саванн, однако данные палеоэкологии говорят о том, что оррорин обитал не в саваннах, а в лесах. В 2002 году обнаружен сахелантроп возрастом до 7 млн лет. Он принадлежит как раз той эпохе, когда, по сведениям молекулярной генетики, разошлись эволюционные линии человека и шимпанзе. Но вопрос, был ли сахелантроп прямоходящим, остается спорным.

Наконец, продолжаются исследования ископаемых человекообразных Европы, в связи с чем возобновились дискуссии о том, действительно ли прямохождение появилось в Африке. Например, есть предположения, что найденный на территории Германии Danuvius guggenmosi (11,6 млн лет назад) мог уже быть прямоходящим.

С другой стороны, изменились и сами практики производства науки: современные статьи по антропологии всё чаще пишутся не одинокими теоретиками, а коллективами ученых, что оставляет существенно меньше места для идеологических пристрастий.

Можно выделить несколько основных новаторских направлений современной мысли в области антропогенеза:

• Теория энергетической эффективности прямохождения. Она восходит к исследованиям биомеханики движений приматов, проведенным в начале 1980-х японскими исследователями под руководством Нобутоси Ямадзаки. В настоящее время служит предметом оживленных споров, так как различные математические модели и различные опыты с современными обезьянами то подтверждают, то опровергают ее.
• Тесно связанная с ней теория фрагментации среды обитания, согласно которой экосистемы позднего миоцена представляли собой мозаику из небольших участков лесов и саванн. Древние лазающие обезьяны были вынуждены перебегать от одной рощицы к другой, попутно спасаясь от хищников, а это было удобнее делать на двух ногах.
• Отсюда вытекает теория древесной преадаптации к прямохождению, которая отчасти возвращается к наблюдению Энгельса о ранней специализации рук и ног при лазании, но отбрасывает «трудовой» компонент.

Преимущества этих теорий состоят в том, что они пытаются уйти от утопического дискурса о далеком прошлом человечества и выдвинуть проверяемые предположения. Тем не менее эволюция прямохождения всё еще остается загадкой — палимпсестом, поверх которого каждый пишет свою версию истории человечества.

По-прежнему сохраняются и старые способы мышления об антропогенезе, укорененные в научных практиках и идеологиях прошлого столетия.

В частности, «теория обезьяны-убийцы» была не так давно модифицирована Дэвидом Карриером (David R. Carrier), предположившим в 2011 году, что прямохождение развилось из боевой позы (stand-up fighting theory). Карриер апеллировал к тому факту, что многие четвероногие животные дерутся, встав на задние лапы. Его статья оснащена внушительным математическим аппаратом, демонстрирующим, что сила удара в драке возрастает при двуногой позиции. Попутно Карриер привлекает для объяснения половой отбор, ссылаясь на то, что современные женщины находят привлекательными высоких мужчин, а мужчины — невысоких женщин. Итогом становится модель, в которой самцы ранних гоминид сражались за самок, принимая вертикальное положение. Правда, при этом остается неясным, почему же половой диморфизм гоминид, включая разницу полов в размерах тела, со временем только уменьшался и почему на конкурсы красоты отбирают высоких женщин.

Видное место занимает «стайерская теория» (endurance running theory), которая рассматривает не столько вопрос, почему возникло прямохождение как таковое, сколько вопрос о том, как оно развивалось на переходе от австралопитеков к ранним Homo.

Эта теория предполагает, что анатомическое строение человека адаптировано к бегу на длинные дистанции и что важную роль в развитии этих адаптаций сыграла охота на бегающую дичь. Самый свежий пример работы, основанной на «стайерской теории», — совместная статья канадца Эжена Морена (Eugène Morin) и американца Брюса Уинтерхолдера (Bruce Winterhalder) в журнале Nature, которая так и озаглавлена: «Этнография и этноистория подтверждают эффективность охоты методом стайерского бега у человека» (Ethnography and ethnohistory support the efficiency of hunting through endurance running in humans, 2024). Статья апеллирует к ряду этнографических данных о том, что у многих племен охотников-собирателей существовал метод охоты, когда преследуемую дичь загоняли до изнеможения. Увы, достоверность этих данных с трудом поддается проверке, так как в большинстве случаев они не наблюдались этнографами непосредственно, а лишь фигурировали в рассказах информантов о прошлом (в настоящее время такой способ охоты почти нигде не практикуется).

Несложно заметить, что и «теория боевой позы», и «стайерская теория» подразумевают, что человеком by default является мужчина, причем конкретный тип мужчины — предназначенный самой природой для драки или для охоты. Хотя, в отличие от Карриера, Морен и Уинтерхолдер придерживаются подчеркнутой гендерной нейтральности и говорят humans, а не males, ни для кого не секрет, что охотой у подавляющего большинства народов, для которых она служит основой экономики, занимаются исключительно мужчины.

Женщинам в этих моделях места не находится, хотя, казалось бы, первоочередной задачей в таком случае должно быть объяснение, почему женщины ничем не отличаются по своей локомоции от мужчин.

Своеобразную теорию для объяснения двуногости человека предложил в 2018 году Майкл Дейл (Michael T. Dale). По его мнению, прямохождение не несет никаких непосредственных выгод, а вреда приносит столько, что объяснить его можно только половым отбором. Он уподобляет прямохождение пышному хвосту павлина или рогам самца оленя, ссылаясь на принцип гандикапа. В рамках модели Дейла самцы поднимались на задние конечности, чтобы повысить свой ранг в социальной иерархии, а самки, соответственно, отдавали предпочтение наиболее статусным самцам. Предвидя возражение: а зачем тогда двуногость понадобилась самкам? — Дейл напоминает о том, что у самок приматов тоже существуют иерархии доминирования, и предполагает, что, «если самки развили пристрастие к прямохождению, они выказывали бы уважение и подчинение по отношению не только к самцам с этим признаком, но и к другим самкам». Женское прямохождение, таким образом, всё равно оказывается побочным продуктом мужских иерархических отношений.

Все эти примеры иллюстрируют, что область теории антропогенеза, несмотря на объективные научные достижения нашего времени, по-прежнему остается полем идеологического напряжения: ученые продолжают проецировать на древних гоминид свои представления о «естественном» (имплицитно: желательном) устройстве человеческого общества.

Широкой публикой проблематичность этого поля не осознается, и более того, в нашей стране в XXI веке теория Лавджоя 1981 года популяризируется как последнее слово науки. Это особенно тревожно в свете отечественных общественных тенденций последних двух десятилетий. Просветительская работа не должна ограничиваться сообщением публике научных «фактов» — она должна также давать представление об истории научных концепций и навыки критического мышления.