«Свет гаснет по всей Европе»: как европейские лидеры развязали Первую мировую войну
В издательстве «Альпина нон-фикшн» выходит книга британского публициста Саймона Дженкиса «Краткая история Европы» (с подзаголовком «От Перикла до Путина», почему-то отсутствующим в русском издании). Как пишет автор в предисловии, он ставил перед собой задачу описать не историю отдельных европейских государств, но Европы в целом, возникновения коллективного европейского мировосприятия и того, что ему препятствовало: «Складывается впечатление, что даже сегодня европейцы не в силах отыскать формулу мирного сосуществования». Публикуем фрагмент из главы, посвященной европейской цивилизации накануне Первой мировой войны.
Мемуары, повествующие о рубеже XIX–XX вв., окрашены ностальгией. Они переполнены воспоминаниями о прекрасной осени империи. В них перечисляются моменты, когда смелые политики, мудрые решения или чистая удача могли бы помочь избежать грядущей трагедии. Из нашего времени этот период представляется эпохой самодовольства и самонадеянности, но самой его бросающейся в глаза чертой было отсутствие достойных лидеров. Европа XIX в. строилась усилиями предприимчивых и проницательных государственных деятелей, пусть ими и не всегда двигали благие намерения. В начале ХХ в. не многие соответствовали такому описанию.
Противоборствующие союзы — наследие Бисмарка — зажали Германию и Австрию между Францией и Россией. Британии поневоле приходилось поддерживать некоторое равновесие. Она была благожелательно настроена к обеим сторонам: ее отношения с Германией традиционно были доброжелательными, а с Францией наладились не так давно. В 1898 г. Британия повздорила с ней по вопросу захвата французами поселения Фашода на Верхнем Ниле и по поводу вылова рыбы у Ньюфаундленда. Переговоры 1904 г. закончились подписанием соглашения, которое назвали «Сердечным согласием» (Entente Cordiale). Это был не военный союз, а колониальный размен. Но так как Франция на тот момент состояла в союзе с Россией, любые знаки добрых отношений между Францией и Британией нервировали кайзера Германии Вильгельма II. В следующие десять лет кайзеровская паранойя будет главной действующей силой в Европе.
Россия тоже была неспокойна. Николай II правил страной, которая переживала период взрывной индустриализации. Ее темпы роста, хотя и стартовал он с низких позиций, превосходили темпы роста Германии и приближались к американским. Однако правящий режим был неустойчив. Во Владивостоке бунтовали моряки, в Москве — студенты. Еврейские погромы в России и в странах, входивших в сферу ее влияния, шокировали Европу; тысячи евреев бежали в западные страны, в Америку и Южную Африку. Через временный лагерь у станции Халл в одном только 1906 г. прошло рекордное число беженцев — 75 000 человек: их держали там в карантине на полпути с материка в Ливерпуль и далее в Америку.
В 1905 г. Япония в Мукденском сражении в Маньчжурии положила конец мечте Николая расширить свою империю на восток. В том же году он потерял свой Тихоокеанский флот в Цусимском сражении. Это было серьезное предупреждение — первое поражение, какое современная азиатская держава нанесла европейской. Побитый Николай попытался успокоить народ манифестом, провозгласившим половинчатые внутренние реформы, включая свободу слова, вероисповедания и собраний. Но Россия в тот момент напоминала Францию 1780-х гг. Реформы были начаты слишком поздно, империя была обречена.
Европейские лидеры вели себя все воинственнее. Процветал ура-патриотизм, а политики и пресса подстрекали слабых государственных деятелей к милитаристской браваде.
Начальник германского Генштаба генерал Шлиффен в качестве ответа на союз Франции и России составил план превентивного вторжения в Северную Францию. Такой шаг оградил бы Германию от французской военной угрозы, прежде чем Россия сможет мобилизоваться и открыть второй фронт.
Кайзер Вильгельм II, одержимый идеей обзавестись флотом, не уступающим британскому, немедленно начал гонку вооружений. Общественное мнение вынудило британское либеральное правительство ответить Германии флотом новейших линейных кораблей — дредноутов. Черчилль записал: «Адмиралтейство требовало шести кораблей; экономисты предлагали четыре; в итоге мы сошлись на восьми». Расходы росли, и министр финансов Дэвид Ллойд Джордж увеличил базовую ставку подоходного налога до 3,7%, а повышенную — до 7,5%. Однако палата лордов отклонила проект бюджета, что спровоцировало конституционный кризис 1909 г. В 1911 г. Британии пришлось наконец ограничить полномочия высшей — потомственной — палаты своего парламента.
Пошатнувшийся мир
В мае 1907 г. американский президент Теодор Рузвельт (1901–1909) решил еще раз созвать мирную конференцию в Гааге, по примеру той, что в 1899 г. была проведена по инициативе России. Этот шаг ознаменовал сдвиг в американской внешней политике, основанной на невмешательстве в междоусобицы ее европейских прародителей. Президент заявил, что, если европейское равновесие пошатнется, «Соединенные Штаты должны будут вмешаться, хотя бы временно, с целью восстановить баланс сил». Америка «стала великой державой… и мы должны действовать, как подобает народу, облеченному такой ответственностью». Странно было слышать это от Америки — пусть ведущей мировой экономики, но с армией вполовину меньше бельгийской.
Конференция провалилась. Русский министр иностранных дел отмахнулся от разоружения как от «идеи евреев, социалистов и истеричек». Австрийский заявил, что оно «противоречит идее героизма — идее, на которой зиждется монархический порядок». Мир не сулил политических выгод. Британия совершила судьбоносный шаг, официально присоединившись к франко-русскому союзу, в результате чего образовался новый — Тройственное согласие (Triple Entente). Публике эту Тройственную Антанту, или просто Антанту, представили как средство привести в порядок карту империй, однако новый союз очевидным образом был направлен против Германии и нарушал ключевое правило британской внешней политики. Он определял Британию уже не как независимого посредника, но как одну из сторон баланса сил. Вряд ли Пальмерстон, Дизраэли или Солсбери одобрили бы такой шаг.
Бисмарк предсказывал, что если Европа снова начнет воевать, то случится это в результате «какой-нибудь проклятой глупости на Балканах».
Теперь этот регион шумно ссорился, приковывая к себе внимание. Славянские националисты Хорватии, Далмации и Боснии требовали независимости от Австрии. Сербия, которая в 1878 г. добилась независимости от Османской империи, их поощряла: в Боснии имелась крупная сербская диаспора. В 1908 г. Вена отреагировала на боснийский референдум по вопросу независимости, лишив Боснию автономии и официально присоединив ее к Австрии. Сербия, которая надеялась на помощь России, не на шутку разъярилась. Однако Россия не стала поддерживать союз славян, потому что Австрия встала на сторону России, когда та подобным же образом вмешалась в дела Болгарии. Вопрос был пустячным, но, сделав свой выбор, Россия подставилась под обвинения в предательстве братьев-славян.
В этот момент османская Турция, влачившая сонное существование на восточном фланге Европы, столкнулась с чем-то для нее невообразимым — восстанием. В 1908 г. группа студентов и молодых офицеров, называвших себя младотурками, собрала в греческих Салониках «армию действия» и двинулась на Константинополь, потребовав, чтобы султан принял либеральную конституцию. Тот согласился, но его все равно тут же свергли. В 1912 г. страны, составлявшие ранее европейскую часть султаната, объединились в Балканский союз. В него вошли Греция, Сербия, Болгария и Македония. Силы союзников громили турецкие армии одну за другой и к 1913 г. окончательно выбили Турцию — за исключением Стамбула — с территории Европы. Балканские народы сами, без посторонней помощи сбросили с себя пятисотлетнее османское владычество.
И стоило им только добиться успеха, как они тут же перессорились — прецедент, который Зигмунд Фрейд назвал «нарциссизм малых различий» [Нарциссизм малых различий (нем. der Narzissmus der Kleinen Differenzen) — утверждение, что соседствующие и тесно связанные общины склонны к взаимной вражде из-за повышенной чувствительности к различиям между ними. — Прим. ред.]. Казалось, балканские народы обрели свободу исключительно для того, чтобы погрязнуть в мелочных дрязгах. Болгары, греки, сербы и румыны обратили оружие друг против друга и сцепились не на жизнь, а на смерть. Все попытки вмешательства в их конфликт провалились. В конце концов Сербия одолела Болгарию, добилась гегемонии в регионе и нацелилась на своего основного врага Австро-Венгрию. В этой войне Сербия обрела могущественного союзника в лице России, а Австрия объединилась с Германией.
Военная истерия
Альбер Камю писал, что «чума и война одинаково застают людей врасплох». Но к 1914 г. вся Европа предчувствовала войну, страшась и призывая ее одновременно. Коридоры власти заполонили люди в мундирах. Германия вообще ни о чем другом не думала. Британский посол в Берлине писал домой, что страна напоминает ему «огромный военный лагерь численностью в миллион человек, готовый броситься в бой по первой команде». Францию тоже охватил дух «национального пробуждения». Высшее командование планировало упреждающую атаку на германские Эльзас и Лотарингию.
Стартовый выстрел раздался, как и предсказывал Бисмарк, на Балканах. В июне 1914 г. эрцгерцог Франц Фердинанд, рассудительный, либерально настроенный наследник австрийского трона, был убит в Сараеве — столице недавно аннексированной Австрией Боснии. Убийцей был сербский националист Гаврило Принцип. Из множества трагедий, что привели к Первой мировой войне, чуть ли не главной была гибель Фердинанда, сдерживавшего венских разжигателей войны. Австрия объявила войну Сербии.
Конфликт мог быть, а при более смелом руководстве и был бы разрешен мирным путем. По сути, это было балканское преступление в балканском контексте. В худшем случае оно могло столкнуть Австрию с Сербией, в наихудшем — Австрию и Германию с Сербией и Россией. Но всего через три дня после австрийского ультиматума посыпались домино европейских альянсов. Россия объявила мобилизацию, Германия потребовала ее остановить, Россия отказалась. Германия объявила России войну, и теперь все внимание было приковано к Франции — союзнице России.
Германия избрала беспощадную стратегию. Был немедленно введен в действие план Шлиффена на случай предупреждения одновременной атаки на Германию Франции с запада и России с востока. Немецкие войска двинулись на Францию по территории нейтральной Бельгии, чье мирное население немало претерпело от немецких солдат — их зверства широко освещались в Британии. Лондон мог бы воздержаться от участия в войне, но вторжение в Бельгию, чей нейтралитет он гарантировал, решило вопрос. Безопасность Ла-Манша и Северного моря являлась центральным пунктом военно-морской стратегии Британии. Британия объявила войну Германии и отправила армию во Фландрию.
Британский министр иностранных дел сэр Эдвард Грей заметил: «Свет гаснет по всей Европе; при нашей жизни он не зажжется снова».
И как часто бывало в европейских войнах, у основных действующих лиц не было другой причины для войны, кроме желания сохранить существующий мировой порядок. Франция, Австрия, Германия и Британия не имели друг к другу территориальных претензий, между ними не было никаких обид, взывающих к отмщению. Историк А. Д. П. Тейлор писал: «Ни у кого не было сознательного намерения спровоцировать войну. Государственные деятели просчитались и стали заложниками своего собственного оружия. Великие армии, созданные ради обеспечения безопасности и сохранения мира, втянули страны в войну своим собственным весом». Казалось, что Европа как психологически, так и в силу своего внутреннего устройства была просто не способна сохранять мир. Война по-прежнему считалась благородным делом, как будто со Средних веков ничего не изменилось. Историки до сих пор горячо спорят о причинах Великой войны. Итог этим спорам отлично подводит название книги Кристофера Кларка, в которой он повествует об основных действующих лицах эпохи: «Лунатики. Как Европа вступила в войну в 1914-м» (The Sleepwalkers: How Europe Went to War in 1914).
Читайте также
Европейские лидеры: бездарный Вильгельм II, слабовольный Николай II и французское правительство, расколовшееся на про- и антивоенные фракции, — все они стали рабами националистических чувств. Населению этих стран промыли мозги, народ обложили налогами и пообещали ему быструю и славную победу. Даже британцев, чей премьер-министр Герберт Асквит, был живым воплощением осторожности, охватила милитаристская лихорадка. Антигерманские настроения были так сильны, что королевской семье пришлось поменять название династии с Саксен-Кобург-Готcкой на Виндзор. По этому поводу даже кайзер разродился шуткой, сказав, что название пьесы Шекспира следует изменить на «Сакс-Кобург-Готские насмешницы». Черчилль писал жене: «Все устремилось к катастрофе и коллапсу. Я заинтересован, воодушевлен и рад. Наверное, я ужасный человек».