Как работает и сколько зарабатывает судмедэксперт в России
Монолог читательницы «Ножа», молодого российского судмедэксперта, о том, что действительно происходит в моргах, а что сценаристы американских процедуралов взяли с потолка.
У меня никогда не было ролевой модели судмедэксперта, да и особой любви к судебной медицине тоже. Просто специальность «медицинская биохимия», по которой я получила диплом, подразумевает, что после выпуска можно выбирать только из двух направлений: клиническая лабораторная диагностика и судебно-медицинская экспертиза. Первое казалось скучным, и я решила: стану судмедэкспертом, почему бы и нет. Окончила интернатуру и устроилась на работу в бюро судебно-медицинской экспертизы.
Сейчас я работаю в отделе экспертизы трупов. Я вскрываю тела и выдаю заключение о том, когда и от чего умер человек. Каким орудием была нанесена смертельная травма и как именно это произошло — устанавливают судмедэксперты физико-технического отдела и правоохранительные органы.
Моя любимая часть работы — выезд на место происшествия: у каждого эксперта есть смены с выездными дежурствами. На место приезжаю я, следователь и иногда участковый. Следователь главный, он может привлекать и других специалистов, если этого требует дело.
Отличие российских реалий от голливудских процедурных шоу — в том, что у нас нет бригады из пяти человек, мы со следователем справляемся вдвоем: я осматриваю обстановку, я же делаю фотоснимки, прежде чем приступить к осмотру тела.
Мой первый выезд был на висельника. Трагикомическая история. Пара средних лет сняла квартиру на сутки, а на утро дама обнаружила своего спутника висящим на балконе. Асфиксия — наиболее частая причина самоубийства, этот способ обычно выбирают мужчины средних лет. Причины разные — кто-то не может смириться с тем, что болен, а кому-то просто жизнь не мила. Случаются и дамы-самоубийцы. Помню, одна женщина повесилась на дверной ручке, оставив записку: «Вася, ты мне надоел». Есть и не совсем классические случаи — например, 4 часа утра, приезжаем и видим: висит мужчина в женском нижнем белье и капроновых колготках.
Осмотр предусматривает ряд манипуляций, самая отвратительная из них — измерение температуры в прямой кишке с помощью термометра (у тех же висельников всегда случается непроизвольная дефекация). Термометрия — это необходимая процедура, она помогает нам определиться с давностью наступления смерти. В сериалах вы не увидите, как эксперт засовывает кому-то в задницу градусник, он вводит острый игольчатый датчик через прокол кожи в печень. В России такой способ тоже применятся, но многие эксперты согласны, что не совсем удобен на месте происшествия, плюс термометрия прямой кишки более точный и научно обоснованный метод.
Так вот, однажды, еще в период обучения в интернатуре, мы с моим куратором отправились на вызов: кто-то обнаружил бомжа без признаков жизни.
Мой куратор поручил мне важное задание — вставить градусник трупу в то самое место. Я начала его выполнять, и тут бомж закричал, оказался живенький.
Не люблю я выезжать на детей и гнилые трупы. Конечно, с такой работой уже начинается профессиональная деформация, но дети до сих пор не оставляют меня равнодушной, особенно тяжело было в первое время. Вообще экспертизы детей — самые сложные для любого эксперта, не только в эмоциональном плане, но и в профессиональном: очень большой объем работы. К примеру, если привозят труп младенца, то эксперту предстоит установить: новорожденность, живорожденность, доношенность и жизнеспособность младенца, продолжительность внутриутробной жизни и признаки ухода. Это огромный ряд критериев, которые нужно описать и обосновать. С гнилыми все ясно: степень гнилостных изменений бывает разной, но когда она выражена, труп зеленый, все отслаивается и осмотр, мягко говоря, не очень приятен.
После осмотра составляется протокол, затем следователь ставит перед экспертом вопросы, на которые тот должен ответить в своем заключении. Вопреки стереотипу об умных детективах с опытом и гениальным чутьем, реальные следователи бывают разные, в том числе и не особо дружащие с логикой. К примеру, человек очевидно задушен, но следователь ставит вопрос: «Могла ли смерть наступить в результате отправления ядами?».
На судах эксперты присутствуют довольно часто, если требует суд или об этом ходатайствует адвокат. Обычно это происходит в случаях с насильственными смертями.
Сериалы вроде CSI, «Кости» и прочие подобные — это восхитительные сказки, по отношению не только к российской реальности, но и к судебной медицине в целом.
К примеру, их герои называют давность наступления смерти — 2 часа 15 минут, осмотрев только глазницы. В реальности подобную точность невозможно установить, тем более, на месте. В худших образцах жанра извлекают уже скелетированный труп из озера и определяют давность смерти в 4 дня.
Еще в подобных сериалах любят делать из судмедэксперта мастера на все руки: он и вскрывает, и гистологию смотрит, да еще и убийцу успевает искать. Нонсенс. Это не наша работа, более того — делать этого мы не имеем права. Наша главная задача — установить причину наступления смерти, механизм и характер образования повреждений. Все, мы ни с кем не беседуем и не преследуем потенциальных преступников.
Возьмем тот же сериал «Следствие по телу» (Body of proof), там миленькая женщина-судмедэксперт вскрывает труп без шапочки. Сценаристы не понимают, что это могло бы отразиться на работе. Некоторые считают, что герой сериала «Декстер» — судебно-медицинский эксперт, на самом деле он просто эксперт-криминалист. Но я с завистью смотрю на прекрасно оснащенные помещения, секционные столы и инструменты своих «коллег» в сериалах.
Что в фильмах достаточно точно отражает реальность, так это практика поиска преступника по биоматериалу. Если на месте происшествия найдена, например, слюна или сперма, и есть возможность сравнить ее с образцом подозреваемого, то так и делается. В России тоже. Сейчас еще распространена тенденция поднимать давние уголовные дела с сохранившемся биоматериалом и расследовать их.
В нашем бюро ставка — 9 тысяч рублей. В эту сумму входит выполняемая норма в 9 экспертиз, далее идет оплачиваемая переработка, доплаты за вредность, бальзамацию, дежурства.
В итоге, моя месячная зарплата составляет 20–25 тысяч. Конечно, в Москве иной порядок цифр. Если эксперт опытный (стаж более 5 лет), с квалификацией, то и доверяют ему приличное количество экспертиз различной сложности, соответственно, и зарплата больше. Ну и конечно, важны хорошие отношения с начальством. Судебная медицина — специальность узкая, если не приживешься в своем региональном бюро, то придется менять место жительства.
Особых перспектив профессионального роста нет, ты либо эксперт, либо заведующий отделом, а в идеале — начальник судебного бюро. Добиться этого весьма сложно, особенно в нашей стране, специальность, повторюсь, очень узкая и без влиятельных знакомых не обойтись. В научном плане тоже весьма туго, ведь чтобы о чем-то писать, нужно проводить исследование, а для этого необходимо финансирование. В период обучения в интернатуре у меня была небольшая научная работа, которая так и осталась только на бумаге, реализовать ее не получилось.
Больше всего в моей работе мне нравится график — работаю с 8 до 16 часов. В первую половину дня вскрываю, во вторую пишу заключения. У некоторых экспертов вскрытие занимает 20–30 минут, но я все еще начинающий специалист, поэтому вскрываю дольше и осторожнее, около часа.
В отличие от паталогоанатомов, мы всегда вскрываем три полости: грудная, брюшная и голова. Разрез — это выбор эксперта, но чаще всего мы используем обычный поперечный разрез (по Вирхову), там все очень просто: разрез начинается на передней поверхности шеи на 1–2 см ниже подбородка и идет вниз, обходя пупок слева и доходя до лобкового сочленения. Далее эксперт отделяет кожно-мышечный лоскут и начинается самое интересное. Ребра рассекаем реберным ножом по хрящу, я иногда использую еще и молоток, потому что не всегда хватает сил рассечь ребра плавным движением. Видела, что в некоторых бюро используют пилу, но это, прямо скажем, для ювелиров. После этого захватываем язык и выделяем органокомплекс. Для меня это очень трудоемко, потому что секционные столы высокие, и я не всегда вижу, что делаю, приходится на ощупь подрезать диафрагму, иначе органокомплекс не вытянуть. Изучаем и описываем мы все, вплоть до содержимого желудка и яичек.
Y-образный разрез, который обычно демонстрируется в кино, используют, если родственники желают сохранить зону декольте или того требует экспертиза. У этого способа много сторонников, но мне нравится поперечный — он проще и меньше ниток расходуется. Самое крутое вскрытие — по Медведеву: отсепаровка кожи лица и шеи.
На вскрытиях меня никогда не тошнит, разве что если труп — гнилушка. Помню, когда в первый раз вскрывала гнилой труп, чуть не проблевалась прямо в секционной, это жуткое зрелище.
Развенчаю еще один миф: никто не изымает органы трупов для продажи, они — бесполезный материал. Перед тем, как попасть на секционный стол, труп чаще всего проводит ночь в холодильнике, а это время, которое имеет огромное значение для трансплантации.
Все, что мы изымаем во время вскрытия — отправляется обратно в труп и уходит в лучший мир.
Не нравится мне в моей работе незащищенность эксперта. В некоторых регионах есть разделения на «грязный» и «чистый» морг: в первом вскрывают инфицированные трупы (ВИЧ, туберкулез и т.д.), во втором все — остальные. В нашем бюро такого понятия нет, у нас общая секционная, где существует колоссальный риск подхватить какую-нибудь заразу. Каких-то особых средств защиты нет, наша форма — это так называемый хирургический костюм: шапочка, медицинская маска, перчатки и одноразовый фартук, который только в теории рассчитан на один раз, на практике денег не хватает и приходится его использовать повторно.
Еще есть физическая и моральная нагрузка, особенно напрягает физическая. К примеру, я девушка миниатюрная, мой рост не достигает 160 см, соответственно, и вес небольшой, а трупы бывают крупные, и если не справляюсь сама, то приходится просить санитаров помочь поднять, уложить труп. Вскрытие требует хорошей физической подготовки. Знаю, что в некоторых бюро эксперты исследуют уже извлеченный санитарами органокоплекс, у нас же все эти манипуляции выполняет эксперт.
После вскрытия наступает этап бальзамации. Бальзамируем мы классическим способом, используя формалин. Формалин очень токсичен, особенно для молодых дам, а в секционной он присутствует везде, в процессе вскрытия мы изымаем кусочки органов и помещаем в баночки, которые наполнены этим веществом. Со временем я планирую перевестись в судебно-биохимическое отделение, это безопаснее и есть перспективы развития в научном направлении.
И снова о неоправданных стереотипах: первый, который связывает нас с патологоанатомами — что время вскрытия мы пожираем бургеры. Ничего такого. Также морг не находится в подвальном помещении, где царит мрак — это бы противоречило санитарным нормам. Наша секционная очень просторная и светлая, а благодаря нашим санитарам всегда чистенькая. Пришел работать — работай, а для обеда есть специально отведенное помещение, да и у каждого эксперта есть кабинет. Конечно, в процессе работы мы можем разговаривать, шутить, обсуждать отвлеченные темы. Есть у нас эксперт, который любит распевать новинки отечественной попсы во время вскрытия.
И да, судебно-медицинский эксперт — не патологоанатом, это совершенно разные специальности.
Еще культивируется такой образ, мол, судмедэксперты — это угрюмые и сплошь зависимые от алкоголя люди. Это, конечно, неправда. Встречаются и такие индивидуумы, но это уже человеческий фактор, а не профессия. Я, например, не питаю особой страсти к алкоголю, но мне нравится выпить немного пива или вина с друзьями после трудовой недели.
Моя проблема в том, что когда молодые люди узнают, кем я работаю, то прекращают общение. Вот это по-настоящему грустно.
Детективных историй с воровством трупов или случаев, когда эксперту угрожают преступники с тем, чтобы он исказил данные и отмазал виновного, на моей практике не было. Был только случай у коллеги из биологического отдела — результат экспертизы по установлению группы крови не удовлетворил следователя, и он довольно жестко прессовал эксперта, чтобы получить то заключение, которое поможет ему быстро закрыть дело.
В судебной медицине очень много женщин. К примеру, в биологическом, химическом, биохимическом и отделе экспертизы живых лиц трудятся в основном они. В танатологии (экспертиза трупов) большая часть работников мужчины, но женщины тоже есть. Молодежи не очень много, отработав несколько лет, многие бросают судебную медицину и уходят в другие специальности.
Как совершить идеальное убийство? Помнить о принципе «нет тела — нет дела».
Если хотите совершить идеальное преступление, то первый совет — не оставляйте свой биологический материал, ну а второй — используйте логику. Был у нас такой случай: женщина обнаружена собутыльниками в квартире, предположительная причина смерти — отравление этиловым спиртом и суррогатами (это то, что установил эксперт на месте происшествия). Но в процессе вскрытия он обнаружил колото-резаные раны, которые должны были повлечь за собой обильную кровопотерю. При этом одежда трупа и место происшествия были без следов крови. Соответственно, собутыльники убили жертву, переодели, стерли все следы и вызвали полицию. На что они наделись — загадка.
Большинство убийц использует ножи, кирпичи и огнестрельное оружие. Чаще всего орудия убийства оставляют на месте происшествия. Помните, что убийство — это еще и очень грязное дело, из которого вряд ли получится выйти без потерь.
Теоретически самым надежным способом избавится от человека, чтобы потом не приходилось прятать труп, является отравление. Есть множество ядов неисследованной природы и те, которые быстро выводятся из организма, распадаясь в организме на неспецифические продукты, а вызванная ими патология может напоминать последствия болезней, вызванных естественными причинами. Ничего конкретного называть не буду, это все-таки уголовная ответственность, хотя в сети можно найти все, что душе угодно.