Край алмазных рек и поедателей лошадиной плаценты: как средневековая Европа придумывала для себя Восток
Средневековая Европа отнюдь не была главным очагом мировой цивилизации — и многие ее жители хорошо это понимали, а некоторые путешественники того времени считали центром мира богатую Индию или Китай. Историк Александр Артамонов — о том, как и почему семь веков назад люди Запада восхищались югом и востоком Азии, боялись и презирали кочевые народы Великой степи и ненавидели мусульман Ближнего Востока.
Когда европейские нации вступили в эпоху колониализма, у них начало формироваться спесивое и высокомерное отношение к другим народам и расам, которое усиливалось пропорционально развитию колониальных империй. Арабы, африканцы, индийцы и азиаты — в общем, «люди Востока» — с XVI–XVII веков воспринимались европейцами как глупые, склонные к деспотизму в политике и лени в экономике люди второго сорта, которые должны быть благодарны колонистам за то, что они познакомили их с достижениями своей цивилизации. Пережитки такого отношения к народам Азии и Ближнего Востока постоянно воспроизводятся и сегодня, и порой эта система ценностей кажется вечной константой европейской культуры.
Но так было не всегда. До промышленной революции и открытия Америки Европа была окраиной мировой истории, ключевые события которой происходили на пространстве от Иерусалима до Пекина. Вплоть до эпохи Крестовых походов и монгольского нашествия европейцы почти ничего не знали о странах за пределами христианского мира и населяли их порождениями своих фантазий. Однако когда европейцы познакомились с азиатскими народами, то были ошеломлены их величием, богатством и роскошью.
Небылицы и Библия
С распада Римской империи и Великого переселения народов и вплоть до XIII века Азия для европейца была одной огромной загадкой. О странах к востоку от Византии не было известно почти ничего — ни купцы, ни дипломаты, ни путешественники из Европы туда почти не добирались. Острый дефицит сведений восполнялся активным мифотворчеством, в котором обрывки подлинной информации, попадавшей в Европу через третьи руки, смешивались со сведениями из Библии и народными сказками. Нередко средневековые ученые в своих географических трудах помещали в Азию страны, населенные карликами, псоглавцами и людьми без головы.
Читайте также
Смерть аутентичности. Почему транскультурность — лучшая концепция для объяснения современного мира
Так, английский теолог XII века Гонорий Августодунский в труде «Изображение мира» описывал Индию как многолюдную страну с гигантскими городами, в которых полно золото и серебра. Он населял ее библейскими народами Гог и Магог (что необычно, ведь, согласно библейском пророчеству Иезекииля, эти два дьявольских племени обитают «на пределах Севера»), которые едят человечину и сырое мясо диких зверей, племенами горных пигмеев, рожающих детей в 3 года от роду и умирающих в 7, а также народом, молодежь которого съедает своих престарелых родителей.
Чудеса Востока из баснословных текстов раннего и высокого Средневековья вызывали и страх, и восхищение, и зависть — в общем, вбирали в себя всё то, чего не хватало средневековым европейцам в их тяжелой, скучной и однообразной жизни.
Историк и архиепископ Джеральд Валлийский в «Топографии Гиберники» (Ирландии), вышедшей около 1188 года, писал, что в Азии в изобилии «разноцветные шелковые ткани, произведенные шелкопрядом, драгоценные металлы разных видов, сверкающие драгоценные камни и ароматные специи».
Однако далее Джеральд предупреждал читателя, что добыть эти сокровища лучше и не пытаться — климат стран Востока невероятно суров и в прямом смысле токсичен. Все среды там наполнены ядом — умереть можно, ступив босой ногой на землю, понюхав неочищенную воду или открыв лицо ветру, который либо смертельно горячий, либо ледяной.
Одним из самых популярных мифологических нарративов о Востоке стала легенда о царстве пресвитера Иоанна — великом христианском государстве где-то в Средней Азии или Индии.
Легенда появилась перед первым Крестовым походом и быстро распространилась по всей Европе, а в XIII веке добралась и до Руси. Она гласит, что где-то на востоке от Святой Земли есть блаженное христианское царство, которым правит король-священник Иоанн. Он обязательно придет на помощь христианским воинам Европы, когда те попытаются отвоевать у сарацин Святую Землю.
Около 1165 года в Европе появилось письмо пресвитера Иоанна, обращенное к византийскому императору Мануилу, которое распространялось как сказка. Пресвитер Иоанн в нем называл себя потомком одного из волхвов, религиозным наследником апостола Фомы (который, согласно канону, после вознесения Христа пошел проповедовать его учение в Индии) и королем почти всей Индии. Он описывал фантастические богатства своего государства — реки, полные драгоценных камней, источники, вода которых дарит вечную молодость, изобилие золота, серебра и специй. Обитатели этой страны не знают горя, преступлений и бедности и радушно встречают любого иностранца.
Несмотря на сказочность письма, его текст оставался страшно популярным вплоть до XVIII века и многократно переписывался, обрастая новыми волшебными подробностями. В 1177 году папа Александр II даже отправил в царство пресвитера Иоанна посла, который, правда, так и не вернулся.
Европейские путешественники искали царство Иоанна и порой находили его остатки то в христианской Эфиопии, то в Индии, то в Средней Азии. Еще в IV веке христианские проповедники (до сих пор непонятно, было их учение несторианством или не было) обосновались на западном побережье Индии, в регионе Малабар, недалеко от Мумбая. Их лидера действительно звали Фома, однако он был вовсе не апостолом, а армянским купцом.
Общины малабарских христиан существуют по сей день. Проповедь несториан среди народов Ближнего Востока, Персии, Армении и Средней Азии началась еще в IV–V веках и оказалась довольно успешной. Епископаты несторианской восточной церкви существовали в Бухаре, Мерве, Кашгаре, Хотане, Сиане и даже в Ханбалыке (Пекине). В VII–XI веках христианство активно распространялось среди монголов, в несторианство перешли несколько монгольских племен — кераиты, найманы и частично каракитаи. Кочевники всегда были веротерпимы и почти никогда не чинили препятствий проповедникам любых религий. По некоторым подсчетам, до четверти представителей монгольских племен, объединенных Чингисханом, были христианами. Вероятно, обрывочные сведения об этих христианских племенах и княжествах и стали основой для легенды.
Роскошный и отвратительный Восток в рассказах путешественников
В XIII–XIV веках сильно возросло количество европейских путешественников, побывавших в азиатских странах, — важную роль в этом сыграл интерес монархов и пап к монголам. Европейские правители знали о христианстве среди кочевников и полагали, что религия может стать фундаментом для общения и военных союзов.
Вслед за монахами и дипломатами на Восток потянулись торговцы и авантюристы, такие как Марко Поло. Раскинувшаяся от украинских степей до Кореи и Вьетнама Монгольская империя стала единым политическим и инфраструктурным пространством, по которому европейцы могли путешествовать куда более безопасно, чем прежде.
В этот период уровень информированности европейцев об Азии значительно вырос. Впрочем, в народном сознании многие элементы историй всё равно мифологизировались, да и сами путешественники любили утрировать свои ощущения или просто додумывать и привирать.
Одна из самых известных европейских книг о путешествии по Азии XIII века, «Путешествие сэра Джона Мандевилля», которая поразила и толкнула на авантюрное плавание Христофора Колумба, была фальшивкой — ее неизвестный автор просто переписал несколько работ европейских первопроходцев, снабдив их вставками с небылицами.
Европейские путешественники были далеки от предрассудков и европоцентристского сознания Нового Времени. Оно и понятно — на фоне многих азиатских стран средневековая Европа казалась нищим захолустьем. Особенно поражал путешественников Китай, который они описывали как самый населенный и богатый край с огромными городами, превосходящий их родину буквально во всем.
Австралийская медиевистка Ким Филлипс утверждает, что у некоторых европейских путешественников, увидевших величие Китая, формировалась «китаецентричная» картина мира — они понимали, что живут на периферии мировой истории.
Индия и многие мусульманские и среднеазиатские страны тоже в основном вызывали у европейцев восторг. И лишь Великая степь воспринималась как страшное место, населенное свирепыми, зачастую бедными и всегда опасными людьми.
Одной из главных тем в рассказах и книгах путешественников, конструировавших восприятие европейцами Востока на эмоциональном уровне, была пища. Ее наделяли самым примитивным символизмом: инородцы, которые питаются чем-то отвратительным, — наши враги, а с теми, кто ест что-то приемлемое или даже вкусное, можно иметь дело. Важную роль для вечно полуголодной Европы играло и то, насколько страна плодородна и обеспечена продовольствием.
Хуже всего здесь выглядели монголы, которые пугали европейцев чрезвычайной скудностью рациона и нечеловеческой способностью переносить голод, а также своей манерой пить кровь собственных коней во время долгих переездов — рассказы об этом встречается в текстах почти каждого европейца, который имел дело с кочевниками, а также в древнерусских хрониках.
Может быть интересно
Ларец, шар или диск: как изображали Землю на средневековых картах
Францисканский монах Джованни Карпини дал еще более пугающее описание пищевых привычек кочевников:
«Они едят нечистоты, исходящие от кобыл, рожающих жеребят. Я даже видел, как они едят вшей. Они говорили: „Почему бы мне не съесть их, если они едят плоть моего сына и пьют его кровь?“ Еще я видел, как они едят мышей».
Подобные описания формировали образ кочевников из Великой степи как свирепых, безжалостных и очень сильных людей.
Индия и Китай (под властью монголов), наоборот, чаще всего описывались как вечно сытые земли, никогда не знавшие недостатка в продовольствии. Джованни Мариньоли, флорентийский францисканец, который стал одним из первых европейцев Средневековья, побывавших в Юго-Восточной Азии, называл Шри-Ланку эдемом из-за изобилия сладких и ароматных фруктов.
Особенно сильно рассказы о райских странах Востока кружили головы европейцам во время Великого голода 1315–1317 годов, когда погибло до четверти населения континента. Впрочем, описания пищевых привычек этих стран не всегда были столь восторженными — Марко Поло не без отвращения писал о кухне южнокитайского Ханчжоу, где ели собак и диких животных. Других путешественников пугали привычки народов Южной Азии есть змей и ящериц.
Вторая важная на эмоциональном уровне тема — женщины и их сексуальность. В категориях традиционалистской средневековой культуры образ женщин становился метафорой бытовой жизни. При этом сам образ часто оказывался искажен — европейцам было сложно правильно понять внутреннее содержание практик других народов, связанных с браком и отношениями между полами; поэтому почти всегда женщины воспринимались ими в качестве объекта сексуального влечения. Европейцы концентрировали внимание на придворных дамах или умелых проститутках, но почти никогда не писали о простых работницах, матерях и пожилых женщинах.
Большинство текстов путешественников, в которых дается оценка женщин, воспроизводят три стереотипа.
Первый из них: монгольские женщины грубы и некрасивы. Фламандский францисканец Гильом де Рубрук писал, что монгольские женщины «ужасно толсты» и «обезображивают себя уродливым макияжем», а также удивлялся монгольской любви к маленьким и курносым носам. При этом и он, и многие другие путешественники писали о трудолюбии монголок, которые «искусны во многих ремеслах не меньше мужчин», а также об их воинственности.
Европейцев поражал гендерный эгалитаризм кочевых обществ, в которых женщины и мужчины одеваются одинаково и часто выполняют одинаковую работу.
Напротив, индийские и в особенности китайские женщины воспринимались европейцами как экзотически красивые и сексуально привлекательные.
Представления о красоте средневекового Китая частично совпали с представлениями о красоте у европейцев того периода — в обеих цивилизациях ценились «ангельские взгляды», «белая кожа» и субтильность.
Впрочем, темная кожа у женщин смущала тогда европейцев гораздо меньше, чем в будущие эпохи: «Люди черны и худы, а женщины, хотя и черны, да хороши», — емко писал о Кашмире Марко Поло, а потом не раз повторял это в адрес жительниц юга Индии.
Впрочем, эти ценнейшие наблюдения распространялись очень медленно. Так, около 1290 года, за год до возвращения Марко Поло, и спустя десятилетия после того, как в Европу вернулись первые путешественники, побывавшие в Восточной Азии, некий Ричард из Халдингема и Лаффорда создал самую древнюю из всех известных средневековых европейских карт. На востоке она заканчивается на Индии и Шри-Ланке, хотя про Китай, Корею и Японию было уже хорошо известно. Возле Каспийского моря, во владениях Монгольской империи, автор карты всё так же помещал библейские племена Гог и Магог, а рядом с ними — сражающихся с грифонами одноглазых аримаспов, о которых писал еще Геродот.
Образы мусульман
Совсем иным было отношение средневековых европейцев к исламу. Вплоть до начала эпохи Крестовых походов европейцы не слишком задумывались о сущности новой цивилизации, стремительно покорявшей территории прямо у них под носом, однако в той или иной мере враждебное к ней отношение установилось сразу после того, как мусульмане захватили Иерусалим.
Читайте также
Мусульман называли сарацинами и маврами — то есть определяли их прежде всего через этничность, а не религию и считали их очередным «варварским племенем», которое представляет угрозу для христианства. На гравюрах до XI–XII веков сарацины нередко изображались совсем черными, со странной вымышленной геральдикой, которая включала даже изображения кабанов. Как пишет историк Захари Локмэн, во время завоевания Испании европейцы были уверены, что их противники язычники, поклоняющиеся богу по имени Магомет. А в странах Северной Европы имя пророка вообще не было известно до XI века.
В эпической «Песни о Роланде», которая была чрезвычайно популярна в XI–XIII веках, мусульмане поклоняются сразу трем богам:
Там собралась язычников толпа,
Рыдают все, клянут богов, кричат:
«Да сгинут Магомет, и Терваган,
И Аполлен, что погубили нас.
Куда деваться нам, куда бежать?
Постигли нас беда и вечный срам.
Наш властелин Марсилий жив едва:
Кисть правую отсек ему Роланд…»
С Магометом и Аполлоном, который ассоциировался с римским и греческим язычеством, всё понятно, однако ученые так и не смогли до конца разобраться в том, кто такой Терваган, который в качестве мусульманского идола встречается в литературе того периода довольно часто.
Вплоть до эпохи Крестовых походов христиане не знали почти ничего о том, что представляют собой земли мусульман вне Европы.
До падения Византии главным лицом мусульманской цивилизации для католических стран были маленькие эмираты Испании и Магриба.
В 906 году тосканская маркиза Берта случайно узнала о существовании багдадского халифа от мусульманских пленников, захваченных в Средиземном море, и поразилась тому, что в мире, оказывается, существует багдадский халиф — исламский монарх, более могущественный, чем правитель Ифрикии — формально зависимого от халифа королевства династии Аглабидов на территории Туниса, Алжира и Ливии.
И даже если более-менее точная информация об устройстве мусульманского мира доходила до европейских стран, она часто воспринималась через призму европейских шаблонов. Так, вплоть до XIII века было распространено убеждение, что багдадский халиф — это мусульманский аналог папы. Впрочем, качество информации у мусульман было не сильно лучше: лишь в XII веке арабские географы более-менее точно разобрались в том, где находится Рим и кто такой папа.
Единственным пространством для плодотворной коммуникации двух цивилизаций стала захваченная арабами Испания, где бок о бок жили христиане, мусульмане и евреи. Здесь эпизоды слепых вспышек правоверного энтузиазма сменялись периодами «реальной политики», когда княжества мавров и христиан объединялись во временные альянсы для совместных действий.
Так, национальный герой Испании Сид Кампеадор, прославившийся подвигами во время Реконкисты, в 1080 году впал в немилость у короля Кастилии и Леона Альфонсо VI и был отправлен в изгнание. Недолго думая, христианский герой пошел на службу к эмиру Сарагосы, вместе с армией которого воевал против графа Барселоны. А сам Альфонсо в это время союзничал с мусульманским правителем Бадахоса.
Эта сложная система отношений между христианами и маврами в Испании нашла отражение в эпической «Песне о моем Сиде», возникшей на рубеже XII и XIII веков. Мусульмане в ней в первую очередь враги, но среди них есть однозначно положительные персонажи, сотрудничество с которыми одобряется и не воспринимается как предательство, — например, вассал Сида, благородный мавр Абенгальбон.
Эти две модели отношений проявились и в христианской теологии Испании времен владычества мусульман. С одной стороны, существовала тенденция резкой теологической критики ислама, в которой он представлялся антихристианством, одновременно языческим и сатанинским культом.
Она достигла апогея в IX веке, когда клюнийский аббат Петр Достопочтенный, попытавшийся перевести Коран и впервые изложивший учение ислама для христианского читателя, описал Мухаммеда как чудовище с головой человека, лошадиной шеей и птичьим телом. Примерно в то же время кордовский епископ Евлогий писал, что пророк умер от пьянства и его тело сожрали дикие собаки — мотив о том, что пророк был развращенным сластолюбцем, был весьма популярен. Мусульмане убили Евлогия за святотатство, а католическая церковь причислила его к лику святых.
Еще в IX веке проповедник из Византии Варфоломей Эдесский придумал легенду, согласно которой некий Бахир обратил Мухаммеда в несторианство и внушил ему, что тот — великий пророк, который должен распространять это осужденное еще в V веке и презираемое всем христианским миром еретическое учение. Эта легенда стала чрезвычайно популярным нарративом и использовалась многими как православными, так и католическими авторами стран, причастных к Реконкисте, которые желали очернить ислам.
Может быть интересно
Однако другие христианские авторитеты были настроены на сотрудничество с мусульманами. В конце VIII века среди испанских католиков мосарабского обряда, который сохранился здесь со времен готов, стало распространяться учение толедского епископа Элипанда. Оно стало своеобразным теологическим компромиссом с исламом, с позиций которого сомнительнее всего выглядела концепция Троицы: согласно нему, Христос был «усыновлен» богом, но само по себе божественное существо было лишь одно. Впрочем, это учение не получило большого количества сторонников и только разозлило ортодоксальных католиков на территориях, свободных от мусульман.
Пиком антимусульманской и антиарабской истерии в Европе стала эпоха Крестовых походов. Идеологи первого из них не знали об исламе почти ничего и представляли его в первую очередь как антипод христианства и главную угрозу для него. Мусульман они рисовали служителями Сатаны и язычниками — это не только позволяло возбудить в богобоязненных воинах боевой пыл, но и удачно вписывало ислам в устоявшиеся представления о мире, в котором на востоке и юге от Святой Земли живут язычники, потомки библейских вавилонян, а монотеистических религий в мире всего две — истинная, то есть христианство, и ложная — иудаизм.
Хронисты Первого крестового похода без стыда врали об «идолах» Мухаммеда, которые встречали в мусульманских храмах.
Ситуация стала меняться на рубеже XII и XIII веков, в первую очередь благодаря Реконкисте. В начале XIII века в Европе появились первые адекватные переводы Корана и других исламских религиозных текстов, которые наконец позволили развенчать мнение, что ислам — это многобожие. Благодаря отвоеванию иберийских городов христианские ученые смогли получить доступ к огромным мусульманским библиотекам, труды из которых активно переводили. Именно так в Европу попало большинство работ Аристотеля и других античных философов, а также оказавшие огромное влияние труды мусульманских авторов по математике, астрономии и медицине. Арабская наука оказала огромное влияние на христианский мир, и мусульманский Восток частично утратил статус края варваров. Однако страх перед воинственным сарацином или мавром, за столетия засевший очень глубоко в габитус католика-европейца, никуда не исчез.
Неприязнь к мусульманам и отношение к ним как к варварам частично вернулись в европейский дискурс в эпоху гуманизма. Так, Петрарка в письмах признавался в неприязни ко всему арабскому и мусульманскому. В то же время происходят значительные изменения и в самом исламском мире — на первый план выходят турки, культура которых значительно отличалась от тех арабо-сельджукских паттернов, которые за столетия контактов европейцы более-менее освоили.
Средневековые паттерны восприятия азиатских стран в том или ином виде просуществовали вплоть до индустриальной революции, хотя представления европейцев о мире с каждым годом становились всё менее мифологизированными и всё более прагматичными. Сказочные описания Индии в фальшивке Мандевилля вдохновили Колумба на поиски морского пути в Индию и сыграли роль в открытии Америки. Португальцы, которые в 1511 году основали первую колонию в Индии, объявили христиан Малабара потомками царства пресвитера Иоанна. Когда турки покорили Балканы, а фронт борьбы двух цивилизаций стал проходить через Австрию и Венгрию, отношение к исламу лишь ухудшилось. Именно в это время ислам окончательно стал главным враждебным Другим средневековой западной цивилизации, главной культурной альтернативой христианской религии и христианскому мироустройству.