Город для всех. Что такое феминистская урбанистика и для чего она нужна

«Мужское» и «женское»

Вплоть до эпохи модерна участие женщин в культурной жизни было ограниченным. С античных времен в патриархальном обществе физическое и социальное пространство было разделено по принципу бинарности полов.

Женщине была отведена приватная сфера: дом, семья, дети. Мужчине — публичная.

Пространства греческого полиса были открыты в основном для мужчин, а передвижение женщин ограничивалось и контролировалось.

В первые десятилетия XIX века женщины всё еще не могли свободно передвигаться по городу, что можно ярко проиллюстрировать на примере Парижа — одного из самых развитых больших городов того времени. Тогда во Франции появляется традиция фланирования. Фланер становится узнаваемым городским типажом: это аристократ, который праздно прогуливается, изучает окружающих. Фланер искал удовольствий в мегаполисе и «визуально завоевывал» пространство. Но при этом нахождение на улице приличной дамы без сопровождения считалось отклонением от нормативного социального поведения. Законом это не запрещалось, но женщину могли освистать.

С началом индустриализации ситуация стала меняться: женщины, работающие на заводах и фабриках, получили больше пространственной свободы и географической мобильности. У них постепенно появлялось больше доступа к техническим, транспортным и коммерческим инновациям, формировалась новая потребительская культура.

Пространственная эмансипация женщин в городской среде в Европе началась с моды на спорт, в частности велоспорт, который стал главным развлечением горожан в 1850-х годах. Через десятилетие в городах появятся универмаги с зонами отдыха и дамскими клубами, начнут развиваться сети общественного питания.

Кстати, Россия раньше других европейских стран отменила запрет на посещение женщинами трактиров и рестораций — в 1861 году.

Во Франции женщинам не разрешалось посещать некоторые заведения — так, в годы Первой мировой войны они впервые были допущены в знаменитый бар парижского отеля «Ритц».

Доступны ли сегодня общественные пространства в равной степени для всех? Едва ли. Как правило, исследовательницы феминистской урбанистики выделяют две главные проблемы: небезопасность и неинклюзивность среды.

Безопасность на улицах и репрезентация образа женщины в городе

Наверное, самая очевидная причина, по которой женщины чувствуют себя на улице небезопасно, — недостаточное освещение в вечернее время.

Вот одна из ужасающих историй о насилии на улицах, опубликованная в зине проекта «Урбанфеминизм» Александры Талавер и Ульяны Быченковой в 2015 году, героиня которой оказалась в незнакомом районе в темное время суток:

«…я была на седьмом месяце беременности, и один мужик пытался меня изнасиловать. Я орала как резаная. Когда я поняла, что он меня не убивает, за то, что я ору, я орала еще громче. На крик прибежала женщина с собакой и натравила собаку на этого мужика — он убежал.

Потом женщина подошла ко мне и сказала: „Как ты здорово кричишь! Знаешь, я хожу тут каждый вечер, и тут постоянно кого-то насилуют.

Ты не из этого района, ты не знаешь? Не ходи здесь, пожалуйста, одна. Иногда верещат девчонки и не понятно, то ли им приятно, что к ним пристают, то ли их насилуют, а по тебе я сразу поняла — что-то не то“».

Насилие или нежелательное внимание для многих женщин стало настолько привычным явлением на улице, в общественном транспорте или такси, что это заставляет изобретать многочисленные способы защиты личных границ.

«Во время наших дискуссий, когда участницы делились примерами диалогов с водителями, меня всегда больше всего поражала и по-настоящему вдохновляла адаптивная изобретательность девушек: что бы им такого сказать, чтобы к ним перестали приставать? Или какие-то жесты в общественном транспорте, — рассказывает художница и авторка зинов об урбанфеминизме Ульяна Быченкова. — Необходимо сигнализировать о дискомфорте до того, как ситуация станет критической. Мы не умеем защищать личные границы, у нас этому не учат. Во многих европейских странах это есть в дошкольной и школьной программе — развитие у детей понимания, насколько близко к тебе может подойти человек, — это очень важно».

Ульяна отмечает, что городские пространства меняются медленно: это по-прежнему неинклюзивная среда с большими ограничениями для небинарных людей. А прогулки в одиночестве автоматически становятся поводом нарушить личные границы.

«Мне всегда очень нравилось находиться в городе, я любила смотреть фильмы, где главный герой — мужчина — выпивает в баре, сидя за барной стойкой в одиночестве, потом идет бродить по ночному городу. И я понимала, что я не могу этого сделать, потому что город так устроен, что во многих местах небезопасно находиться в одиночестве.

Если рядом со мной нет мужчины, я автоматически попадаю в ситуацию, которая провоцирует других мужчин нарушить мое одиночество.

Такое происходило много раз — приставания, кэтколлинг. В какой-то момент я решила попробовать просто жестко говорить „нет“, не улыбаться и не оправдываться, почему я не хочу принимать какие-либо знаки внимания. И меня удивило, что это вообще не работает», — рассказывает Настя Красильникова, исследовательница феминистской урбанистики и одна из создательниц проекта FEM TALKS.

Во многих городах активистки создают приложения для женщин, которые поздно возвращаются домой и ищут попутчиц, а также для тех, кто сталкивается с нежелательным вниманием на улицах. В Петербурге, Москве и некоторых других городах, например, появился проект «Позовите Галю». Это карта, которая объединяет общественные пространства, бары, кафе и рестораны. В случае домогательств или другой угрозы девушка может обратиться в любое заведение, где ей бесплатно помогут: вызовут полицию, отведут в безопасное место или покажут запасной выход.

Также Настя отмечает: само устройство города и его деление на центр и окраины не очень удобно для многих женщин, особенно если между его районами отсутствует транспортное сообщение. Это важно в случаях когда, например, женщина живет в новом квартале, где дома давно сданы и заселены, а инфраструктура еще развита слабо. Допустим, если рядом нет поликлиники, разных врачей приходится посещать в больницах, раскиданных по соседним районам. Это неудобно, если нет машины. В общественном транспорте сложно передвигаться с коляской, поэтому, если у женщины есть маленькие дети или ей нужно заботиться о пожилых родственниках, она редко выезжает куда-либо. Изменить ситуацию могли бы горизонтальные сообщества, инициированные активистками. Существуют примеры небольших детских садов, которые организовывают молодые мамы: они по очереди присматривают за детьми друг друга, освобождая для себя немного времени на неделе.

Еще один важный момент, связанный с сексизмом и неравенством в городе, — репрезентация образа женщины.

«Самый первый импульс к изучению этой темы появился, когда я заметила на улице в Москве плакат, посвященный „Женской исторической ночи“. На нем была изображена известная анархистка Эмма Гольдман, нарисованная вручную какими-то карандашами. А потом я перевела взгляд на автобусную остановку и увидела рекламу с изображением полуобнаженной женщины — типичный сексуализированный образ. И это был очень наглядный пример того, какой объективизированный образ нам предлагает патриархальное общество, с одной стороны, и феминистский ответ на это — с другой», — вспоминает Настя.

Акцию «Женская историческая ночь» впервые провели в Норвегии в 2005 году. С тех пор она ежегодно проходит 8 мая во многих странах, в том числе в России. Участницы и участники акции делают плакаты с разными женщинами — историческими личностями, активистками — и их краткой биографией, а затем расклеивают их по городу.

С одной стороны, это перекликается с акцией «Вернем себе ночь», которая начала проводиться в Америке в 1970-х годах и была связана с протестами против изнасилований и требованиями, чтобы жизнь женщин в городе была безопасной.

С другой стороны, это символический жест: женщины выходят на улицы ночью без опаски и буквально присваивают себе город в это время суток.

Помимо единичных акций, есть длительные проекты, связанные с репрезентацией образа женщины в городе. Например, в Норвегии в рамках проектов гендерного мейнстриминга переименовывали улицы, чтобы устранить гендерный дисбаланс. В Вене и Стокгольме на дорожных знаках и светофорах добавляли женские образы.

В России подобных практик пока нет. Сегодня в Москве около 50 улиц названы в честь женщин. Большинство памятников в России воздвигнуты мужчинам, а скульптуры женщин, как правило, символизируют какую-нибудь обезличенную добродетель: Родину-мать, свободу, правосудие и т. д.

Какие решения предлагали архитекторы в разных странах

Многие проекты города, где все жители равноправны, были вдохновлены идеями раннего Советского Союза. Именно тогда зародился конструктивизм — направление в архитектуре, многие представители которого считали, что искусство должно быть исключительно утилитарным. Конструктивисты видели своей главной задачей усиление роли архитектуры в жизни. Это подкреплялось идеями отмены «кухонного рабства», освобождения женщин от домашнего труда для привлечения их к работе на фабриках и заводах. Так появились проекты коммун: семья должна быть встроена в сообщество, чтобы все могли иметь равный доступ к общественным благам.

Свердловск (ныне Екатеринбург) стал одним из крупнейших центров советского конструктивизма. Среди проектов нового быта были, например, «Городок чекистов» из 14 корпусов и дом-коммуна Гостяжпромурала из 8 корпусов. В квартирах здесь не было кухни, а на территории жилых комплексов находились бытовые и социальные объекты: столовые или фабрики-кухни, прачечные, бани, ателье, мастерские, детские сады и медицинские пункты — всё необходимое, чтобы максимально освободить человека труда от бытовых хлопот. В 1930-х дома-коммуны теряют популярность, а у женщин по-прежнему остается двойной рабочий день: на предприятиях и дома.

В 1980 году Долорес Хайден, американская исследовательница в области урбанистики и архитектуры, создала проект «Несексистского города», вдохновившись идеей коллективных домов.

В Америке конца XIX века миллионы семей иммигрантов обитали в перенаселенных трущобах промышленных городов. После забастовок и демонстраций рабочих в 1890–1920-х руководители предприятий пересмотрели свою точку зрения на жилищный вопрос. Чтобы успокоить бастовавших, корпорации построили новые кварталы в пригородах для белых квалифицированных рабочих-мужчин.

Семьи переселялись в загородные дома, мужчины начали получать «семейную зарплату» и становились собственниками дома, ответственными за регулярные выплаты по ипотеке. На жен ложилась обязанность заботиться о муже и детях.

Мужчина-рабочий возвращался после трудового дня на фабрике или в офисе в домашнюю среду, далекую от напряженного мира работы в загрязненном городе.

«Он войдет в безмятежное жилище, физическое и эмоциональное содержание которого будет обязанностью его жены, на которую ложится огромное количество неоплачиваемой работы… Это сделало гендер более важным самоопределением, чем класс, а потребление более значимым, чем производство», — пишет Хайден.

Вскоре идею такого уклада жизни возьмут на вооружение компании, переходившие от оборонной промышленности времен Первой мировой войны к производству бытовой техники в мирное время. Рекламная индустрия популяризировала образ домохозяйки-потребительницы, чей дом напичкан самой современной бытовой техникой. Однако такой стиль жизни требовал дополнительных затрат — всё больше замужних женщин устраивались на оплачиваемую работу. К 1975 году в 39% американских домохозяйств работали и мужчина, и женщина. Еще 13% составляли неполные семьи, обычно возглавляемые женщинами. Семь из десяти работающих женщин были трудоустроены по причине нехватки денег.

Но женщины по-прежнему должны были заниматься работой по дому. Поэтому Долорес Хайден предложила новую систему жилищных отношений. Разведенная женщина, как правило, ищет квартиру, работу и присмотр за детьми одновременно — по мнению исследовательницы, проблему могла бы решить единая среда, объединяющая жилье, услуги и рабочие места.

Как могли бы выглядеть «несексистские» кварталы? Хайден приводит в пример «дома обслуживания», или «коллективные дома». Такие жилищные структуры предоставляли услуги для работающих женщин и их семей — на коммерческой основе или при поддержке государственных субсидий, — чтобы освободить женщин от работы в домашнем хозяйстве.

В Европе в то время уже существовали коллективные домохозяйства. Например, в Германии начала 1970-х годов группа из семейных пар с детьми и одиноких людей создала проект государственного жилья с дополнительными бытовыми услугами. В квартиры также были заселены 26 людей с ментальной инвалидностью в качестве постоянных жителей. Этот дом — пример хорошего альтернативного жилья для людей с особенностями развития и пожилых людей.

Другой подобный проект создала в Лондоне архитекторка Нина Уэст. Она построила и отремонтировала более шестидесяти квартир для одиноких родителей. В жилом комплексе детские игровые площадки и детские сады интегрированы с квартирами.

Жилье спроектировано так, чтобы облегчить совместный присмотр за детьми, а детский сад доступен жителям района за плату. Одинокие родители могут работать воспитателями, а также помочь работающим родителям по соседству.

Не все современные урбанисты и архитекторы считают, что решение проблемы гендерного неравенства возможно только через изменение устройства жилых домов. Например, основательница комитета Американского института архитекторов в Сан-Франциско Equity by Design Роза Шенг полагает, что современные города во многом неудобны и небезопасны для женщин, потому что в отрасли работают в основном мужчины. Из архитектурных школ выпускаются 50% женщин, но лишь 18% из них становятся лицензированными архитекторами.

По мнению Шенг, необходимо увеличить количество женщин в сфере градостроительства, потому что у женщин и мужчин может быть разный взгляд на планирование, например общественных туалетов.

Общественные туалеты обычно разделены по гендерному принципу, а традиционный дизайн получастных кабинок с равным количественным соотношением между мужчинами и женщинами часто приводит к увеличению времени ожидания для женщин, особенно в крупных транзитных узлах, таких как аэропорты и вокзалы. Гендерная маркированность туалетов не позволяет родителям противоположного пола сопровождать маленьких детей. Шенг предлагает отказаться от бинарного разделения.

Активистки из новозеландского проекта «Женщины в урбанизме» Кэти Уэйкфилд и Эмма Макиннес предлагают развивать систему легкорельсового транспорта. Это вид пассажирского городского железнодорожного транспорта, в котором сочетаются функции трамвая и метро.

Однако, в отличие от метро, не нужно спускаться в подземные переходы, что особенно важно после наступления темноты.

А поскольку ЛРТ наземный, доступ к нему легче, в том числе для людей с разной мобильностью. Женщины чаще путешествуют «по цепочке»: следуют схеме передвижения, состоящей из небольших взаимосвязанных поездок, таких как сопровождение детей в школу, покупка продуктов, поход на работу и уход за пожилым родственником. По словам активисток, городской электропоезд как нельзя лучше подошел бы для такого режима передвижения.

Какими бы разными ни были взгляды на городское планирование, все активистки и архитекторки сходятся в одном: феминистский город дружелюбен, комфортен и безопасен для всех его жителей, независимо от пола и расы. Доступный транспорт, пандусы без наледи и снега и возможность получить помощь, если она потребуется, сделали бы лучше жизнь всех горожан.