Мы вас обязательно забудем: 13 бешено популярных авторов, которых сегодня никто не помнит

Прославиться в веках — цель, достойная большого писателя. Но не всем удается ее достичь: тем более что принципы, по которым проводится лотерея с призовым билетом в вечность, не особенно ясны. Кому-то для победы достаточно поставить несколько успешных лондонских спектаклей для плебса, не заботясь о сохранности текстов пьес, а кому-то не помогут ни государственные печатные станки, ни литературные премии, ни любовь широкой публики. Разбираемся, кто остался за бортом истории и есть ли среди них авторы, которых стоит читать сегодня.

Лонг

О греческом авторе, жившем во II веке нашей эры, неизвестно ничего. Ни даты рождения, ни имен детей, ни его социального статуса. После Лонга остался только один роман, но зато какой.

История о любви Дафниса и Хлои через пятнадцать столетий после его смерти повлияет на формирование всей европейской культуры.

«Дафнис и Хлоя» — единственный греческий пасторальный роман, который дошел до нашего времени. Действие в нем разворачивается на фоне идиллической природы и воспеваемого сельского быта: эти черты в дальнейшем особенно приглянутся европейцам. Долгую жизнь роману обеспечила массовая популярность: произведение переписывали столько раз, что даже столетия забвения не стали ему помехой. Текст был написан во II веке нашей эры: золотой век Древней Греции в те времена был столь же далек от людей, как Куликовская битва от нас, однако античная свобода все еще была жива. В течение нескольких последующих столетий люди продолжали наслаждаться литературой, проникнутой эротизмом. А уж в этом вопросе роман угождал даже самому взыскательному читателю.

Откровенности многих сцен позавидовал бы и Боккаччо. Автор не стесняется в описаниях половых актов, не забывая изящно добавить в повествование и героя-гомосексуала. По сюжету, он влюбляется в того самого Дафниса, и воюет с Хлоей за его сердце.

Книга обозначила важный переходный этап — от эпической поэмы, характерной для текстов древнегреческих авторов, к классическому европейскому роману. Текст написан ритмизованной прозой, и стихи присутствуют в нем лишь в качестве цитат.

В Темные века о популярности Лонга не могло быть и речи: грек был забыт на долгие столетья, и вернулся к читателю лишь в эпоху Возрождения. Повторное открытие «Дафниса и Хлои» для публики стало сенсацией. Это привело к появлению пасторального романа в Европе — читатели были очарованы деревенской романтикой, заливными лугами, овечками и свободной любовью на лоне природы. Филип Сидни, Мигель де Сервантес, Оноре д’Юрфе, Якопо Саннадзаро — многие писатели так или иначе ощутили на себе влияние Лонга.

Сегодня читать оригинал не так интересно, как прежде — разве из любопытства к греческой эротике. Впрочем, косвенно Лонг влияет на литературу до сих пор: по крайней мере, если судить по бесчисленным любовным романам, которые скрашивают многим пляжный отдых.

Гальфрид Монмутский

Судя по всему, английский монах, историк и писатель Гальфрид Монмутский был убежден, что правда — понятие относительное, а место выдумке есть всегда. Его имя сегодня мало кому знакомо, хотя в XII веке каждый образованный британец читал его труды. Сам Гальфрид, к слову, учился в Оксфорде и там же принял решение посвятить свою жизнь Церкви после знакомства с местным архидиаконом.

Священник и писатель, он оказал значительное влияние на формирование британской идентичности. Гальфрид не только собрал воедино большинство известных исторических (или псевдоисторических) текстов, которые существовали на тот момент и были посвящены прошлому Британии, но и популяризировал их, умело обработав исходный материал. Главным трудом его жизни стала книга «История бриттов», в которой он вел «родословную» страны со времен падения Трои.

Одна беда: для написания книги он использовал источники, многие из которых не имели никакого отношения к реальным историческим фактам. О том, что она составлена из сказаний и легенд, догадывались уже в конце XII века, но это никак не сказалось на популярности самого текста.

Именно его произведения сформировали канонический образ короля Артура и Мерлина.

О знаменитом маге, кстати, у него есть два текста — «Пророчества Мерлина» (апокалиптические предсказания полухристианского волшебника) и «Жизнь Мерлина».

Сложно перечислить, сколько авторов вдохновлялось трудами Гальфрида: например, без его текстов не существовало бы шекспировских пьес «Король Лир» и «Цезарь», сюжеты которых великий драматург подсмотрел у полузабытого автора.

Константин Манассия

Из-за сильных позиций Церкви литература в Византии находилась в стесненном положении — равно как и прочие виды искусств. Поэтому после гибели империи осталось не так много по-настоящему ценных литературных памятников.

Тем не менее при императоре Мануиле I Комнине (1118–1180), наступил культурный и экономический расцвет Византии — как оказалось, последний. При его правлении жил один из крупнейших византийских писателей, Константин Манассия. Сведений о его судьбе не сохранилось, однако главный труд его жизни, «Историческое обозрение», по-прежнему хранится в библиотеке Ватикана, куда он, по всей вероятности, попал после падения Константинополя.

Текст длиной в 6733 строки написан в жанре политического стиха и представляет собой свод всеобщей истории от сотворения мира до XI века. Велеречивый и пышный слог придает «Историческому обозрению» сходство с произведениями древнегреческих авторов.

Это неудивительно, с учетом того, что Манассия входил в круг интеллектуалов при севастократиссе Ирины, супруге Комнина, где активно изучалось античное наследие. Неслучайно и то, что помимо этой знаменитой хроники Манассия создал любовный роман в стихах «Аристандр и Каллифея», а также книгу «Жизнь Оппиана», посвященную судьбе известного греческого поэта II века.

«Историческое обозрение» пользовалось таким успехом, что разошелся в списках и пересказах по всей Византии, и некоторые видные авторы того времени — например, Михаил Глика — создавали «вольные пересказы» труда Манассии.

Достаточно рано, в XIII–XVI веках появились и переводы на другие языки — латинский, болгарский и русский. Списки хроники, в частности, хранились в Афоне, и активно изучались монахами, что в дальнейшем отразилось на всех подобных текстах, написанных на Руси: так, в «Киевском синопсисе», составленном в XVII веке, нередко обнаруживаются цитаты из «Исторического обозрения».

Кретьен де Труа

Клирикам на исходе Средневековья приходилось нелегко: с одной стороны, представители Церкви обладали большой властью и были образованы, а с другой — им приходилось считаться со светскими правителями. К тому же существовали и культурные запросы, на которые приходилось отвечать. Так, клирик Кретьен де Труа, еще один важный автор XII века, вопреки личным взглядам стал писателем. Его перу принадлежат пять рыцарских романов, в том числе история о Ланселоте и текст о Тристане и Изольде. Исследователи утверждают, что он и является создателем жанра рыцарского романа, распространившегося по всей Европе.

Кретьену де Труа приходилось демонстрировать небывалую авторскую ловкость: сочетать куртуазные любовные сюжеты (не столь фривольные, как греческие, но все же) — и христианские представления о морали и нравственности.

Поэтому в его текстах женским героям часто выпадает множество испытаний — в наказание за их страстность, любвеобильность и непокорность общепринятым нормам поведения.

Его покровительницей была французская принцесса Мария Шампанская, большая поклонница романтических историй, а источником вдохновения служили сочинения Овидия. Неудивительно, что любовь в текстах де Труа побеждала все преграды, а сам автор стал куда более раскрепощенным, чем ему хотелось бы.

Произведения клирика имеют стихотворную форму: их непрестанно читали и перечитывали при дворах королей в течение нескольких веков. И именно над романами последователей де Труа иронизировал Сервантес в своем «Дон Кихоте», вступая с ними в заочную полемику. Впрочем, сколько бы ни смеялся Сервантес над книжными рыцарями, сам «Дон Кихот» без них не появился бы на свет — не было бы повода для шуток.

Лудовико Ариосто

Наравне с Джованни Боккаччо Лудовико Ариосто является крупнейшим литературным деятелем эпохи Возрождения в Италии, хотя и значительно уступает по популярности своему «старшему брату». Сегодня даже его главное произведение «Неистовый Орландо», которое он сочинял на протяжении 25 лет (1507–1532), читают немногие. Отчасти это связано с нешуточным размером текста: он состоит из 46 песен (или тысячи страниц): неслучайно Лудовико ставят в один ряд с Гомером и Вергилием. Любовь к эпическим — по объему — произведениям их уж точно объединяет.

При этом невозможно преуменьшить влияние «Неистового Орландо» на литературу. Вплоть до XX века текст неоднократно переводили на различные языки — сегодня известны 3 перевода на латинский, 19 на французский, 8 на немецкий, 6 на английский и 2 на русский языки. Кроме того, творчество Лудовико знаменовало собой окончательное поражение культурных постулатов Средневековья с его религиозным влиянием на искусство.

В отличие от рыцарских романов Ариосто не только постоянно иронизирует над своими героями, но практически никак не связывает понятие добродетели с Церковью.

Положительными персонажами в его творчестве являются герои, которые наслаждаются красотой друг друга и красотой окружающего мира вместо того, чтобы трепетать перед церковными догмами.

До античной свободы здесь далеко, но и это было уже настоящей культурной революцией. Интересно, что и сам Лудовико не боялся нарушения моральных норм: всю жизнь он встречался с замужней женщиной, Алессандрой Бенуччи.

Он был почитаем в Италии и даже пользовался расположением папского престола, хотя к религии относился не без скепсиса. До наших дней сохранился его едкий сатирический текст «Чернокнижник», в котором он высмеивал систему индульгенций. Сегодня мы вряд ли будем смеяться над остротами Ариосто, но без его свободолюбивых ироничных шуток вряд ли появились бы мольеровские комедии: а куда мы без них?

Павел Свиньин

Павел Петрович Свиньин во всех смыслах слова — колоритный персонаж, о котором знал весь высший свет России. Он прожил бурную жизнь, успев еще в молодости попасть в Португалию, где служил на флоте, а также стать секретарем русского генерального консульства в Филадельфии. В Америке ему было поручено особо важное задание — завербовать легендарного французского генерала Жана Моро, изгнанного из родной страны, чтобы тот возглавил российскую армию в заграничном походе против Наполеона. Свиньин не только достиг своего и привез Моро в Европу, но также был с ним и на полях сражений.

Поездка в США пробудила в Павле Петровиче писательский талант — он был так изумлен нравами и бытом Америки, что написал целый ряд путевых заметок о ней и фактически открыл страну для широкой российской публики. К слову, на другом континенте ему вполне понравилось, и он вспоминал о своей поездке с теплотой и симпатией.

На этом он не ограничился, и, видя интерес иностранцев к России, Свиньин также написал очерки о Санкт-Петербурге и Москве. Тексты были опубликованы в Америке и Великобритании и пользовались успехом по обе стороны океана.

Когда в 1814 году он вернулся в Россию, то стал путешествовать по стране и старательно описывать все свои поездки. Каждый рассказ он сопровождал еще и собственными зарисовками, которые должны были наглядно иллюстрировать заметки (злые языки говорят, что рисунки делал не он, но правды мы не знаем). В результате Свиньин открыл журнал «Отечественные записки», который как раз и был посвящен рассказам о российской жизни. Чуть позже он также создал первый национальный музей — «Русский Музеум», где были собраны различные произведения искусства и ценные предметы, рассказывающие о стране, от скульптур до редких минералов.

Среди широкой публики он был успешен, однако большие писатели вроде Вяземского и Пушкина относились к нему с долей иронии.

В первую очередь потому, что Свиньин был склонен в своих рассказах все преувеличивать, а при случае и дополнять истории чистым вымыслом.

«Свиньин не только изучал и описывал прошлое, — писали о нем в одном журнале, — широкая натура издателя „Отечественных записок“ не могла довольствоваться скудными фактами, содержащимися в исторических источниках. Пробелы в жизнеописаниях своих героев Свиньин заполнял придуманными эпизодами, которые или логически вытекали из повествования, или были созвучны времени, или попросту удовлетворяли общей идее сочинения».

Говорят также, что Павлу Петровичу русская литература обязана и появлением гоголевского «Ревизора». Все мы знаем, что идею пьесы Николаю Васильевичу подкинул Пушкин, однако реальным прототипом комической истории о проходимце, прикинувшемся важным государственным лицом, был именно Свиньин. «Хлестаков вовсе не надувает, — писал о своем герое Гоголь, — он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжет, и уже сам почти верит тому, что говорит». Ну, вылитый Павел Петрович!

Фаддей Булгарин

«Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман»,

— писал о нашем сегодняшнем герое немилосердный Александр Пушкин и, кажется, только благодаря эпиграммам знаменитых писателей мы сегодня помним о Фаддее Булгарине. Хотя, если объективно посмотреть на его роль в формировании русской литературы, про него можно сказать и несколько приятных слов. Так, главный роман Булгарина «Иван Выжигин» современники отнюдь не считали скучным — напротив, он был одним из любимейших текстов читающей публики. Под натиском поклонников автору даже пришлось написать его продолжение. Мощный успех связан с тем, что Булгарин стал первым, кто перенес жанр плутовского романа на российскую почву и наметил дорогу в литературу героям вроде Остапа Бендера. Он и сам был тот еще авантюрист — его биография могла бы послужить основой для блестящего романа.

К 25 годам он успел побывать и другом польского освободительного движения, и солдатом русской армии, и наемником в армии Наполеона.

Но самое интересное начинается после Отечественной войны 1812 года и возвращении Булгарина в Россию. Здесь он завязывает дружбу с видными литераторами, от Грибоедова до Греча, и начинает писать заметки, очерки и рассказы. Сперва добрые отношения у него установились и с Пушкиным, однако после того, как стало известно, что он сотрудничает с III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, его репутация была испорчена. В каком-то смысле Булгарин был предшественником Максима Горького, с поправкой на мягкость царского режима. Фаддей Венедиктович, равно как и Горький, не только «сдавал» вольнодумцев, но некоторым и помогал — например, тому же Грибоедову и Рылееву (который заявлял, что в случае успешного переворота немедленно отрубит Булгарину голову).

Также в числе его заслуг — создание рассказа с длинным названием «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке».

Текст стал первым фантастическим произведением, появившимся в России: его главный герой путешествует во времени и рассказывает, как устроено общество в далеком будущем.

Все население в неведомом государстве имеет образование, а женщины вместо сплетен обсуждают литературу и картины. Отдельно стоит отметить, как ловко Булгарин оборвал текст на полуслове: «Здесь рукопись, писанная на новоземлянском языке, кончается и начинается второе отделение на языке, которого доселе мы разобрать не успели». Кафке могло бы понравиться.

Влас Дорошевич

Сложно вспомнить кого-то столь же значимого для отечественной журналистики, как Влас Дорошевич. Он выполнял функцию главного редактора в легендарной ежедневной газете «Русское слово». Издание, выходившее с 1895 по 1918 год и достигавшее в тираже астрономической цифры в 1,2 млн экземпляров, пользовалось непререкаемым доверием в обществе. Именно он наладил его работу на манер западноевропейских газет: редакция была разделена на отделы, и во главе каждого стоял конкретный человек. Каждый день проходили «летучки», а штатные сотрудники работали вплоть до 4 утра, чтобы отправлять номер в печать с самыми свежими новостями.

Дорошевич стал одним из первых российских авторов, избравших фельетон в качестве идеальной формы для политической и общественной сатиры. Своим учителем он считал Салтыкова-Щедрина, и смог «поднять» журналистские тексты до уровня литературы.

Своеобразным продолжателем дела Дорошевича уже в Советском Союзе можно назвать Михаила Зощенко — правда, ему приходилось заниматься самоцензурой гораздо чаще, чем «королю фельетонов» в Российской империи.

Влас Дорошевич оставил после себя десятки путевых очерков и заметок. Он часто путешествовал, и побывал в Турции, Китае, Соединенных Штатах, и, подобно Антону Чехову, совершил длительную поездку на Сахалин. Его природная наблюдательность и острый ум сослужили добрую службу: очерки написаны отличным языком и в краткой форме сообщают все самое важное, что нужно знать о регионе — об обрядах, традициях и нравах людей.

Современным журналистам и колумнистам есть чему у него поучиться.

Александр Серафимович

Немногим писателям посчастливилось в Советском Союзе быть столь же почитаемыми, как Александр Серафимович. Будущий обладатель ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени и Сталинской премии первой степени родился в станице Нижне-Курмоярская в семье донского казака. После окончания гимназии он поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет. Там он познакомился с братом Владимира Ленина Александром Ульяновым и стал принимать активное участие в деятельности местного марксистского кружка. После покушения на Александра III его выслали в Архангельскую губернию, где он написал свою первую повесть «На льдине», посвященную социальному неравенству и тяжелым условиям труда рабочих. В 1902 году Серафимович переезжает в Москву, и продолжает участвовать в полуподпольных организациях — Октябрьскую революцию он принял безоговорочно. К тому времени он был уже писателем «с именем» и потому охотно согласился занять пост главного редактора газеты «Известия». Также он активно участвовал в создании журнала «Знамя» под руководством Максима Горького и выполнял обязанности главного редактора журнала «Октябрь» с 1926 по 1929 год.

Сегодня принято считать Горького основателем так называемой пролетарской литературы, хотя на самом деле эти лавры принадлежат Серафимовичу.

В отличие от рефлексирующего «подлейшего Максима» (как звали Горького в среде московской и питерской интеллигенции) Серафимович всегда поддерживал действия советской власти. Он редко бывал замечен в помощи «классово чуждым» писателям, а его тексты в 1920–1930-е годы служили настоящим образчиком идеологически правильной литературы.

Главным произведением писателя является повесть «Железный поток». В его основе — реальное историческое событие: поход Таманской армии Епифана Ковтюха, в котором принимали участие не только солдаты, но и их семьи, женщины, дети. Дополнительный ужас обстоятельствам похода придавала катастрофическая нехватка еды.

При всех кошмарах, сопровождавших событие, Серафимович ведет повествование отстраненно, не стараясь вызвать сочувствие к персонажам. В тексте нет привычного главного героя и рассказов о судьбах конкретных людей. Вместо этого — несгибаемый командир Кожух (почти робот, а не человек) — и тот самый «железный поток», который сметает любого противника на своем пути. Это вымывание из литературной ткани личности человека приживется в текстах пролетарских писателей: индивидуальное горе обесценивается перед лицом великой цели.

Сегодня мало кто читает тексты Серафимовича (которые в 1930 году были изданы аж в 15 томах), если не считать филологов и исследователей ранней советской литературы. Времена поменялись, равно как цели и идеалы.

Томас Берк

Томас Берк — отличный пример того, как популярный автор может быстро потерять свою славу. Как только в печати появились первые произведения Берка, среди которых особняком стоит сборник «Ночи Лаймхауса» 1917 года, какой-то критик даже назвал писателя «новым Киплингом». Интерес к нему проявили и литературные мастодонты вроде Герберта Уэллса и Арнольда Беннета. Но шумный успех прошел достаточно быстро.

Основной причиной популярности Берка стала провокационная и скандальная тематика его произведений. В текстах описывалась жизнь «лондонских низов», о которой автор знал не понаслышке: он сам рос в интернате и в юности был очень беден.

Конечно, он был не первым, кто обратился к «лондонским низам» (вспомнить хотя бы Джека Лондона и Чарльза Диккенса), однако со времен XIX века в жизни бедняков произошли большие изменения из-за наплыва иммигрантов из Китая. Общество Великобритании болезненно реагировало на чужаков, и ультраправые партии пугали население рассуждениями о «желтой угрозе» и крахе империи. На этом фоне описание Томасом Берком жизни Лаймхауса, лондонского Чайна-тауна, стало сенсацией: автор в реалистической манере показывал тяжелую жизнь приезжих, «сдабривая» ее романтическими сюжетами. Например, в одном из текстов китаец влюбляется в 15-летнюю девушку, которую преследует и избивает боксер-отец, а в другом, напротив, коренная британка влюбляется в бедного представителя Поднебесной, забывая о своем высоком общественном положении.

Умелое сочетание натуралистической манеры письма и сентиментальных историй привлекло внимание читающей публики, да так сильно, что Томас Берк «эксплуатировал» этот прием более десяти лет. Впоследствии интерес постепенно к нему охладел, хотя он до сих пор считается оригинальным представителем модернистской литературы.

Гайто Газданов

В 1930-х годах Гайто Газданову прочили большую литературную славу. Иван Бунин, Георгий Адамович, Марк Слоним и другие ставили его в один ряд с Владимиром Сириным (Набоковым), неизменно говоря о нем как о надежде русской эмигрантской литературы. «Газданов — писатель очень талантливый и, несмотря на относительную незрелость его книги, непосредственного своеобразия в ней не меньше, а скорее больше, чем у Сирина», — писал в 1930 году литературовед Владимир Вейдле. Скупая на комплименты эмигрантская публика была неспроста так расположена к молодому писателю: «Вечер у Клэр», его первый роман, стал большим событием для отечественной литературы 1920-х годов. Даже Максим Горький из прекрасного советского далека смог разглядеть его талант.

Газданов родился в семье осетина-лесничего и все детство переезжал из одного региона страны в другой. Он жил то в Сибири, то в Тверской губернии, то в Полтаве, откуда отправился воевать за белых в Гражданской войне. Дальше наступила эмиграция, не закончившаяся уже никогда — всю жизнь он проведет в Париже. В 1935 году Газданов обратится с просьбой к Горькому помочь вернуться на родину, однако тот не успеет этого сделать — в 1936 году Горький умирает.

Во Франции Газданов брался за любую работу, от мойщика паровозов до ночного таксиста. Порой приходилось ночевать на улице, если с деньгами было совсем туго.

Лишь в 1947 году занятия литературой смогли избавить его от необходимости работать, где придется: неплохую помощь оказали и основатели радио «Свобода», которые пригласили Газданова быть ведущим литературной программы.

Главными произведениями Газданова принято считать два романа: тот самый «Вечер у Клэр» (1929), проникнутый ностальгией по родине и вступающий в негласную полемику с «Машенькой» Владимира Набокова, и «Призрак Александра Вольфа» (1947), также связанный с Россией, правда, куда более игровой, чем дебютное произведение. Первый принес ему славу в эмигрантских кругах, а второй — славу европейского масштаба: «Призрак…» был переведен на несколько языков и пользовался большой популярностью в Старом Свете.

Прекрасный стилист, он умел работать со словом, не забывая и о содержании текста.

Романы Газданова глубоко рефлексивны, и герои склонны не к действию, а к самоанализу. Он отлично «вписался» в литературный мир Европы, в чем-то выступая продолжателем традиций Марселя Пруста.

В России же Газданов остался почти незамеченным: в 1990-е годы, когда на страну обрушился вал гениальной эмигрантской литературы, он оказался заслонен другими писателями — теми же Буниным и Набоковым.

Впрочем, кто знает, возможно, современная российская литература в вечном поиске идентичности и вдохновения еще раз присмотрится к талантливому соотечественнику.

Сергей Бородин

Будущий образцовый советский писатель, Сергей Бородин родился в 1902 году в Москве: отец был потомственным дворянином, а мать принадлежала к древнему татарскому роду. Все детство он провел в Белеве, небольшом городе Тульской губернии. У его отца была богатейшая библиотека, насчитывающая более 20 тысяч томов, так что Бородин сразу приобщился к литературе. Особенно ему нравились тексты об истории России: это увлечение, а также путешествия по Армении, Казахстану и Таджикистану определили его дальнейшую писательскую судьбу.

Бородин был столь очарован среднеазиатскими республиками СССР, что перевел на русский язык тексты Айни, главного на тот момент таджикского писателя. Также в конце 1930-х у него окончательно созрел замысел написать большой исторический роман о Дмитрии Донском, который был опубликован в 1941 году.

«Дмитрий Донской» — масштабный литературный труд, издававшийся в СССР миллионными тиражами. У него и правда множество достоинств: например, любовно описанный быт России XIV века, а также попытка объективно взглянуть на исторический процесс.

Князья здесь не идеализируются, а татарский хан — не очерняется. И тем и другим присущи человеческие слабости, а простые люди даже пробуют робко возмущаться деспотической властью князей.

Автор явно намекал на правление Сталина, однако, к счастью для Бородина, цензура не заметила фронды, и в 1942 году он был награжден Сталинской премией.

И все же сегодня удовольствие от «Дмитрия Донского» получить сложно: слишком очевидна историческая стилизация, которой занимается автор, и чересчур навязчив нравоучительный тон, который мешает по-настоящему сопереживать персонажам текста.

Теодор Старджон

Теодор Старджон родился в 1918 году, а первые тексты опубликовал, едва ему исполнилось 20 лет. За короткое время молодой человек вошел в число признанных литераторов, да так, что сам Рэй Брэдбери, искавший в 1940-х собственный авторский стиль, попал под его мощное влияние, в чем сам открыто признавался. Дань влиянию Старджона отдавал и Курт Воннегут, чей знаменитый персонаж Килгор Траут списан с ныне позабытого писателя-фантаста.

Столь сильное влияние Старджона объяснимо несколькими вещами. Во-первых, его тексты написаны блестящим языком, которому мог бы позавидовать любой большой автор. Во-вторых, научная фантастика дала ему возможность уйти в придуманный «мир идей» и в новой системе координат свободно изобретать самые немыслимые сюжеты и ставить сложные этические вопросы.

В его произведениях любовь может победить рак, люди с паранормальными способностями (и развитой моралью) — объединиться в единый организм ради спасения человечества от войн, а нетрадиционная сексуальная ориентация (любовь земной женщины и инопланетянина ведь тоже относится к этому определению) признается автором вполне законной.

Старджон смог обогатить научную фантастику философскими дилеммами и доказать, что этот литературный жанр ничуть не хуже других: схожий трюк, кстати, в Советском Союзе проделали чуть позднее братья Стругацкие.

С учетом всех его заслуг нам остается лишь надеяться, что голливудские сценаристы в ходе новой вспышки интереса к фантастам XX века не пройдут мимо Теодора Старджона: он этого вполне заслуживает.