Философ курильщика и философ морфиниста: как отличить настоящего ученого от фрика с идеями

Сегодня многие люди, называющие себя философами, готовы напялить плащ Сократа и желают править умами. Последнее у всех получается по-разному: сквозь дырявое облачение греческого мыслителя у каждого просвечивают свои недостатки. Заметить их, однако, не всегда просто, тут нужен наметанный глаз. И даже в этом случае можно вынести ошибочное суждение, приняв гениального и потому необычного философа за вредного для общественного сознания фрика. Такое случалось не раз, и судьба Сократа тому пример.

Это, однако, не значит, что нужно потворствовать людям, которые прикрывают именем философии свои геоэротические фантазии, и прощать им их псевдофилософские «умствования».

Увы, единственный действительно надежный критерий, позволяющий отличить академического ученого-философа (впредь я буду именовать его «философом курильщика») от велемудрого фрика (которого я назову «философом морфиниста»), — это наличие соответствующего профильного образования. Но даже оно не дает никаких гарантий.

Есть, однако, несколько приемов, с помощью которых можно существенно повысить достоверность своего суждения об отнесении некой говорящей головы к одному из двух названных разрядов. Речь, разумеется, идет лишь о наших современниках и соотечественниках, распространять эти критерии на мыслителей других эпох и стран нецелесообразно.

Как вывести на чистую воду философского фрика в шесть шагов?

Шаг первый

Первое, что нужно сделать, чтобы определить, кто перед вами, — философ курильщика или философ морфиниста, — взглянуть на список печатных работ этого человека.

У философа курильщика вы обязательно найдете статьи, опубликованные в научных журналах. Чтобы понять, относится ли к таковым то или иное издание, стоит посмотреть: а) в список Высшей аттестационной комиссии при Министерстве образования и науки Российской Федерации; б) в Российский индекс научного цитирования; в) на страницу самого журнала — она должна выглядеть примерно как полоса молодого издания НИУ ВШЭ «Философия» или хотя бы неформального «Финикового Компота». Если журнал не входит в списки ВАК, РИНЦ и его веб-страница не содержит отличительных признаков научного издания, а именно внятных требований к оформлению статей для авторов, объявлений об этической и редакционной политике, но зато есть информация о возможности платного размещения материалов, — то почти с абсолютной уверенностью можно заключить, что это явно не научная периодика. Добрый знак — публикации в «Вопросах философии», «Логосе», «Кантовском вестнике», вестниках Московского и Томского университетов, «Эпистемологии и философии науки», Horizon. Естественно, высший пилотаж — статьи в зарубежных журналах из списков Web of Science или Scopus, но такие есть лишь у очень немногих российских мыслителей.

У философа морфиниста обычно нет публикаций в рецензируемых научных журналах, а если есть, то вышли они очень давно.

Как правило, такие мыслители печатаются в маргинальных изданиях.

Важной чертой списка публикаций философа курильщика является наличие в нем тематически единых областей. Иными словами, после прочтения перечня работ такого ученого можно ответить на вопрос, что именно входит в сферу его научных интересов. У мыслителей это либо какие-то проблемы (сознания-тела, интуиции, возможности метафизики и т. п.), либо исторические периоды в развитии их родной дисциплины (Античность, Средние века, Новое время, философия ХIХ века, современная философия), либо национальные философские традиции (китайская, индийская, арабская, американская, русская и т. д.). Таких тем может быть несколько, но их чрезмерное разнообразие (больше четырех-пяти) должно настораживать.

Шаг второй

Второй показатель, помогающий понять, кто есть кто, — это ссылочный аппарат, с которым работает автор. Любая, даже самая популярная, но негипертекстуальная статья вызывает подозрение. А почему автор не ссылается на работы других мыслителей? Может быть, он просто их не знает? Иногда именно так проявляется снобизм. Примером тут может служить книга Гилберта Райла «Понятие сознания», сознательно, простите за каламбур, написанная без единой ссылки (в академическом смысле — просто упоминания фамилий там есть, хотя и их число ничтожно мало). Однако в других трудах этого оксфордского ученого есть солидный ссылочный аппарат, демонстрирующий широту его научного кругозора.

Философ морфиниста может ссылаться на других философов, но проверить, действительно ли эти другие говорили то, что им приписывается, чрезвычайно сложно.

Например, можно встретить выражения вида «Платон сказал, что…». Ни источника (где он так говорил?), ни точной формулировки сказанного при этом не приводится. Кроме того, многие философские произведения имеют сложную композицию: упомянутый Платон, к примеру, писал в жанре диалогов. Нетрудно догадаться, что вопрос, выражает ли он где-то свою позицию или нет, — предмет ученых споров антиковедов.

Нередко философы морфиниста, описывая позицию другого автора, явным образом пересекают черту, за которой у них не может быть никаких оснований (кроме разве что сверхъестественных) заявлять то, что они заявляют. Их речь изобилует выражениями вроде «Кант намеревался…», «Хайдеггер боялся, что…», «Аристотель пытался…» и т. п. Иногда справедливость подобных суждений можно подтвердить, например сославшись на конкретные места в письмах философа, но зачастую, особенно в случае древних авторов, сделать это невозможно, и такие заявления суть не более чем фантазии.

Рассказывая об идеях того или иного мыслителя, философ курильщика работает напрямую с его текстом, желательно в оригинале. Комментаторская литература привлекается по мере надобности. И уж совсем нелепо выглядит обращение к Википедии как источнику знаний о концепциях великих мыслителей прошлого. Примером этого (а также странных передергиваний в аргументации) является пересказ метаонтологических идей Куайна (и не только их) во введении к книге С.А. Дацюка «Онтологизации». Иными словами, источник, откуда философ черпает свои знания, должен быть надежным, а Википедия к таковым не относится.

Верный признак текста философа курильщика — сочетание ссылок на классических авторов и современную исследовательскую литературу.

Понятие «классичности» в философии довольно условно, проще всего раскрыть его через список персон, которые, по общему мнению профессионального сообщества, являются наиболее важными для истории науки: Платон, Аристотель, Декарт, Юм и Кант. Естественно, существуют и другие «классики», но это — высшая лига.

«Правильная» ссылка на одного из этих философов (то есть такая, которая позволяет проверить, действительно ли он придерживался приписываемого ему мнения) — положительный сигнал. Подобный прием, однако, не должен быть самоцелью, следует подбирать такие ссылки и цитаты, чтобы они что-то добавляли к сказанному. Примером обратного является упоминание Вильгельма Дильтея в книге С.Е. Кургиняна «Исав и Иаков»:

«Сегодня тот или иной вопрос — живой и все помирают от желания его обсуждать. А завтра он — „мертвее мертвого“. И обсуждать его тогда бессмысленно. Ну, бессмысленно, и все тут. То, как этот вопрос из живого превратился в мертвый, обсуждать можно. А сам вопрос — ни-ни. Что значит — „ни-ни“? Об этом можно отдельную книгу написать. Сослаться на Дильтея с его философией жизни, на метафизику живого и мертвого. Но я же не собираюсь на эту тему книгу писать. И потому воспользуюсь принципом разъясняющих метафор» (Кургинян С.Е. «Исав и Иаков». — М.: Международный общественный фонд «Экспериментальный творческий центр», 2009; «Методологическое введение»).

Что тут добавляет упоминание Дильтея? Лишь больше жижи в и без того жидкий текст. Если читатель незнаком с творчеством этого немецкого мыслителя, то для него Дильтей просто фамилия, которую привязали к словосочетанию «философия жизни» (причем для того, чтобы понять, что это название учения, а не сумма жизненно-практических наблюдений и не свод цитат из одноименного паблика, нужно обладать хотя бы минимальной философской эрудицией, и нелепо предполагать, что всякий читатель может ею похвастать). Для тех, кто знает, о чем писал Дильтей, ясно, что его философия жизни не имеет никакого отношения к рассуждению Кургиняна в этом абзаце. «Метафизику живого и мертвого» оставим на совести автора. (Обратите внимание, кстати, что издательство, ответственное за появление этой книги на свет, — не научное и принадлежит самому Кургиняну, что характерно.) Но вернемся к нашим советам.

Понятие «современность» не менее сложно, чем «классичность», и когда эта современность началась — еще один спорный вопрос. Поэтому тут придется ориентироваться «на глаз». На мой взгляд, современная философская литература включает в себя профессиональные труды, опубликованные за последние 15–20 лет. Все, что старше, становится либо в разной степени «классическим» и «известным», либо более или менее интересным, но полузабытым казусом в истории мысли, терпеливо ждущим «в своем углу» аспиранта, который через полвека напишет о том диссертацию.

Другой важный показатель — манера обращения с оппонентами.

В публицистическом тексте допустимы почти любые риторические вольности, лишь бы привлечь читателя на свою сторону и отвратить его от соперника. В научной литературе все иначе.

Дело не только в уважительном тоне, но и в наличии аргументации. Образцами резкой, но при этом содержательной, отвечающей требованиям настоящего философского дискурса критики являются, например, рецензии А.В. Лебедева на издание Гераклита С.Н. Муравьевым, Д.В. Бугая на труды А.А. Глухова, где тот формулирует свои платоноведческие взгляды, В.А. Суровцева на витгенштейноведческие штудии В.П. Руднева, А.Н. Круглова на работу А.М. Эткинда «Внутренняя колонизация».

Пример противоположного подхода — оценка А.Г. Дугиным деятельности В.В. Бибихина (речь идет о переводах Хайдеггера). Отмечу, что это не публицистический текст, как часто бывает у Дугина, а целиком посвященная Хайдеггеру монография с двумя рецензентами — докторами философских наук, опубликованная в приличном издательстве.

«Читать их [переводы Бибихина. — Е.Л.] невозможно совершенно, т. к. эти тексты очень много сообщают о состояниях, стараниях и страданиях самого Бибихина и его коллег-переводчиков, но практически ничего, кроме случайных совпадений, не говорят о Хайдеггере либо дают такую картину, от которой волосы становятся дыбом» (Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала. — М.: Академический проект, 2010. — С. 13‒14).

Даже если оставить незамеченным, что «тексты говорят случайные совпадения о Хайдеггере», проявить такт и деликатность, не спрашивая, о каких таких состояниях Владимира Вениаминовича сообщили Александру Гельевичу, — эта едкая инвектива все равно остается образцом того, как «не нужно делать». Больше читатель с «критикой» Бибихина на страницах книги Дугина не встречается (кроме примечания на с. 292, в котором безапелляционно заявляется, что перевод — «полный провал, лучше ничего, чем это»). Достаточно ли таких доводов для того, чтобы отринуть 500-страничный перевод одного из самых головоломных текстов ХХ века? Вопрос риторический. Академическую рецензию на эту работу Дугина можно прочесть тут.

Шаг третий

Третий совет будет коротким. Выделите из речи философа утверждения, которые можно проверить. Проще всего это сделать с суждениями о фактах. Посмотрите, точно ли автор называет даты, события, места, цитирует своих коллег по цеху? Если вы разбираетесь в других науках, обратите внимание на то, что он говорит о них. Ясно, что все допускают неточности, особенно в высказываниях о малоизвестных предметах, но важен тут не столько сам факт ошибки, сколько то, как ведет себя человек в чужой для него области.

Философ курильщика действует там чрезвычайно осторожно, сопровождая каждый свой шаг подтверждающей ссылкой. Философ морфиниста чувствует себя в гостях как дома и галлюцинирует что есть силы.

Шаг четвертый

Четвертый совет: смотрите на терминологию. Частым признаком стиля философа морфиниста является чрезмерное увлечение прописными буквами в таких, например, словах, как Свет и Тьма, Добро и Зло, Порядок и Хаос, Истина и Ложь и т. п. Его визави выражается куда более низким штилем.

Философ морфиниста без нужды употребляет устаревшую или необщепринятую терминологию, на ровном месте изобретает свою. Так, он может бесхитростно приспосабливать понятия, выработанные для описания архаичного общества, к своим умствованиям о социуме наших дней или пытаться пересказывать современную физику, используя словарь, который плохо для этого подходит, скажем аристотелевский или гегелевский. Все философы люди, и ничто человеческое, в том числе метафоры, им не чуждо; но философ морфиниста не дает читателю понять, что это лишь фигура речи, призванная воздействовать на эмоции и память, но не на разум. Философ курильщика старается, чтобы его риторические приемы не подменяли собой аргументы. Увлечься можно не только метафорами, но и узкоспециальной терминологией.

Поверьте, философское образование или даже просто систематическое чтение соответствующей литературы существенно меняет лексикон и представления о понятности высказывания.

Если у вас есть возможность, попросите философа растолковать тот или иной используемый им термин, а также обосновать необходимость прибегать к профессионализму в этом конкретном пассаже. Философ курильщика (если, конечно, он не в дурном расположении духа) всегда будет готов объясниться и привести наглядные примеры, проиллюстрировать свои слова соображениями жизненно-практического характера. Учтите только, что такое объяснение может потребовать значительных временных затрат. Философ морфиниста предпочтет остаться в эзотерических чертогах своего языка.

Шаг пятый

Пятый совет: попытайтесь отследить, к чему, собственно, автор клонит. Философ курильщика старается ясно обозначить цели и средства своего исследования, философ морфиниста это делает далеко не всегда. Попробуйте «выжать» то, что говорит мыслитель, убрать все риторические элементы, все украшательство. Должно получиться что-то вроде: философ N утверждает, что А есть В; однако вот пример, когда А есть, а В нет; значит, точка зрения философа Z нуждается в корректировке. Или: существуют суждение Х и суждение Y; Х противоречит Y; Х истинно; Y истинно; если допустить истинность Z, то противоречие исчезает; Z истинно, так как истинно С, поэтому А и В на самом деле друг другу не противоречат. Естественно, возможны и другие варианты, но если текст философа не хочет «выжиматься», то он либо изначально камень, из которого и великан нацедит лишь каплю (многие по праву считают таковым «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна), либо там столько воды, что вся она утекает сквозь пальцы.

Философ морфиниста предпочитает широкие мазки, говорит обо всем и сразу, хватается за тезисы собеседника, толком в них не разобравшись. Философ курильщика воспитывает в себе как аналитический, так и синтетический ум. Первый нацелен на вопросы типа: из каких подпроблем состоит эта проблема? какие существуют подходы к ее решению? какими недостатками и достоинствами обладает каждый из них? как эта проблема связана с другими философскими вопросами, а как — с заботами других наук, искусств, общественности? Ответы позволяют философу, что называется, «разработать проблематику», то есть понять, как устроен сам вопрос, которым он задался. Для этого-то и нужно знание идей классиков и новинок профессиональной литературы.

Философ курильщика старается не забывать, что вообще-то все это предпринимается не ради самого себя, а ради ответа на изначально заданный вопрос (как возможна свобода воли? что такое политика? каковы критерии произведения искусства? и т. п.), поиск которого — задача ума синтетического. Это не значит, что каждый философ курильщика знает ответы на все возможные вопросы.

Это значит, что в тех областях, где он чувствует себя компетентным, философ курильщика имеет аргументированное суждение и работает над возражениями против его истинности.

Философ морфиниста тем временем занят чем-то беспредметным, но возвышенным (по крайней мере в его представлении).

Шаг шестой

И наконец, шестой шаг. Поинтересуйтесь, что думают об этом мыслителе его философствующие собратья. Если с его мнением считаются философы курильщика, то и он, вероятно, тоже один из них; и наоборот: философы морфиниста нередко хвалят таких же, как они.

Читайте правильных философов. Не разрушайте свой ум слишком сильно.