Шимпанзе из леса Таи: теория секса за еду у млекопитающих и ее критика

18+

У истоков теории стоит старая книга Гезы Телеки, американского приматолога венгерского происхождения, — «Хищное поведение у диких шимпанзе». Телеки утверждал, что после удачной охоты самцы шимпанзе чаще делятся мясом с самками в эструсе (течке). Этот сюжет, вероятно, не привлек бы особого внимания, если бы его в 1985 году не популяризировали двое ученых — Хиллард Каплан и Ким Хилл (Hillard Kaplan, Kim Hill). Сами они, в отличие от Телеки, за шимпанзе не наблюдали — они были антропологами, изучавшими индейские племена Южной Америки, и пытались объяснить эволюционные корни человеческого обычая делиться пищей. Как раз у них и прозвучала формулировка «обмен мяса на секс» (trading meat for sex). Собственно тема поведения шимпанзе занимает в их статье не так много места — они пишут в основном о людях, своем главном предмете исследований. Однако с 1990-х годов теория секса за еду начинает занимать всё больше места в изучении поведения животных.

При этом до 2009 года реальная связь между пищевым и сексуальным поведением животных оставалась изученной очень мало. Переворот в этой области совершила Кристина Гомес из Института эволюционной антропологии Макса Планка, и именно благодаря ей теория секса за еду стала известна широкой публике. Гомес три года наблюдала за шимпанзе в лесу Таи (Кот-д’Ивуар, Западная Африка) и пришла к выводу, что самки шимпанзе чаще спариваются с теми самцами, которые делятся с ними мясом. Ее статья носила провокативное заглавие — «Дикие шимпанзе обменивают мясо на секс на долгосрочной основе». В самой статье речь о непосредственном обмене пищи на секс не шла — говорилось только о том, что в долгосрочной перспективе самки предпочитают спариваться с самцами, угощающими их после охоты. И тем не менее, раздавая прессе интервью на эту тему, Гомес говорила о «проституции» у шимпанзе.

С этого времени концепция секса за еду входит в моду. Подобное поведение находят у псовых и даже у крыланов — фруктоядных летучих мышей. Однако в первую очередь эта идея обсуждается в контексте эволюции человеческого общества. Секс за еду становится моделью, на которой ученые основывают свои реконструкции того, как вели себя наши обезьяноподобные предки. Эту модель принял, в частности, Оуэн Лавджой — крупный антрополог, известный своей теорией, согласно которой прямохождение у предков человека возникло потому, что самцы носили еду самкам.

В статье 2009 года Лавджой утверждал, что у древних гоминид «образование временных пар на основе обмена секса на еду стимулировало спаривания с самцами-добытчиками», что способствовало формированию моногамии.

Сама Гомес, апеллируя к этнографическим данным о современных племенах охотников-собирателей, писала:

«Продемонстрировано, что у лучших охотников выше медианное число внебрачных связей, а в группах, где имеют место полигинные браки, у более продуктивных охотников больше жен».

Таким образом, теория секса за еду превращается в объяснительную модель устройства человеческого общества как такового.

Между тем само существование такого явления, как обмен секса на еду у животных, отнюдь не бесспорно. В 2010 году коллектив ученых при участии антрополога Ричарда Рэнгема проанализировал результаты нескольких десятков лет наблюдений за охотящимися шимпанзе и не нашел никаких подтверждений тому, что самцы обменивают мясо на секс или что они чаще делятся мясом с самками в эструсе. Возможно, статистические выкладки Гомес оказались искаженными из-за слишком маленькой выборки — она наблюдала всего лишь за пятью половозрелыми самцами и восемью самками.

Гомес также утверждала, что дележка мяса не зависит от ранга самцов, но в 2015 году выяснилось, что она зависит от ранга самок: высокоранговые самки получали мяса больше, чем низкоранговые, а среди низкоранговых больше мяса доставалось беременным. Поскольку беременные шимпанзе не спариваются, это противоречит теории секса за еду.

Далее, теория секса за еду предполагает, что животные понимают концепты «обмен» и «товар». Сторонники этой теории открыто используют язык капиталистических отношений, в том числе слово commodities — «товары». Безусловно, в лабораторных условиях обезьян можно научить понятию обмена, как показывает знаменитый эксперимент ученых Йельского университета с капуцинами.

Вокруг него в свое время поднялся большой шум: по СМИ разлетелось сообщение, что в ходе этого эксперимента у обезьян «обнаружилась проституция». Историю рассказывают следующим образом: однажды экспериментатору довелось наблюдать, как самец капуцина отдал самке один из жетонов, за которые обезьян учили «покупать» еду. После этого самка спарилась с ним и обменяла жетон на лакомство. Этот пример даже попал в англоязычную «Википедию». К несчастью, как часто бывает с сенсационными заявлениями, эта история не подкрепляется внятными доказательствами. Оригинальная статья йельских исследователей вообще не упоминает подобного случая — она посвящена исключительно рациональности поведения обезьян при «покупке» фруктов. Утверждение о «проституции среди обезьян» восходит, по-видимому, к статье в New York Times от 5 июня 2005 года, где рассказывается о том, как один из экспериментаторов, Кит Чен (Keith Chen), стал свидетелем этой сцены. Впрочем, журналист оговаривается, что ученый наблюдал это «краем глаза» и во время суматохи (обезьяны нарушили порядок эксперимента, украв запас жетонов). Последующие пересказы украшают эту байку всё новыми и новыми подробностями. Но остается неясным, что именно видел Чен и видел ли вообще или вся история выдумана журналистом.

По крайней мере, эксперимент с капуцинами продемонстрировал, что они способны освоить идею обмена.

Судя по всему, это понятие доступно и диким обезьянам: на ресурсах, посвященных путешествиям, часто пишут о том, как макаки стран Юго-Восточной Азии крадут у туристов вещи и возвращают их в обмен на еду. Но пока нет никаких свидетельств того, что обезьяны — даже столь высокоразвитые интеллектуально, как шимпанзе, — практикуют обмен между собой, независимо от контакта с человеком. Так что «обмен товарами» между обезьяной и человеком может быть просто продвинутой разновидностью условного рефлекса.

Еще больше сомнений в том, доступно ли понятие обмена собакам, волкам и летучим мышам, у которых тоже предположительно находили секс за еду. В принципе, авторы этих исследований и не утверждают, что животные осуществляют сознательный обмен. Просто в одном случае самцы собак и волков вроде бы чаще уступают еду самкам в течке, а в другом — большинство детенышей крыланов оказалось зачато самцами, которые чаще угощали самок фруктами изо рта в рот.

Понятие обмена подразумевает, что обмениваемый ресурс в той или иной степени дефицитен, а исследования с псовыми и крыланами проводились в зоопарковых условиях, где недостатка в еде нет. В этих случаях «обмен» может быть в лучшем случае метафорой, описывающей некую корреляцию в отношениях между животными.

Некоторые из аргументов сторонников этой теории сфальсифицированы. Например, Крейг Стэнфорд (Craig Stanford) в работе 1996 года ссылался на книгу Уильяма Макгрю «Материальная культура шимпанзе», доказывая положительную корреляцию между репродуктивным успехом самок и количеством мяса, которое они получали от самцов. Стэнфорд подразумевал, что самки чаще рожали, а значит, чаще спаривались. На самом же деле в оригинальном исследовании речь шла о количестве выживших детенышей. Необходимо помнить, что смертность потомства диких животных высока. Корреляция между тем, как часто самку угощают мясом, и тем, сколько ее детенышей выживает, может объясняться самыми разными причинами, например ее социальным статусом.

Подведем итоги: секс за еду на сегодня не является научным фактом. Это одна из теорий, призванных объяснить привычку человека и некоторых животных делиться едой. В наиболее обстоятельных исследованиях концепт «секс за еду» применяется скорее как метафора, чем как фактическое описание поведения животных.

Секс за еду тесно связан с так называемой теорией биологического рынка, сложившейся в 1990-е. Ее основателем является французский ученый Рональд Ноэ. Согласно этой теории, животные при распределении ресурсов практикуют обмен товарами (commodities) ко взаимному благу, а решение поделиться ресурсами принимается исходя из того, какие выгоды способен предложить потенциальный партнер. Те же явления природы, которые, скажем, Петр Кропоткин в начале XX века описывал в терминах «взаимопомощи» (mutual aid), описываются теорией биологического рынка на языке капиталистических рыночных отношений. Сколько бы биологи ни декларировали свою идеологическую нейтральность, утверждая, что всего лишь описывают сущее, в случае с объяснениями природы Homo sapiens научные утверждения неизбежно воспринимаются широкой общественностью как предписание должного.