Чувствуя слова: что такое идеофоны и почему они понятны на любом языке

1. Nurunuru — а) сухой или б) скользкий?
2. Pikapika — а) яркий или б) темный?
3. Wakuwaku — a) возбужденный или б) заскучавший?
4. Iraira — a) счастливый или б) сердитый?
5. Guzuguzu — a) двигаться быстро или б) двигаться медленно?
6. Kurukuru — a) крутиться на месте или б) двигаться вверх-вниз?
7. Kosokoso — a) идти тихо или б) идти громко?
8. Gochagocha — a) чистый или б) грязный?
9. Garagara — a) многолюдный или б) пустой?
10. Tsurutsuru — a) гладкий или б) шершавый?

Ответы к переводу: 1 — б; 2 — a; 3 — a; 4 — б; 5 — б; 6 — a; 7 — a; 8 — б; 9 — б; 10 — a.

---

Считаете, что правильные ответы всего лишь везение? С вами согласятся языковеды-традиционалисты. Одна из аксиом лингвистической теории, которую в начале XIX века сформулировал автор «Курса общей лингвистики» Фердинанд де Соссюр, гласит, что значение любого языкового знака: звука, графического изображения, жеста — условно и никак не связано с его формой. Исключением принято считать звукоподражания вроде «ку-ку», «апчхи», «мяу». И если нам с детства незнакомо японское nurunuru, то оно с одинаковой вероятностью может означать и ‘скользкий’, и ‘сухой’.

Однако во многих языках встречается особая группа слов, опровергающих этот принцип. Их называют «идеофонами», и они особенно ярко и живо передают ощущения, связанные с тем объектом, признаком и т. д., который обозначает конкретное слово.

Идеофон вызывает у нас устойчивые ассоциации независимо от того, знаем ли мы язык.

По сравнению с просто экспрессивной лексикой (которую можно найти в любом языке) у идеофонов есть пара специфических черт. При их образовании довольно часто используется редупликация, то есть удвоение корня (gochagocha, nurunuru, tsurutsuru). Носители языка соглашаются, что такие слова не просто обозначают что-либо, но и с особой силой передают восприятие человеком этого объекта, признака и т. д. Вы можете описать какое-то явление сухими безоценочными терминами, но идеофоны позволяют по-настоящему его прочувствовать.

В связи с активным изучением идеофонов в последние годы нередко возникают ошибочные суждения на их счет. Приведем три самых распространенных.

1. Идеофон — это синоним звукоподражания

Не совсем. Звукоподражание, или ономатопея, обычно представляет собой слово, определяющее какие-либо звуки путем их имитации. Идеофоны же затрагивают несколько типов чувств, вызывая визуальные, фонетические, вкусовые и тактильные ассоциации. Вот примеры из языка сиуа: vɛlɛvɛlɛ ‘головокружение’; yuayua ‘ощущение горения (визуальное или чувственное)’; kpotoro-kpotoro ‘двигаться рывками, подобно черепахе’; ɣɛkpɛtɛɛ ‘очень хрупкий, подобный осеннему листу’. Эти слова не имитируют звуки, однако для племени сиуа они воплощают яркие образы.

2. В европейских языках практически нет идеофонов

Не совсем. Идеофония — явление универсальное. В русском есть такие замечательные слова, как «кукиш», «слякоть», «зюзя», «лялька», «цуцик», которые вызывают определенные ассоциации, в то время как стандартные «вилка» и «стол» — нет. Другое дело, что экспрессивные средства выражения в принципе менее свойственны европейским языкам — в отличие от многочисленных африканских и австралазиатских, где есть тысячи идеофонов. Иногда они даже выделяются в особый класс, иногда — разбросаны по всему словарю и куда менее заметны.

3. Идеофоны — черта примитивных языков

Не совсем. Эту идею впервые высказали антропологи, связывая примитивный язык с примитивной ментальностью племен, которые стремились имитировать всё, что могут прочувствовать. Но с тех пор ученые отказались от таких ярлыков и сфокусировались на уникальных свойствах каждого языка.

4. Бонус: идеофон — это музыкальный инструмент

Не совсем. Кастаньеты, треугольник, пила и прочие ложки называются «идиофонами»: звук рождает сам инструмент, и для этого не требуется никакого дополнительного натяжения (струн) или сжатия (мембраны). Не переживайте, ошибка довольно частая.

Потенциал идеофонов в изучении языков только начинает раскрываться. Исследователи из Института психолингвистики Макса Планка провели эксперимент: группе участников из Нидерландов дали список японских идеофонов, их перевод и антонимы. Задача была та же, что и у вас в начале этого текста, — определить соответствие между словом и значением. Эксперимент показал, что участники, не знавшие японский язык, часто указывали верный перевод, причем количество правильных ответов явно превышало результат, который можно было бы получить за счет везения или догадки.

У многих nurunuru, действительно, ассоциировалось со слизью и чем-то скользким, wakuwaku вызывало воодушевление, а kurukuru в их представлении смахивало на что-то округлое.

Кроме того, участники легче запоминали пары слов с правильным переводом, чем с противоположным (например, одним говорили, что kibikibi — это ‘энергичный’, а другим — что, наоборот, ‘усталый’ , и первым выучить его было проще). В новом исследовании подобный эксперимент повторили с обычными японскими прилагательными, но в этом случае определить значение слов по звучанию оказалось гораздо сложнее.

Как и почему идеофоны работают таким образом?

Несмотря на то, что идеофоны встречаются повсеместно, раньше они считались языковыми аномалиями и не вызывали особого интереса — возможно, из-за евроцентризма в лингвистике и приоритета письменных источников. Исследователей, занимавшихся подобными чудачествами, некоторые их коллеги по цеху еще в 90-х годах называли фанатиками. Но в последнее десятилетие всё больше специалистов в области когнитивных наук интересуется идеофонами. Результаты их исследований вызывают много вопросов и ставят под сомнение традиционные теории. Новые данные показывают, что смысл все-таки может воплотиться в звуке.

При произношении слова возникает едва заметная связь между его звучанием, работой голосового аппарата и нашими чувствами.

Так определенная последовательность звуков соединяется с их предполагаемыми значениями. И эта связь существует в языках по всему миру.

В одних языках идеофонов больше, в других — меньше.

В английском их относительно немного, в японском, наоборот, таких слов около 4000 — значительная часть общего лексического запаса. Они также широко распространены в других азиатских языках, в Африке, Южной Америке и Австралазии.

Первые исследования идеофонов проводили антропологи на Черном континенте в конце XIX — начале XX века. Анализируя бобанги, диалект жителей Конго, лингвист Джон Уайтхед в 1899 году описал «цветастые» слова, которые обладали особой выразительностью. Они были настолько «живыми», что носители языка составляли из них целые предложения без единого глагола.

Большую работу в изучении идеофонов проделал немецкий миссионер Дидрих Вестерман, описавший «слова-картинки» в языке эве, на котором говорят в современной Гане и Того. Он обнаружил термины, выражавшие яркие и сложные образы.

К примеру, zɔ hlóyihloyi значит ‘ходить с большим количеством сверкающих предметов’, а словом zɔ ʋɛ̃ʋɛ̃ называют манеру передвижения толстого и сдержанного человека.

Идеофоны обладают огромной экспрессией в том числе и потому, что их произносят особым образом, часто — с выражением и сопровождая жестами, которые помогают представить происходящее. Например, в языке эве есть слово ɖaboɖabo ‘утка’. Произнося его, говорящий усиленно раскачивается из стороны в сторону, имитируя походку вразвалку.

Исследования Вестермана раскрывают специфику звукового воплощения идеофонов. Сравнивая такие слова в западноафриканских языках, ученый обнаружил определенные закономерности в произношении гласных. Например, звук [iː] (как в английском cheese) обычно отвечает за ассоциации со светом и яркостью, в то время как гласные заднего ряда, вроде краткого [о] в talk, — с чем-то медлительным, массивным и темным. Звонкие согласные [b] и [g] больше связаны с тяжестью и мягкостью, нежели глухие [p] и [k], которые соотносятся с легкостью и шершавостью.

Например, в языке эве прилагательное kputukpluu означает человека с меньшим весом, чем у того, о ком скажут gbudugbluu.

Сходная связь прослеживается в тоновых языках, где тон может менять лексическое значение. Вестерман обнаружил, что слова, описывающие медлительность, темноту и тяжесть, произносятся с более низкими тонами, чем те, что указывают на скорость и яркость.

В научной литературе это явление получило название «звуковой символизм». Его не следует считать четким кодированием — тот или иной звук может вызывать целый спектр эмоций, связанных с весом, формой, яркостью или темнотой и движением. Но примеры Вестермана свидетельствуют, что в определенных ситуациях одни лингвистические знаки, номинально лишенные лексической семантики, лучше подходят для передачи идей, чем другие.

Похожие закономерности прослеживаются не только в африканских языках, но и, например, в баскском, который считается одним из самых необычных в Европе. В нем выделяется около 4000 идеофонов.

Tiki taka с верхним гласным [i] означает ‘ходить быстро и легко’, а taka taka с нижний [а] — это уже шаги потяжелее.

В японском языке есть слова gorogoro и korokoro. В первом звук [g] намекает на что-то тяжелое и катящееся, а второе используют, когда хотят сказать об объекте, который всё еще катится, но уже стал меньше по весу. Если вы фанат покемонов, то наверняка заметили, что имена многих героев связаны с их способностями и внешним видом. Например, японский идеофон pikapika имеет значение ‘сиять’, ‘искриться’, а Пикачу в мультсериале только этим в основном и занимается, за что и был так назван.

Авторы психологических исследований исходят из того, что общие звукосимвольные связи понятны жителям любого континента. В 1920-х годах немецкий психолог Вольфганг Келер провел простой тест.

Он нарисовал две бесформенные кляксы и назвал одну «кики», а другую — «буба».

Участникам нужно было сопоставить эти вымышленные слова с картинкой. Позже такой же эксперимент проводили много раз среди представителей разных культур и национальностей. Почти всегда участники присваивали округлой кляксе имя «буба», а заостренной — «кики».

Благодаря заложенной в них экспрессии идеофоны могут символически выражать смыслы и эмоции, которые способны понять и прочувствовать все без исключения. Об истинном происхождении этих универсальных связей между звучанием и значением нам пока известно недостаточно, но человеческая анатомия и речевой опыт позволяют сделать несколько предположений.

Так, существует теория, согласно которой ответная реакция органов речи заставляет нас связывать звуки с определенными концептами. При произношении [у], например, губы округляются, чем можно отчасти объяснить «феномен „кики“ и „бубы“».

Звонкие согласные вроде [б] тоже закрепляются в сознании дольше, чем глухие, поэтому они, скорее всего, ассоциируются с медлительностью.

Некоторые звуки могли обрести свои «значения» в зависимости от того, как именно мы их произносим. Например, в передней части нашего лица возникает отчетливый резонанс — этим можно объяснить, почему носовые фонемы довольно часто встречаются в словах, связанных с носом, скажем англ. snout ‘морда’, sniff ‘нюхать’ или sneeze ‘чихать’.

Но что «яркого» и «блестящего» в словах, которые вызывают ассоциации с яркостью или блеском? В рамках этой теории объяснить такой лингвистический феномен очень непросто, потому ряд исследователей полагает, что всё дело в пересечениях между областями мозга, когда активация одной зоны провоцирует реакцию другой. Мы знаем как минимум один пример подобного развития событий — люди с синестезией, для которых определенная музыкальная нота может ассоциироваться с каким-то цветом. Считается, что эта «суперспособность» возникает из-за слишком большого количества нейронных связей. Некоторые ученые предполагают, что похожие механизмы действуют и при формировании корреляций между смыслами и звуками, и такие фоносемантичные параллели те же синестеты, к слову, чувствуют острее.

Так идеофоны заставляют усомниться в том, что языковой знак условен, хотя еще недавно этот постулат лингвистической теории казался незыблемым.

Они возвращают нас к идеям Платона, высказанным в диалоге «Кратил» и позже повторенным Борхесом в его «Големе»:

Когда и впрямь (как знаем из «Кратила»)
Прообраз вещи — наименованье,
То роза спит уже в ее названьи,
Как в слове «Нил» струятся воды Нила.

Лингвисты называют тесную звукосимвольную связь «означающим», противопоставляя ее условности знака. И если мы признаем важность означающего, то сможем с другой стороны подойти к современным лингвистическим загадкам. Например, ученые до сих пор не до конца понимают, как именно мозг ребенка связывает слова и образы на первом этапе усвоения языка, как ему удается потом применять полученные знания в других ситуациях. «Посмотри, зайчик скачет на лужайке!» — что может быть естественнее? Но детскому сознанию сначала нужно понять, что́ из перечисленного делает сам ребенок, а что — зайчик, а после запомнить, что скакать могут не только зайчики, но и, например, лошади.

Идеофоны значительно упрощают процесс распознавания и запоминания. Исследования японских ученых показывают, что двухлетние дети быстрее соотносят объект или движение со словом, если оно звукосимволическое. Также они легче запоминают идеофоны: им проще использовать выученный глагол в речи, поскольку конкретный образ лучше закрепляется в сознании, нежели абстрактный набор звуков.

Идеофоны могут помочь нам понять кое-что о возникновении языка как такового.

Специалисты по теории эволюции всё еще не разгадали тайну происхождения речи. Как правило, изменения внутри биологических видов осуществляются постепенно. Но если мы соглашаемся с тем, что языковой знак — это договоренность, то наши предки совершили грандиозный эволюционный скачок, чтобы прийти к коллективному решению. Многие считают более вероятным другой сценарий и утверждают, что сначала общение было жестовым. Но это всего лишь сдвигает фокус проблемы, не решая ее, ведь люди давно предпочли движениям рук и тела звуковые эквиваленты.

Есть мнение, что, как и идеофоны, первые осознанные отрезки речи описывали скорее целые ситуации, нежели отдельные объекты, а только потом эволюционировали до более удобных слов. И у них тоже была большая смысловая нагрузка: интонация, выражение лица или жест и звуковой символизм. Редкие идеофоны, которые мы обнаруживаем сегодня, сродни древним ископаемым, потому что помогают нам пролить свет на происхождение осознанной речи.

Они могут казаться примитивными — этот предрассудок существует со времен изучения первых образцов у африканских племен. Но такой взгляд далек от истины. Идеофоны приближают нас к пониманию того, как люди могут передать свои ощущения только посредством звуков, и служат напоминанием, что язык давно стал частью нас. Поэзия помогает нам увидеть привычное в новом свете, смаковать слова и раскрыть их чувственный потенциал. Идеофоны делают то же самое.