Кто донес на Леонардо да Винчи? Краткий гей-гид по Флоренции эпохи Возрождения
«Флорентийствовать» — именно такой эвфемизм для гомосексуальности укрепился в немецком языке эпохи Ренессанса. Французы же говорили «натягивать флорентийский сапог». Почему, несмотря на непрестанную борьбу церковников и тогдашней «полиции нравов» с гомосексуалами, правитель города Лоренцо Великолепный писал стихи про легендарный гей-клуб «Дырка», расцветала квир-мода, а моделью и приятелем Леонардо да Винчи был гомосексуальный секс-работник Джакопо Салтарелли? (Возможно, великий художник был однажды даже арестован за это!) Рассказывает историк Ольга Хорошилова.
В Париже, Берлине, Мадриде, Будапеште, да почти во всех европейских городах часто видишь эти группы: впереди — гид с микрофончиком и горделивым радужным флажком, за ним — пестрая толпа туристов, на многих радужные значки или наклейки, они послушно следуют за своим чичероне (гидом), сосредоточенно его слушают, поворачивая головы налево и направо. Культурный квир-туризм нынче очень востребован. Он есть даже в России, в Санкт-Петербурге — Петр Воскресенский в свободное от медицины время с успехом водит экскурсии по историческим «тематическим» местам.
Но я никогда не видела таких групп во Флоренции. Здесь, конечно, есть и гей-клубы, и квир-бары, летом устраивают гей-прайды. Но, кажется, в этот город приезжают только за Ренессансом — посмотреть на Мазаччо, Боттичелли, Брунеллески, Вазари. Единственным исследованием истории гомосексуальной Флоренции до сих пор остается книга Майкла Рока «Запретные дружбы», опубликованная почти тридцать лет назад. Хотя итальянские архивы хранят еще тысячи никем не читанных дел, которых хватило бы на десяток таких монографий.
Именно в эпоху великого Возрождения, столь любимую туристами, Флоренция была гомосексуальным центром Европы. И ехали сюда не только за искусством, но и за развлечениями, даже несмотря на риск оказаться в тюрьме — гомосексуалов преследовали и порой довольно жестко наказывали.
За решетку, между прочим, угодил даже Леонардо да Винчи. Хотя до сих пор многие историки и искусствоведы считают, что донос, якобы обвиняющий его в содомии, — выдумка. Но он существует. И мне посчастливилось его изучать, как и добрую сотню других восхитительных доносов XV века, хранящихся в Городском архиве Флоренции. Эти бумаги помогли восстановить некоторые факты пышной гомосексуальной жизни Флоренции эпохи да Винчи.
Читайте также
«Флорентийцы»
В каждом городе с длинной блистательной квир-историей есть свои особые исторические слова, обозначавшие гомосексуалов. Например, в Париже это une perle (дословно «жемчужина») и les chevalier de la manchette (дословно «манжетный господин»). В Лондоне — molly (дословно Маничка, уменьшительно-ласкательное от имени Мария). В Петербурге, историческом центре русской квир-культуры, таким словом могло бы стать определение «голубой» — именно с ним связаны многие симпатичные местные традиции и даже первая важная попытка борьбы лесбигеев за свои права в 1980-е годы. Но, к сожалению, и у обывателей, и даже у представителей квир-сообщества, не слишком искушенных в вопросах истории, это слово неизбежно вызывает усмешку и откровенную неприязнь. И это, безусловно, обидно.
Флорентийцы тоже не слишком искушены в городской квир-истории. Но они прекрасно знают значение старинного существительного «флорентиец», давно уже разошедшегося по словарям и энциклопедиям и ставшего частью большой истории великого тосканского города и великого итальянского языка. Возникнувшее примерно в последней трети XV века, это слово обозначало гомосексуала. Примечательно, что тогда же оно проникло в немецкий язык, став firenzer, и во французский, став florentin.
Гомосексуальную любовь определяли глаголами firenzen (дословно с немецкого «флорентийствовать») и pousser la botte florentine (дословно с французского «натягивать флорентийский сапог»). Эти слова и выражения свидетельствуют о том, насколько популярной была Флоренция среди гомосексуалов эпохи Ренессанса.
В то красивое и прекрасно развращенное время «флорентийствовали» многие — и приезжие, в основном французские и немецкие купцы, и местные жители. В одной из новелл, написанных Пьетро Фортини, молодой человек всерьез рассуждает о том, а не стать ли ему «флорентийцем».
«Нет, − заключает юноша, − не желаю быть им, потому что все они грешат тем, что не могут даже смотреть на лица женщин, которых они почитают врагами».
Сиенский новеллист, конечно, прекрасно знал значение слова «флорентиец».
«Флорентийствовали» и богатые тузы, и художники, и ремесленники, особенно мастера, связанные с модой, — ювелиры, меховщики, кожевники, портные, обувщики, красильщики. Салви ди Никколо Пануцци, зажиточный торговец тканями, живший в районе Сан-Лоренцо, грешил напропалую. В течение целых тридцати лет его привлекали за «безнравственность». Он исправно платил штрафы — и продолжал грешить.
«Флорентийцы» разработали особый язык костюма, чтобы быстрее узнавать «своих» на улицах. Однако этот язык без труда освоила и городская «полиция нравов», и монахи, рьяно боровшиеся с содомией средствами проповедей. И теперь достаточно внимательно прочитать речи пламенного проповедника Бернардино Сиенского, чтобы восстановить некоторые пикантные детали костюмного языка «флорентийцев» XV столетия.
Гомосексуалы, утверждал Бернардино, носят короткие куртки и короткие плащи, чтобы продемонстрировать стройные ноги, и тонкие чулки-«кальче», потому что они подчеркивают приятные выпуклости чресл. Между прочим, в таких плащах и чулках форсил по улицам Флоренции молодой Леонардо.
Во время проповедей Бернардино пристыжал франтов за их яркие попугайские костюмы, не делающие чести добропорядочному горожанину. Но особенно его тревожили одежды наглого розового оттенка. Такие стоили дорого, и богатые покровители спешили подарить юношам, к которым благоволили, что-нибудь в этом оттенке. Что именно? Об этом сообщали доносчики:
«Торговец трикотажем Канто дель Джильо содержит мальчика-ассистента как женщину и одевает его, словно слугу знатного господина — в розовые чулки и фиолетовую шляпу», «ткач Чиаперо дарит своему четырнадцатилетнему помощнику розовые куртки и шляпы».
Леонардо да Винчи тоже был неравнодушен к розовому. В молодости носил плащик и куртку-дублет этого цвета. А в зрелые годы покупал розовые чулки своему любимому ученику, ненасытному и корыстному Салаи.
В своих гневных проповедях Бернардино Сиенский обвинял в распространении «флорентийского греха» и горожанок.
«Роскошь и дороговизна — вот корни зла, — говорил он. — Одеваясь роскошно и дорого и следуя моде, женщины отвращают мужчин от семейных уз, ведь соединившись с такой дамой, он должен будет тратить на нее состояния».
И потому, продолжал монах, мужчины воздерживаются от брака, ведут холостой образ жизни и засматриваются на юношей, не столь требовательных и, к счастью, не могущих стать обременительными женами. Мода, подводил итог Бернардино, происходит от лукавого и во все времена потворствует порокам человеческим.
То, что ускользнуло от внимания монаха, установил историк Майкл Рок. Он выяснил, что существовали особые костюмные жесты, которыми «флорентийцы» сообщали о своих интересах. Например, сбивали шапку с проходящего мимо понравившегося парня. Если парень искренне не понимал этого жеста, начиналась драка. Но если он был «сведущ в пороке» и угадывал «своего», происходила приятная для обоих участников погоня, которая заканчивалась объятиями в каком-нибудь укромном закутке.
«Флорентийские» места
Самым популярным местом встреч «флорентийцев» была шумная остерия «Буко» в одноименном переулке, рядом с щегольской виа Пор Санта Мария, по обеим сторонам которой находились лучшие портновские мастерские и лавки.
Buco в переводе с итальянского «дырка». Переулок назвали так потому, что он был недлинным, темным и узким даже по средневековым меркам — там мог пройти лишь один человек. Но buco на языке «своих», то есть просвещенных тосканских гомосексуалов, означал нечто совсем другое, из области человеческой анатомии, что не менее просвещенные римские врачеватели именовали анусом. Фразу «Я иду в Buco» завсегдатаи остерии считали прелестным каламбуром.
В «Буко» танцевали бардассы, молодые люди в женских платьях, и там же отдавались настойчивым щедрым клиентам. Этот кабак был местом опасных связей и кратковременных пылких встреч. Туда, из чистого ренессансного интереса ко всяким диковинкам, захаживали именитые поэты и литераторы − наблюдали за происходящим, веселились и потом вкусно описывали остерию в памфлетах, скабрезных, но порой остроумных. Ей, между прочим, посвятил пару снисходительных строчек правитель Флоренции Лоренцо Великолепный. А рифмоплет Стефано Фигигуэри по прозвищу Дза сочинил целую поэму «Дырка Монтеморелло», посвященную хозяину остерии, Антонио Гварди, и его экстравагантным забавам.
Вдохновенные мужи-интеллектуалы соревновались — кто придумает «Буко» изящный эпитет. Остерия была и «пещерой наслаждений», и «прекраснейшей из всех прекрасных дыр», и «пристанищем аркадских пастухов» (что вполне справедливо — крестьяне сюда захаживали). Но служители порядка, глухие к лирам трепетных муз, пиитов не понимали. В документах они называли «Буко» мерзким притоном содомитов.
Когда-то темный и узкий, сейчас переулок чист и аккуратен до буржуазности. В 1944-м эта часть Флоренции серьезно пострадала от немецких бомбардировок. После войны ее восстановили в довоенных границах. Переулок расширили, но историческое название сохранили.
В том самом полуподвале, где когда-то веселились «флорентийцы», теперь бравые крепкие повара отбивают мясо для бистекки по-тоскански. О том, что здесь когда-то была «Буко», ничего не напоминает, и туристов сюда не приводят.
Другими популярными местами встреч были улочки вокруг церкви Санти-Апостоли, Нового рынка, площади Синьории. Их упоминает Никколо Макьявелли, иронично описывая путь своего незадачливого приятеля, Джулиано Бранкаччи, ищущего «пташек» (ucelli). Так «флорентийцы» именовали мужские половые органы, а также молодых людей для утех. Популярными местами встреч были переулки вокруг Старого рынка и дворца архиепископа (улицы Рома, Пелличчерия, Корси и Ламберти). Там располагались самые известные бордели. Те, кто не хотел попадаться на глаза «полиции нравов», назначали встречи далеко от центра — в Порта аль Прато или возле площади Сант-Амброджо.
«Дырки правды» И «Офицеры ночи»
Впрочем, где бы «свои» ни встречались, в самом центре или в темных дальних закоулках, информаторы рыскали всюду. И потом эти остроглазые агенты составляли доносы о том, что, к примеру, Джакопо-меховщик вновь придавался позорному греху с пятнадцатилетним юнцом, Матео-плотник замечен в компании синьоров вызывающего поведения, и что даже уважаемый синьор офицер Лендзони, проявлял порочный интерес к молодым содомитам, за которыми сам же вел наблюдение.
Доносы опускали в особые ящики, tamburi, которые народ прозвал buchi della verita, «дырками правды». Они висели на фасадах и в интерьерах церквей, на монастырских воротах и оградах, на домах центральных улиц.
Кляузы аккуратно изымались служащими и направлялись по назначению. Те, что были посвящены бурной жизни содомитов, курганами копились в кабинетах поборников нравственности, занимавших несколько домов в vicolo del Onesta (переулке Чести).
И это еще одно место на карте Флоренции, связанное с тайнами личной и эмоциональной жизни молодого да Винчи.
Свое звучное горделивое название переулок получил благодаря общественной организации, члены которой здесь фанатично, денно и нощно трудились во славу городской чести. Организация была основана в 1432-м и называлась «Офицеры ночи» (Ufficialli delle Notte). Это была настоящая полиция нравов. Она следила за гомосексуалами, пресекала их попытки тлетворно влиять на молодых граждан республики и наказывала за безнравственные деяния. Но слишком строго «Офицеры ночи» почти никогда не карали. С 1469 по 1474 год осудили 535 мужчин, большинство отделалось денежными штрафами. Но в начале 1470-х преследования усилились, и как раз в этот период в поле зрения одного из доносчиков попали Леонардо с приятелями.
Дело да Винчи
Что бы ни говорили ханжи, донос на Леонардо существует. Он хранится в Государственном архиве Флоренции, в фонде «Офицеров ночи». Вместе с сотнями других таких же пасквилей бумага вшита в огромный старый пахнущий кожей и пылью фолиант.
Эту кляузу «Офицеры ночи» получили 9 апреля 1476 года. Звучит она так:
«Сообщаю уважаемым синьорам „Офицерам ночи“ и в том клянусь, что Джакопо Салтарелли, единоутробный брат Джованни Салтарелли, живет с ним в мастерской на улице Ваккеречья, напротив „дыры“, одевается в черное, имеет на вид семнадцать лет от роду. Названный Джакопо часто поступает против естества и доставляет удовольствие тем лицам, которые просят его о сих гнусностях. Это он проделывал много раз, то есть оказывал услуги десяткам персон, о них имею верные сведения и теперь сообщаю о некоторых:
Бартоломео ди Пасквино, ювелир, живет на улице Ваккеречья;
Леонардо ди сэр Пьеро да Винчи, живет с Андреа Верроккьо;
Баччино, мастер дублетов (мужских курток. — О. Х.), живет в районе Орто Сан Микеле, на улице, где есть две стригольные лавки и которая ведет к лоджии Черки, на названной улице он открыл новую лавку дублетов;
Леонардо Торнабуони, называемый Тери, одевающийся в черное.
Они пользовали названного Джакопо, и в этом я готов поклясться».
Перевод О. Хорошиловой
Главное действующее лицо описанных событий — Джакопо Салтарелли. Он был не только учеником ювелира, но и известным prostituto fiorentino с длинным списком богатых клиентов. Его имя фигурирует в двух других доносах — один был отправлен «Офицерам ночи» ранней весной 1476-го, другой — летом того же года. Его основным местом «работы», если верить информаторам, была башня Сассетти (ныне — улица Сассетти, 4).
Сейчас уже невозможно установить истинную причину доноса. Возможно, его автор сводил личные счеты с Джакопо Салтарелли. Ясно, что да Винчи — не объект мести кляузника. Он просто оказался в неправильное время в неправильном месте с неправильными парнями.
Помимо него в списке «преступников» есть и Леонардо «Тери» Торнабуони, представитель славного и древнего семейства флорентийских богачей. Его предки породнились с Медичи в середине XV века. И это, кстати, объясняет приписку, сделанную в документе возле его имени: «Выпущен». То есть с Тери обошлись мягко, престиж и богатство семьи сыграли свою роль.
Других обвиняемых вызвали в суд в июне того же года, но дело в итоге закрыли из-за отсутствия доказательной базы. Впрочем, считается, что короткое время да Винчи всё же провел в заключении. Если так, то сидел он в одной из камер тюрьмы «Стинке», находившейся на улице дель Паладжо (на углу современных улицы Верди и Гибеллина).
Есть в этом доносе и другие любопытнейшие нюансы. К примеру, кляузник сообщает, что двое из упомянутых юношей одеваются в черное — Джакопо Салтарелли и Леонардо Торнабуони. Первый — простолюдин, работающий в сфере моды. Второй — само олицетворение роскоши и моды. Они из разных общественных слоев, у них наверняка разные интересы, и ничто, кроме «противоестественного греха», их не объединяет. Но оба одеты в черное, и автор доноса это подчеркивает.
Быть может, эта странная «похожесть» двух непохожих − некий дресс-код, знаковый костюмный цвет, по которому «флорентийцы» узнавали друг друга? Ведь они явно не хотели привлекать внимания, прогуливаясь по тем местам, где собирались. Черный отлично маскирует, особенно на вечерних плохо освещенных улицах и площадях. В таких костюмах можно было легко смешаться с толпой во время слежки. Тем самым черный мог быть и знаком для «своих», и средством камуфляжа.
Автор доноса сообщает и другую важную деталь — местоположение мастерской Джакопо Салтарелли. Она находится, как это указано в бумаге, dirimpetto al buco. Слово buco принято переводить как «ящик для доносов», то есть читать следует так: «Мастерская расположена напротив ящика для доносов».
Но здесь есть противоречие. Во-первых, документ, хоть и без подписи, но серьезный, официальный, составлен по всем юридическим правилам, и слова подобраны подходящие. Значит, упоминая ориентир, его автор должен был назвать этот ящик tamburo. Он же почему-то выбрал уличное словечко buco, хотя ящики для доносов народ именовал buсhi della verita («отверстиями правды). Следовательно, аноним должен был привести это словосочетание целиком, чтобы случайно не ввести в заблуждение чиновников — ведь мало ли, о каких «отверстиях» они могли подумать. И почему бы анониму, столь искушенному в жизни городских содомитов, не указать в качестве ориентира остерию «Буко», отлично известное и ему, и «Офицерам ночи»? Этим ориентиром он мог намекнуть на связь Салтарелли с «недостойными» гражданами.
Впрочем, как бы мы сейчас ни трактовали эти старинные слова и антикварные выражения, совершенно ясно, что, во-первых, донос не миф, он существует, а во-вторых, Леонардо отнюдь не случайно оказался в компании с проститутом Джакопо Салтарелли в апреле 1476 года. И тем ценнее этот документ. Когда-то — пошлая кляуза, теперь это важное свидетельство жизни молодого да Винчи во Флоренции, в городе великого искусства и страстей.