Это не твой ребенок? Как феминистки относятся к суррогатному материнству

Автономия, индивидуальность и личный выбор

Либеральные феминистки настаивают: репродуктивные технологии открыли для женщин невиданные до этого возможности, а суррогатное материнство — избавление от дискриминации и даже своего рода революция. Идеология либеральной поддержки особенно ярко проявила себя на рубеже 1990-х — нулевых, когда доступность репродуктивных технологий выросла в разы. Впервые за всю историю, считают представительницы школы, порожденное биологией неравенство между мужчинами и женщинами может быть стерто.

Наравне с мужчинами женщина наконец может свободно решать, как распоряжаться своим телом и репродуктивными органами — либфем-течение защищает индивидуальный свободный выбор женщины и требует к нему уважения.

Еще один аргумент — поддерживая практику суррогатного материнства, общество одновременно разрушает мизогинные стереотипы об излишней эмоциональности женщин, особенно беременных, и их неспособности рационально мыслить. Так, юристка и теоретик феминизма Дебора Мачалоу говорит, что довод о невозможности принятия женщиной взвешенного решения — не что иное, как вклад в тысячелетнюю традицию угнетения. По мнению Деборы и других защитниц репродуктивных технологий, женщина вполне способна осознанно выбрать выносить ребенка и заранее оговоренная денежная компенсация только укрепит ее автономию и экономическую свободу. Столь же независимым выбором может стать и альтруистическое суррогатное материнство, когда соглашение не предусматривает вознаграждения, а родителями ребенка чаще всего являются члены ее семьи или близкие друзья.

Выступая на стороне суррогатных матерей, либеральные феминистки одновременно поддерживают и официальных родителей (на языке суррогатного материнства их называют «предполагаемыми» родителями). Предполагаемая мать также имеет право не вынашивать ребенка самостоятельно, не выбирать вариант усыновления и, что бы ни стояло за решением, заключить контракт с суррогатной матерью. Любые попытки запретить эту практику либеральная школа рассматривает как покушение на женскую автономию и личный репродуктивный выбор. Так, в 2019 году правительство Индии ввело запрет на коммерческое суррогатное материнство, в том числе для иностранных граждан, чем вызвало волну осуждения. СМИ писали, что под предлогом защиты «святости материнства» и ограждения от давления родственников, ради собственной выгоды заставляющих матерей вынашивать детей, закон фактически лишил женщин источника дохода. Вместо того чтобы совершенствовать схему вознаграждения, государство пошло по легкому пути. Отдельное возмущение вызвал тот факт, что для мужчин по-прежнему открыто донорство спермы, за которое всё так же платят деньги.

При этом риски, которые несет суррогатная мать, либеральное направление всё-таки признаёт. Защитить ее от возможных злоупотреблений со стороны родителей и агентств, занимающихся репродуктивными технологиями, а также еще от одной опасности, подстерегающей на этом пути, — эмоциональной привязанности к ребенку, активистки планируют с помощью закона.

Несколько лет назад Ассоциация юристок Нью-Йорка предложила поправки к проекту закона о суррогатном материнстве. По замыслу авторок, женщины, планирующие стать суррогатными матерями, будут проходить специальные скрининги, которые покажут их эмоциональную устойчивость, и, кроме того, им будут советовать не использовать для процедуры собственные яйцеклетки.

Это должно снизить шансы на то, что женщине будет тяжело передать ребенка его официальным родителям. Сторонницы поправок уверены, что такие меры еще больше укрепят независимость женщин, и стараются этому способствовать. Так, благодаря мощному либеральному лобби на территории США суррогатное материнство легально в большинстве штатов — несмотря на возражения со стороны радикальных феминисток.

Эксплуатация, объективация и узаконенная дегуманизация

Сторонницы радикального феминизма, напротив, уверены, что суррогатное материнство лишь укрепляет позиции патриархата, а значит, усиливает и без того неравное положение женщин по всему миру. Особое внимание радфем-дискурс уделяет эксплуатации женщин в развивающихся регионах, где низкий уровень образования и дохода и минимальная социальная защищенность зачастую не оставляют им другого выбора. В таких странах решение стать суррогатной матерью — единственный способ заработать значительную сумму денег за относительно короткий срок и прокормить семью.

По этой причине именно развивающиеся страны становятся центрами репродуктивного туризма. Среди них Индия, где «суррогатная» индустрия до недавнего времени насчитывала около полумиллиарда долларов в год, — наиболее привлекательный вариант для людей из более обеспеченных стран, ведь контракт на материнство здесь обойдется как минимум в 3–4 раза дешевле, чем на родине. С точки зрения радикального феминизма такая практика, помимо эксплуатации женского тела, несет в себе еще и колониальность. Ситуацию, в которой бедная небелая женщина за сравнительно невысокое вознаграждение вынашивает ребенка для более состоятельных белых родителей, иначе как колониальной назвать не получается, и это один из важных доводов против суррогатного материнства.

С радикальной позиции многие аргументы «за» оказываются несостоятельными. Заявленное либеральным направлением гендерное и сексуальное равенство, которого можно достичь благодаря этому, по мнению ученых и активисток, не более чем иллюзия: внутри патриархальной системы оно попросту невозможно. Сведение репродуктивного труда к отчужденному труду, как и к любому доступному для найма, как это видит марксизм, также некорректно: этот труд никогда не сможет быть приравнен к другим услугам и компенсирован финансово в силу крайне высокого физического, психологического и социального урона и рисков, которые несет суррогатная мать.

Одним из серьезнейших рисков суррогатного материнства радикальные феминистки считают дегуманизацию.

Соглашение, заключаемое между матерью и родителями, не предполагает, что она может испытывать к ребенку эмоциональную привязанность (однако никакие законы не в силах заставить женщину не чувствовать эту связь), самостоятельно принимать решения о течении беременности, а главное, отказывает ей в возможности передумать и сделать аборт — нарушение фундаментального права на репродуктивную автономию. Самая известная радикальная феминистка всех времен Андреа Дворкин сравнивала эту практику с вовлечением в секс-работу и порноиндустрию и другими формами насилия, утверждая, что во всех них женщина буквально лишена права на себя и свое тело, которое становится предметом торговли, сегментируется и сокращается до набора органов: матка, яичники, фаллопиевы трубы — прямая дорога к объективации и расчеловечиванию. При этом иногда слово «торговля» нужно воспринимать буквально: в регионах, где суррогатное материнство запрещено законом, женщин вовлекают в работу нелегальных организаций. Такие «фермы по выращиванию детей» встречаются, например, в азиатских и африканских странах. Вместо вспомогательных репродуктивных технологий здесь применяют сексуализированное насилие.

Эта дегуманизация фактически санкционирована: даже там, где суррогатное материнство разрешено, оно всё еще является юридически серой зоной, его регулирование не налажено. Отсюда — резонансные судебные разбирательства между суррогатными матерями и родителями из-за опеки над детьми, споры между сторонами из разных стран, осложненные несовершенством международного права, и смерти суррогатных матерей в бедных регионах из-за отсутствия юридического и медицинского контроля. Решения по этим разбирательствам всегда индивидуальны, и нельзя сказать, что уважение к интересам суррогатной матери играет в них главную роль.

Инклюзивность, привилегии и «социальное бесплодие»

Борьба против дискриминации ЛГБТ-людей, постепенное признание за ними права на брак и родительство сформировали новый инклюзивный квир-дискурс, который включил в себя и суррогатное материнство.

«Брак — это еще не всё», — говорят квир-активисты, выступающие за равенство создания семьи при помощи вспомогательных технологий.

Для многих мужчин-гомосексуалов они едва ли не единственная возможность завести детей, поскольку альтернативный вариант — усыновление — длительный процесс, который не гарантирует успеха. Это становится главным аргументом мейнстримного ЛГБТ-движения, выступающего в поддержку суррогатного материнства. Женщина в этой системе взглядов выбирает стать суррогатной матерью добровольно и осознанно, что роднит позицию с либеральной феминистской.

В то же время радикальный квир-активизм критикует мейнстрим-подход. Его повестка более разнообразна: он признает, что проблемы ЛГБТ пересекаются с проблемами иммигрантов и небелых людей, людей, живущих за чертой бедности, с вопросами расизма и деколониальности. Здесь больше говорят про стигматизацию суррогатного материнства, но называют его нынешнее состояние неидеальным не только применительно к странам третьего мира, осуждая «комплекс белого спасителя» и призывая обратить внимание на то, что происходит под носом.

Неравенство с этой точки зрения существует везде, в том числе внутри квир-дискурса, и оно особенно явно в силу экономических причин. Лесбиянки более вероятно станут суррогатными матерями, нежели «предполагаемыми» родителями, а доступность суррогатного материнства для богатых белых гей- и транс-персон не делает его доступным для ЛГБТ-сообщества в целом.

За устранение этой несправедливости борются низовые общественные инициативы, создатели которых считают, что созданию семьи с детьми не должны мешать ни достаток, ни здоровье, ни расовая, гендерная и сексуальная идентичности.

Работая в интерсекциональном подходе, некоммерческие организации пытаются добиться пересмотра понятия «бесплодие»: государство всё еще признает бесплодными только гетеросексуальные союзы или союзы, не способные зачать ребенка через искусственную инсеминацию.

«Его нужно заменить на понятие „социальное бесплодие“», — считают в американском Национальном центре прав лесбиянок.

Активисты уверены, что необходимость суррогатного материнства — прежде всего социальный вопрос, расходы на который должны покрываться государственной медицинской страховкой, включая ведение беременности, всестороннее сопровождение и вознаграждение для суррогатной матери. Тогда стать родителями смогут не только привилегированные квир-люди. Определенные успехи уже есть: пока власти США только собираются упростить для ЛГБТ-людей доступ к суррогатному материнству, в Израиле уже принят закон, открывающий такой доступ для одиноких гомосексуалов и гей-пар.

Беременность как труд, классовый вопрос и человечность

Если радикальный феминизм отрицает возможность свободного выбора применительно к суррогатному материнству, указывая на то, что либфем-школа не утруждается анализировать контекст, в котором делается выбор, марксистский фем-дискурс ставит под сомнение само понятие свободного труда. Он был бы свободным, будь у игроков на рынке труда возможность работать на себя или не работать вовсе. У суррогатных матерей, вынашивающих детей, такой опции нет: они могут выбирать место «работы», но «капитал» (то есть сами репродуктивные технологии) им попросту не принадлежит, а возможности не продавать свою рабочую силу (то есть свои репродуктивные органы) у них, как правило, нет. Поэтому марксистская феминистская критика направлена в первую очередь на систему, которая вынуждает их это делать, — разумеется, речь о капитализме.

В марксистских терминах, получая оплату за факт труда (а беременность признается безусловным трудом), передавая ребенка «предполагаемым» родителям и буквально отчуждаясь от него как результата труда, работница получает вознаграждение. Вынашивание ребенка с этой точки зрения — осознанный процесс и, как любой акт труда, — высшее проявление гуманистичности.

Однако в существующей капиталистической парадигме женщина очевидно недополучает вознаграждение за ценность, которую несет в себе результат этого труда, и таким образом подвергается эксплуатации со стороны более обеспеченных групп.

Так суррогатное материнство становится не только гендерным, но еще и классовым вопросом.

Марксистских феминисток, как и представительниц радикального течения, беспокоит расчеловечивание суррогатных матерей, тела которых уподобляют машине. Значит, их труд, по Марксу, нельзя назвать свободным: он задействует в себе базовые функции организма и, в отличие от других форм труда, не прекращается ни на секунду. Келли Оливер считает, что именно тяжесть этого труда — неоспоримое доказательство того, что суррогатная мать — настоящая мать ребенка, что бы ни было написано в свидетельстве о рождении. При этом сторонницы марксистской перспективы оговариваются: им не близок грубый анализ, оперирующий однозначными категориями и предлагающий на корню подорвать существующую систему. Напротив, в этой жесткой системе, построенной на экономическом обмене между сторонами, должно быть место реальной гуманности: суррогатная мать может требовать к себе уважения и бороться за материнский статус. Так, после внесения очередных поправок в местный закон о суррогатном материнстве индийские активистки обратили внимание на то, что права женщины в них очевидно не соблюдены.

«Никто не считается с тем, как велик ее труд, с тем, что у нее, скорее всего, есть семейные обязательства и работа, которую она может потерять из-за беременности, и это нельзя игнорировать», — говорит юристка Прабха Котишваран.

Отмена семьи, суррогатное материнство как метафора и общество без границ

Из марксистской риторики выросла еще одна концепция суррогатного материнства, связанная с упразднением семьи. Именно к этому в середине XIX века призывали Карл Маркс и Фридрих Энгельс в «Коммунистическом манифесте». Семья, по мнению теоретиков и их последователей, — не что иное, как препятствие на пути к такому желанному бесклассовому обществу, жесткая иерархическая структура, которая лишь препятствует всеобщему благополучию и закрепощает — экономически, гендерно и сексуально. Следовательно, она должна отмереть (такого же мнения Маркс и Энгельс были о других структурах — церкви и государстве). При бесклассовом строе необходимость в семье отпадет: свободные и осознанные члены общества смогут формировать связи по своему усмотрению, собственность будет принадлежать всем, равно как и продукт труда. Детей данный подход также рассматривал как независимый результат труда. В широких кругах мысль вызвала шок и возмущение (притом что она не нова: чуть раньше с похожими воззрениями выступили французские утописты).

При этом испугавший многих радикальностью подход вовсе не подразумевает запрета на эмоциональные связи между людьми. Речь идет об уничтожении насильственного формального компонента этой системы, и XXI столетию удалось перепрочесть этот проект — на сей раз с помощью новой феминистской оптики.

В 2019 году в свет выходит книга Софи Льюис «Даешь суррогатное материнство: феминизм против семьи», где авторка предлагает признать любую беременность суррогатной — вне зависимости от того, являлась ли она такой фактически, деконструируя саму идею семьи.

«Это вовсе не значит, что все мы обязательно должны физически вынашивать генетически чужой плод, — говорит она, — но это тяжелый труд, и я выступаю за возможность получать любовь и заботу вне так называемых кровных уз».

В традиционной нуклеарной семье, где женщина вынуждена заниматься неоплачиваемым домашним трудом, Льюис и другие сторонни_цы семейного аболиционизма видят не иначе как работу на капитализм — эксплуатацию в миниатюре. Патриархальная логика, подразумевающая рождение и воспитание детей вдобавок к «основному» труду, фактически делает женщину своей узницей. Поэтому суррогатное материнство становится анархичной метафорой, идеально вписывающейся в общество, свободное от границ, иерархий, гендерных ролей и открытое любому самоопределению. Груз ответственности и труда в нем делится между всеми. История уже знала попытки построить такие модели — от культуры хиппи до сквотов, коллективных хозяйств и феминистских коммун, основанных на идее совместного проживания и практиках общей заботы.

Сегодня отдельные черты аболиционистского проекта ярко заметны в квир-повестке, на практике воплощающей идеи больших и малых комьюнити и «выбранных семей».

Не являясь друг другу родственниками в прямом смысле и часто будучи лишенными возможности стать ими по закону, члены сообществ тесно взаимосвязаны: их объединяет бэкграунд и борьба за права, забота друг о друге, иногда — воспитание детей. Как правило, связи между ними горизонтальны, поэтому забота и ответственность лежат на всех.

«В сущности, здесь нет материнской фигуры. В определенном смысле мы все друг другу матери», — пишет Льюис.

В будущем, о котором мечтают аболиционисты, рождение и воспитание детей станет всеобщим трудом и будет отвязано от женской репродуктивной системы, а «мать» перестанет быть биологической категорией. Пока неясно, придут ли на помощь технологии искусственного воспроизводства, политико-социальные проекты или человечество придумает что-то еще, но теоретики уверены, что это освободит женщину, а с ней — и весь мир.