Что такое данности мира, и зачем нам их осознание

Замечательный американский психолог и философ Уильям Джеймс в конце XIX века сформулировал концепцию потока сознания (сам термин он позаимствовал у Марселя Пруста). По мысли Джеймса, наше сознание — это поток переживаний, ассоциаций, мыслей, монологов, которые непрерывно текут в нашем мозге, как река, сталкиваясь, мешая друг другу или сплетаясь в причудливой связи. Бывает же, что вы начали говорить о чем-то одном, потом перескочили на второе, а через несколько минут говорите о том, что вообще никак не связано с первым.

Джеймс Джойс в своем причудливом романе «Улисс» попытался описать подобный поток сознания, который проносится в голове одного человека на протяжении всего лишь одного дня. Надо сказать, чтение такого романа — непростое занятие. Нам и за своим-то потоком сознания следить бывает очень и очень сложно. В чем тогда смысл того, чтобы пытаться включить нашу способность к осознаванию? Неужели только в том, чтобы переживать столкновение с довольно-таки неприятными вызовами жизни и справляться с проблемами? Не только. Жизнь не сводится к боли и страданию, в ней есть нечто, даже в самые трудные моменты дающее нам силы продолжать существование и жаждать жить дальше. Об этом мы и поговорим.

Удивляясь этому миру

Одна из моих любимых фотографий в домашнем архиве была сделана прошлым летом, когда мы отдыхали на Японском море. На ней мой пятилетний сынишка Ярик внимательно и с восторгом рассматривает большого зеленого богомола, невесть откуда выбравшегося на крыльцо дома, в котором мы жили, и усевшегося на цветок. До этого Ярик видел только игрушечного богомола (у него целый ящик пластиковых насекомых), а вот теперь — смотри, живой, настоящий! С полчаса сын как завороженный смотрел на этого степенного господина цвета свежей весенней листвы, бегал к нам рассказать о том, как «он это… своими лапищами так вот двигает!» Богомол (самка, но это непринципиально) смотрел на все это невозмутимо, сохраняя достоинство истинного интеллигента-профессора, собравшегося читать лекцию. Ярик припадал к земле, просил меня фотографировать, и я все снимал и снимал, запечатлевая восторг маленького мальчика перед красотой этого мира, — до сих пор в памяти радостные возгласы сына и этот прекрасный вечер, теплый, наполненный запахами травы и пыли.

Быть живым и при этом осознавать собственную жизнь означает переживать еще и красоту того, что нас окружает.

Николас Хамфри, психолог и профессор Лондонской школы экономики, размышляя о том, зачем нам сознание, предлагает очень интересное объяснение:

А что, если роль сознания заключается не в том, чтобы дать вам способность делать что-то, что иначе вы делать бы не смогли, а в том, чтобы побудить вас делать что-то, что иначе вы бы не делали: заставить вас интересоваться вещами, которые иначе вас совсем не интересовали бы, задумываться о вещах, о которых вы иначе совсем не думали бы, или ставить себе цели, которые иначе вы никогда бы не поставили?.. Я думаю, что естественная история служит доказательством того, что сознание — на нескольких уровнях — делает жизнь такой, чтобы ее стоило прожить. Наделенные сознанием существа получают удовольствие от собственного феноменального сознания. Они получают удовольствие от мира, в котором существуют вместе со своим феноменальным сознанием. Они получают удовольствие от самих себя как от обладателей сознания…

Способность удивляться этому миру появляется уже у высокоразвитых животных. Тот же Хамфри приводит такие замечательные примеры:

Ученые наблюдали, как в исследовательском центре в Танзании самка шимпанзе раз за разом опускала пальцы в струящуюся воду и сидела, завороженная, по-видимому, причудливой игрой света, звука и осязания… Там же ученые наблюдали и более яркую, поистине байроновскую погоню за ощущениями — к примеру, шимпанзе мог выпрыгнуть во время грозы на открытое место, прыгать, топать и визжать под омывающими его потоками воды при свете вспышек молнии… Существо, которое испытывает удовольствие от существования, обзаведется «волей к существованию», а следовательно — по крайней мере, как мы можем судить из наблюдений за людьми — «волей к жизни».

Ощущения

Дети обладают способностью всем своим существом впечатляться окружающим миром. Особенно если взрослые поддерживают их удивление и жадное любопытство. Помню, я в детстве мог битый час наблюдать за сложной жизнью муравьев в лесном муравейнике, бегать за лягушками, восклицать от восторга при виде бурундуков и белок. И в отличие от шимпанзе, мы можем не только восторгаться, но и интересоваться тем, как устроена жизнь этих животных. Мы их очеловечиваем, как я невольно наделил человеческими свойствами богомола. Именно эта способность всем впечатляться, интересоваться и даже очеловечивать окружающее делает этот мир для нас достаточно привлекательным местом, чтобы, несмотря ни на что, продолжать свою жизнь в нем. Это наполняет наше существование жизнью — простой, земной, полной ощущений, тем, что часто называют витальностью. Наполненность жизнью невозможна вне тела. Вне наших простых чувств.

Ощущать собственное существование — одна из главных задач нашего сознания. А это возможно через очень простые вещи.

Запахи. Запах осенних листьев. Запах новой, только что купленной книги, который обещает новые впечатления. Летняя пыль, прибитая к земле начавшимся дождем. Воздух, пропахший озоном после грозы, или морозный запах, врывающийся в квартиру через открытую форточку. Аромат кофе на кухне в унылый промозглый осенний день, когда пробирает дрожь, от которой не спасает даже теплый плед. Запах кучи яблок, сваленных в помещении. Сырой запах подвала — он у меня ассоциируется с таинственным бабушкиным погребом, в котором было множество интересных вещей. Запах клея ПВА — сколько чудесных замков я с его помощью склеил! Легкий запах духов прошедшей мимо девушки. Соленый морской ветер с йодистым запахом водорослей. Запах дыма, костра и горящих смолистых дров. Да и самой смолы, выступившей на стволе пихты. Свежевыпеченного хлеба. Сырой земли, поднятой лопатой. Новеньких фломастеров в детстве, обещающих много-много радости. Свежескошенной травы.

Осязание. Лопающиеся под давлением пальцев целлофановые пузырьки. Твердые десны малютки-дочки, которая щекотно кусает ими мой нос или палец. Горячий песок на пляже, согревающий ноги. Маленькие, гладкие морские гальки на лице, теплые от солнца. Мягкое женское тело, которое можно сжать и ощутить его нежность и упругость. Гибкая кошка. Теплое одеяло в прохладной комнате после душа. Да и сам теплый душ осенью, когда нет отопления в доме. Прикосновение ладони к листве и траве. Ветер в волосах. Крохотная ладошка малютки, охватывающая указательный палец. Крутящиеся под ногами педали велосипеда. Пластилин в руках.

Звуки. Шелест очень тихого, ласкового прибоя на галечном берегу в почти полный штиль. Хруст снега под ногами. Голос дочери или жены, что-то напевающей в соседней комнате, когда ты занимаешься своими делами. Шум листьев под порывами ветра, умиротворяющий и напоминающий о вечности. Гул самолета, летящего где-то далеко в небе. Перестук колес в поезде. Чириканье воробьев в листве. Доносящееся ниоткуда «ку-ку» в тихом лесу. Любимая песня, звучащая там, где ты ее совсем не ожидал услышать. Потрескивание костра и бульканье воды в котелке. Рокот приближающейся грозы. Шуршание разворачиваемой упаковки, в которую завернут подарок. Шум машин, едущих по мокрой дороге. Голос диспетчера в аэропорту, объявляющий посадку на твой рейс.

Образы. Нежные желто-зеленые листья на мокром асфальте — и этот же асфальт в желтом свете ночных фонарей. Радуга после бурной грозы. Красивая девушка, улыбнувшаяся мне. Капли воды на лепестках и листьях розы или на тенте палатки. Сияние отдельных звезд и едва заметная дымка Млечного Пути в ночном небе. Блестящие льдинки-искорки в морозный солнечный день. Глубокое осеннее небо и рассеянный в дымке прозрачный свет. Яркое красное пальто среди серо-черных силуэтов. Сумрак в тени грозовых туч. Зеленые, только что распустившиеся листья, подсвеченные солнечными лучами. Оранжевые грибы на коричневом дереве. Новогодние игрушки в коробке. Огни ночного города.

Вкус. Сера с головки спички. Сладкий персик с нежной мякотью. Хвоя и смола, пахучая и липкая. Кедровые орешки. Дождевая вода, которую собрали в кружку, подставленную под струю, льющуюся с тента. Чай из шиповника, заваренный в походном котелке. Последняя конфета в долгом походе. Ледяная сосулька. Металлическая решетка на морозе. Вкус простого карандаша, кончик которого мусолишь над начатым рисунком. Эти и многие другие простые ощущения — основа, базис моей жизни. Если я вдруг когда-то утрачу к ним вкус, лишусь возможности радоваться жизни (как ей могут радоваться и животные в примерах Николаса Хамфри), то лишится смысла все то, что «надстроено» над ними, — цели, ценности, стремления. Поэтому я стараюсь находить время на пару секунд приостановить свой жизненный бег и увидеть, услышать, попробовать, ощутить — вдохнуть жизнь. Без этого ею не наполнишься.

Отдельная и особенная часть жизни — сон и сновидения. О них часто забывают, так как нередко в повседневной суете для людей сон — какая-то лишняя, мешающая деталь. Конечно же, это не так. Да, это странная, относительно малоизученная и не совсем пока понятная область нашей физической и психической жизни. Но во сне мы проводим до трети жизни, а сам сон и сновидения подвержены влиянию того, что с нами происходит в жизни, и наоборот — влияют на качество бодрствования. В снах наш мозг не только перерабатывает ощущения — мы умудряемся почти как наяву обретать новый опыт, которого у нас в обычной жизни не было и быть не может (например, летать, погружаться на дно океана без каких-либо приспособлений, путешествовать к звездам).

В раннем подростковом возрасте я нередко убегал наряду с чтением от не самой приятной действительности именно в сны, причем научился даже заказывать себе сновидения («пусть мне приснится то-то и то-то»), и какое-то время у меня были даже осознанные сновидения — это такое состояние, когда ты осознаешь, что спишь, но не просыпаешься и можешь управлять собственными действиями.

В общем, была богатая ночная жизнь, и именно после ярких снов я часто просыпался свежим и отдохнувшим.

По мере того, как я включался во взрослую жизнь со всеми ее заботами, сны постепенно отходили на задний план, а с момента, как родилась моя старшая дочь, они внезапно исчезли — точнее, я перестал их запоминать. От буйного мира фантазии, в который я каждый вечер с удовольствием погружался, осталась лишь бледная тень, изредка напоминающая о себе какой-то яркой вспышкой. И дело не только во взрослении.

Бывает, что так много работаешь, отдаешь, но так мало по-настоящему берешь от мира впечатлений и ощущений (короче, ведешь обычную рутинную жизнь), что психика буквально обедняется образами. И становится «не о чем спать». То есть ложишься, ворочаешься и даже вроде засыпаешь, но сон неглубокий, легко просыпаешься, потом тяжело засыпаешь вновь (если вообще удается). И главное, с трудом переключаешься со злободневных вопросов на мир грез и фантазий.

Можно сказать, что в тебе много тревоги. А можно зайти с другой стороны: психика обеднела. В последние годы я мало читал литературу, не связанную с работой, не соприкасался с другими видами искусства — музыкой, театром, выставками, красивой архитектурой, природой, «сложным» кино, которое порождает более разнообразные эмоции, чем просто «вау» от спецэффектов, и не занимался собственным творчеством. То есть мало делал того, что лично меня может наполнить впечатлениями, любопытством, трепетом, восторженным замиранием, фантазиями, мечтами, предвкушением, побуждая к жизни. Я все больше пассивно отлеживался или делал то, что позволяло скорее забыться, чем переключиться. В результате психике неоткуда стало брать «топливо» для мира грез.

С обеднением психической жизни сны сначала стали плоскими, а потом и вовсе редкими и бледными (если вообще запоминаются).

Читайте также

А смысл? Как избавиться от ощущения бессмысленности жизни

Ловили себя когда-нибудь на таком «обеднении» души? Вроде есть и силы, и эмоции, все на месте, а образов и фантазий очень мало, потому что повторяется «день сурка», сплошная рутина и быт. И никак не переключиться со всего этого на тот мир фантазий, теней и образов, который и составляет в большой степени наш внутренний мир и психическую деятельность…

С таким обеднением приходит и плохой сон. Я проверял, кстати. Как только начинаешь на ночь читать фантастику или любую другую художественную литературу, сон становится намного глубже. Топливо появилось… Оказывается, на старом багаже хорошо не поспишь.

Учиться жить означает не только учиться встречаться с болью. Это также обретение способности радоваться и наслаждаться жизнью и ее дарами, несмотря на то, что все в нашей жизни временно и несовершенно. А может, именно ограничения и придают остроту и свежесть тем мгновениям, когда мы замедляем бег и осознаём собственное существование. Тогда и умирать, когда жизнь подойдет к завершению, будет не так горько, потому что мы — жили, наполнялись без остатка впечатлениями нашей жизни во всем их спектре.