Волна насилия под вывеской «свободной комсомольской любви»: темная сторона прогрессивной гендерной политики раннего СССР

Гендерный вопрос и партия большевиков

Женский вопрос для социализма и вышедшего из него марксизма был одним из самых главных с момента их появления. Известные теоретики, такие как Август Бебель и Клара Цеткин, писали, что победа социализма и торжество справедливости невозможны без достижения равноправия женщин и мужчин. Для этого, считали они, женщины должны получить право свободно заключать и расторгать брак, учиться, трудиться, участвовать в политической жизни, быть независимыми от семьи и домашних хлопот.

Ни одной из этих свобод в дореволюционной России не было, несмотря на то, что женщины боролись за свои права. Так, в царской России девушки чаще всего не могли получить нормальное среднее образование, их не пускали учиться на равных с юношами в университетах. Женщины, даже из высших сословий, не имели паспортов. А если им удавалось устроиться на работу, они получали более низкую зарплату по сравнению с мужчинами.

Более-менее организованное движение за женские права в России существовало с середины XIX века. Вначале его идеи продвигали либералы и демократы, а затем социалисты, в том числе большевики. Последние считали женщин особой категорией граждан, отличающихся от мужчин как биологически (репродуктивная функция), так и социально-политически (отсталость и бесправие, вызванные вековым порабощением). Поэтому большевики делали особый упор на работу с ними. В женском вопросе Ленин и его товарищи применяли классовый, а не гендерный подход. Женщин они воспринимали не только как особую угнетенную группу, но и как потенциальных матерей и строительниц социализма, которых может мобилизовать пролетарское государство.

С демонстрации женщин началась Февральская революция 1917 года, активно они участвовали и в последующих событиях. Ленин даже говорил: «Без них [женщин] мы не победили бы».

Когда Октябрьская революция свершилась, большевики начали «отдавать долг» женщинам и своими первыми декретами развернули в стране политику «государственного феминизма». Женщины получили право учиться, голосовать и участвовать в политической жизни, трудиться и получать зарплату наравне с мужчинами. Для женщин-политиков (коммунисток) действовала система квот при назначении на государственные должности.

Также большевики отделили брак от церкви (раньше законным брак становился только после венчания) и сделали максимально свободной процедуру развода. Теперь, чтобы расторгнуть брак, одному из супругов достаточно было направить почтой уведомление в ЗАГС. Трудящимся матерям при разводе гарантировали социальную поддержку: алименты и половину совместно нажитого имущества. Ведение домашнего хозяйства при этом тоже считалось трудом и не могло быть использовано как исключение при дележе имущества. С 1926 года фактический и зарегистрированный брак юридически признавались равными, а любые дети — законнорожденными.

Наконец, большевики первыми в мире признали право женщины на аборт на государственном уровне. Правда, они же никогда не отказывались от идеи о том, что для женщины рожать — это обязанность, как для мужчины служить в армии.

В целом позиция лидеров молодого советского государства по гендерному вопросу была одной из самых прогрессивных для своего времени. Они стремились уничтожить неравенство в профессиональной и семейной сферах, начать говорить о вопросах, которые раньше считались «стыдными», — о сексуальности и половой жизни.

Новая женщина и советская сексуальная революция

Классики марксизма и социал-демократии, а вслед за ними и большевики верили, что с наступлением социализма старая буржуазная семья отомрет, а на ее место придут новые формы отношений, основанные на «свободной любви» и «свободной семье».

Одной из главных провозгласительниц этих идей стала видная большевичка Александра Коллонтай. Согласно ей, новая семья должна была строиться не на родстве, а на общности работы и интересов. Такой взгляд на семейную жизнь хорошо иллюстрирует следующая фраза революционерки:

«Любящая пара, а живут врозь. Даже при регистрации брака. Видятся урывками. Оба работают. Дело, общественная обязанность — прежде всего. При этом муж демонстрирует большую ориентацию на квартиру, дом и жену. А жена уходит и не хочет такой семьи. Хочет работать. И лучше разойтись, чем жить по-прежнему!»

Коллонтай А.М., «Семья и коммунистическое государство»

По Коллонтай, новая женщина должна быть активной, самостоятельной, готовой завоевывать и отстаивать свои права, быть свободной и уважать свободу других (победить «ревнивую самку»), требовать бережного отношения к себе от мужчин. У противоположного пола Коллонтай рекомендовала учиться представлениям о любви: отводить ей подчиненное положение, с легкостью и небрежностью относиться к сердечным переживаниям, не стесняться своей сексуальности.

Конкретный образ новой женщины Коллонтай максимально четко прописала в своих художественных произведениях. Одна из ее героинь («Большая любовь») порывает с любовником, преодолевая подчиненное положение в отношениях. Другая («Василиса Малыгина») уходит от обуржуазившегося мужа, который хочет сделать из нее домохозяйку. Третья («Любовь трудовых пчел») живет в свободном браке, попадает в любовный треугольник, остается одна с ребенком и воспитывает его не со слезами, а с радостью и надеждой. Всё потому, что она нашла новую семью — товарищей по цеху и партийной организации, которые поддерживают ее.

Но самый радикальный образ новой женщины Коллонтай представила в повести «Любовь трех поколений». В ней революционерка стремилась показать эволюцию женской морали на примере трех героинь: от бабушки, которая верит в любовь только к одному мужчине, до внучки, которая относится к вопросу «по-мужски» — свободно вступает в половые отношения с товарищами (и сожителем матери) и выходит из них.

Столь радикальный образ был в духе эпохи. Так, идеи «Любви трех поколений» были созвучны теории стакана воды, получившей распространение в 1920-е годы. Смысл теории прост: ее сторонники считали, что удовлетворить половые потребности в новом обществе должно быть так же легко, как выпить стакан воды.

Появление радикального взгляда на половой вопрос было неслучайным. Вопросы интимного характера открыто обсуждали как лидеры партии, так и СМИ. В журналах того времени писали про устройство половых органов и оргазмы. Громко звучали призывы снять все запреты любовного характера, которые считались средством угнетения. Так, советские лидеры изъяли из Уголовного кодекса наказание за мужеложество (однако гомофобные настроения никуда не делись).

Также власти пытались наладить в стране здоровую сексуальную культуру и вести сексуальное просвещение. Например, для поиска наиболее эффективных средств контрацепции была создана Центральная научная комиссия по изучению противозачаточных средств при отделе охраны материнства и младенчества Наркомата здравоохранения.

Пытались большевики создать и условия для формирования новой женщины, «освободить ее от кухонного рабства». Согласно их гендерному проекту, часть старых обязанностей женщин должны были взять на себя специализированные учреждения: воспитание детей — ясли и детские сады, стирку и приготовление пищи — широкая сеть прачечных, столовых и фабрик-кухонь.

Также в помощь новой женщине были созданы специальные объединения при ЦК и других партийных комитетах — отделы по работе среди женщин, или женотделы (позднее женсоветы). Они существовали с 1919 по 1930 год и занимались исключительно женским вопросом. Среди задач женотделов было:

• трудовое раскрепощение работниц и крестьянок;
• вовлечение женщин в «неженские» производства;
• развитие их самостоятельности;
• борьба с консерватизмом;
• социальная политика и охрана материнства (контроль за домами матери и ребенка, яслями, детскими садами, выплатами материнских льгот и проведение консультаций).

Перегибы на местах

Политика большевиков по половому вопросу дала свои плоды. Реформы ускорили начавшийся еще до революции распад традиционной семьи. Секс, добрачные и внебрачные отношения перестали быть табуированной темой.

Появилось общество радикальных нудистов «Долой стыд!». Они считали, что одежда — символ неравноправия и социального расслоения и только голые люди равны, а также устраивали демонстрации, на которых ходили нагишом. Однако к середине 1920-х годов, после критики со стороны Николая Бухарина, обнаженных активистов стала гонять милиция.

Вместо борделей молодые люди стали выпускать сексуальную энергию на вечерках. Вместо профессиональной проституции (с которой в СССР, в отличие от дореволюционной России, боролись) распространилась неформальная, когда девушка соглашалась на секс за «подарок» — чулки, туфли или поход в театр. Часто это было следствием тяжелого материального положения.

Свободную любовь лидеры большевиков понимали не как «дикую и бесконтрольную», а как право выбора. Коллонтай (вопреки распространенному мнению, она никак не связана с теорией стакана воды), Луначарский, Троцкий и Ленин не были адептами беспорядочных сексуальных связей и критиковали тех, кто так понимал свободу любви.

«Я считаю знаменитую теорию „стакана воды“ совершенно не марксистской и сверх того противообщественной. В половой жизни проявляется не только данное природой, но и привнесенное культурой, будь оно возвышенно или низко…

Конечно, жажда требует удовлетворения. Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и будет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ?»

Владимир Ленин о теории стакана воды. Клара Цеткин, «Воспоминания о Ленине»

Социальные нормы и патриархальные взгляды не успевали меняться за образованием новых прогрессивных институтов. Вкупе с низким уровнем культуры и быта и примитивными представлениями о женщинах это приводило к тому, что население воспринимало большевистские декреты чересчур рьяно либо, наоборот, в штыки. В итоге наряду со старыми стали появляться новые виды дискриминации женщин.

Возникло представление о том, что женщины — это общественная собственность и они обязаны удовлетворять потребность мужчин в «свободной комсомольской любви». В некоторых городах, например во Владимире, появлялись документы о социализации женского пола, копировавшие стиль советских декретов. Вот небольшая выдержка из одного из них:

«С 1 мая 1918 г. все женщины с 18 до 32 лет объявляются государственной собственностью. Всякая девица, достигшая 18-летнего возраста и не вышедшая замуж, обязана под страхом строгого взыскания и наказания зарегистрироваться в бюро „свободной любви“ при комиссариате призрения. Зарегистрированной в бюро „свободной любви“ предоставляется право выбора мужчины в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители супруга… Мужчинам в возрасте от 19 до 50 лет предоставляется право выбора женщин, записавшихся в бюро, даже без согласия на то последних, в интересах государства. Дети, произошедшие от такого сожительства, поступают в собственность республики».

Большевики к таким «декретам» не имели никакого отношения, но эти документы хорошо демонстрируют, что новые реформы не изменили патриархального отношения к женщине, а возможно, даже усилили его.

Новая женщина в общественном сознании нередко воспринималась не как раскрепощенная и самостоятельная личность, а как доступный объект для удовлетворения сексуальных потребностей без взаимных равноценных обязательств. Были и те, кто относился враждебно к женской эмансипации. Так, некоторые мужчины силой принуждали жен и партнерш выполнять домашние обязанности, избивали их за стремление к трудовой или общественной деятельности, например организацию собраний или участие в них. Доходило и до убийств.

Благими намерениями…

Сформированное реформами потребительское отношение к женщине стало одной из главных причин роста преступности и насилия в сексуальной и репродуктивной сферах: принуждения к сексу, домашнего насилия, проституции и т. д. Особенно в этом ряду выделяется распространение массовых изнасилований. В 1920-х годах в СССР прогремело несколько связанных с ними уголовных дел. Одним из первых стало украинское дело «10 хулиганов», изнасиловавших девушку. Преступники получили от 3 до 10 лет тюрьмы.

Сексуальное насилие тогда относилось к хулиганству. Раннее советское правосудие считало его «социальной болезнью», которая отомрет с развитием общества. Кроме того, сама городская шпана была чаще всего пролетарского или близкого к нему происхождения. Поэтому наказание для «хулиганов» было не самым строгим (по меркам тех времен), а насильники порой могли отделаться условным сроком.

Но «болезнь» не отмирала, а превращалась в организованную преступность и настоящее неконтролируемое бедствие. Власти стали осознавать, что с хулиганами, терроризировавшими города, нужно что-то делать. Поворотной точкой стало «чубаровское дело».

Летом 1926 года возле Чубарова переулка (отсюда и название) в Ленинграде трое хулиганов напали на девушку, похитили и изнасиловали ее, а потом продавали как секс-рабыню. В итоге в насилии приняли участие до трех десятков мужчин. Характерно, что среди 26 осужденных были рабочие завода «Кооператор», находившегося неподалеку от места преступления. Затесался среди них и комсорг (руководитель комсомольской организации) предприятия и по совместительству брат зачинщика изнасилования Константин Кочергин.

Дело «чубаровцев» стало широко известным благодаря шумихе в СМИ. Оно приобрело политический характер: «чубаровщину» связывали с нэпманской идеологией, уже «социально чуждой» на тот момент. В итоге семерых преступников приговорили к расстрелу, остальные получили внушительные сроки.

Впоследствии по стране прокатилась волна подобных процессов. Причем не всегда вина осужденных была очевидна. Так, в Краснодаре в 1928 году три дня продолжались студенческие волнения. Они начались в знак протеста против жесткого приговора по спорному обвинению трех «краснодарских чубаровцев» (двоих приговорили к расстрелу, а еще одного, несовершеннолетнего, — к семи с половиной годам).

Показательной в истории «чубаровщины» была реакция на изнасилование. Если власти муссировали пример «чубаровцев», чтобы санкционировать жесткую борьбу с хулиганством, то сами преступники как будто не понимали, за что их судят. Одни пытались «оправдаться» тем, что приняли пострадавшую за проститутку, а им, мол, «так и надо». Другие и вовсе недоумевали, что такого страшного произошло — «не убивали же». Примерно о том же говорили некоторые свидетели.

Хотя в основном горожане писали гневные письма о «чубаровцах», нашлись и те, кто им сочувствовал. Когда ленинградский прокурор М.Л. Першин выступал перед рабочими завода «Красный путиловец» по поводу этого дела, ему передавали записки с вопросами, и среди них оказался такой:

«А если у ребят невыдержка, невтерпежка, что делать?»

Не менее громким явлением стала «петровщина». Она получила название по фамилии учащегося московского фабрично-заводского училища, который напал с ножом на девушку, отказавшуюся удовлетворять его потребность в свободной любви. Другой аналогичный случай — «оскорбленный» отказом студент Сельскохозяйственной академии убил комсомолку — стали называть «тюковщиной».

Еще одно «хулиганское» дело было связано с братьями Кореньковыми, которые совершили разбойное нападение с убийством в 1926 году. Один из них — Константин, комсомолец и кандидат в члены партии, — до совершения преступления обвинялся в доведении до самоубийства сожительницы (тоже комсомолки) Давидсон. Кореньков травил девушку: хвалился при ней перед товарищами своими связями с другими женщинами, несколько раз запирал ее в комнате одну, три раза за год заставил сделать аборт. Окружающие видели, что происходит, но не вмешивались, и в итоге сомнительный моральный облик активиста проявился окончательно только после того, как он ограбил комсомольскую кассу.

Яркой приметой времени стала также история кандидата в члены партии, члена ВЛКСМ и инструктора профсоюза совторгслужащих Моргунова. Тот шантажом склонял к половой связи обращавшихся к нему в поисках работы девочек-подростков, а одну из них пытался изнасиловать.

Немало других подобных историй обсуждали в комсомольской печати. В целом счет массовых изнасилований — только зарегистрированных и только в столичных городах — шел на сотни. Например, в Ленинграде случаи принуждения женщин к сексу стали настолько частыми, что ЦК ВКП(б) даже отправил в город специальную комиссию для расследования «нетоварищеского обращения с девушками».

Были у реформ и другие негативные последствия. Наряду с насилием стало распространяться неравенство обязанностей в семье — женщины оказались под двойной нагрузкой: одновременно работали на производстве и выполняли домашние обязанности. Создать новый коллективизированный быт с ходу не удалось, и только помощь родственников хоть как-то позволяла женщинам справляться со всем.

Свою роль играла и низкая сексуальная культура советского общества. Она выражалась, например, в пренебрежении эффективными способами контрацепции, которых, впрочем, тогда было немного. Как результат: с либерализацией половой жизни произошел всплеск распространения заболеваний, передающихся половых путем, и абортов. Последние превратились в метод контрацепции.

Сталинская сексуальная контрреволюция

Конечно, у гендерных реформ в послереволюционной России были негативные последствия, но в целом их можно было признать успешными. Отношение к женщинам изменилось, они стали активно учиться и работать. Например, к 1970-м годам женщины составили половину всей рабочей силы страны.

Постепенный откат начался уже во второй половине 1920-х. Его идеи во многом предвосхитили вышедшие в 1924 году «12 половых заповедей революционного пролетариата» советского психолога Арона Залкинда. Основной мотив этого документа: советский человек должен быть сдержанным и даже аскетичным в половых вопросах, подчинить личные интересы коллективным.

Наступало время индустриализации, коллективизации и «великих строек», и государству нужна была дешевая женская рабочая сила. При этом обеспечить женщинам социальные обязательства власти не могли. Проще было поставить эмансипацию на стоп.

«Великое отступление» началось с запретов в сфере абортов. Сначала женщин обязали проходить специальную комиссию перед процедурой, затем прерывание беременности стало платным. Цена на услугу всё время росла и в конечном счете стала неподъемной (до трети месячного семейного бюджета).

Критическим моментом стала середина 1930-х годов. В Уголовный кодекс вернулось наказание за мужеложество. С 1936 года постановление ЦИК и СНК запретило аборты на законодательном уровне, якобы по «многочисленным заявлениям трудящихся женщин». Одновременно с этим правительство стремилось стимулировать рождаемость: увеличивало социальные выплаты, расширяло сеть детских воспитательных учреждений.

Однако запрет абортов не улучшил ситуацию. Всплеска рождаемости не случилось, зато широко распространились подпольные аборты и самоаборты, опасные для женского здоровья и жизни. Так, смертность в результате прерывания беременности за время действия запрета (с 1935-го до начала 1950-х годов) выросла с 26% до 70% от общей смертности женщин. Увеличилось и количество детоубийств. Не помогло и другое оригинальное нововведение — налог на бездетность (6%), который обязаны были платить мужчины 20–50 лет и женщины 20–45 лет.

А в стране тем временем гайки закручивались всё туже. «Свободная любовь» и «свободная семья» были признаны аморальными, начался курс на укрепление брака. Незарегистрированные союзы больше не признавались законными. Фактически неформально вернулся статус незаконнорожденного — для матери-одиночки стало невозможным установить отцовство внебрачных детей. Это значило, что она не могла рассчитывать на поддержку и вся тяжесть воспитания ребенка ложилась на ее плечи. Женотделы распустили еще в 1930-м, так что обратиться за помощью было некуда.

Расторгнуть брак стало сложнее, а потом и вовсе практически невозможно — нужно было пережить суд в двух инстанциях с публикацией в местной газете, а также получить отметку (фактически клеймо) в паспорте и заплатить большой штраф. Сам развод стал считаться признаком «морального разложения», и за него могли, к примеру, выгнать из партии, что означало конец карьеры.

Комсомол стал строго следить за сексуальной моралью своих членов. Бесцеремонное вмешательство в личную жизнь превратилось в обычное явление. На собраниях делали выговоры за «излишнее увлечение танцами и флиртом» и исключали за то, что «гулял одновременно с двумя». А государственные газеты активно развивали тему морального облика комсомольца, чести девушки и любви в стране победившего социализма. Это приводило к валу доносов и писем про «разложенцев». Доходило до абсурда. Так, ленинградский токарь клеймил своего товарища за то, что тот знакомится с девушками, обращая внимание на их внешность, а не на производственные достижения.

В итоге половое просвещение полностью прекратилось, секс стал замалчиваемой темой. Даже в школах девочки и мальчики стали учиться раздельно, как во времена царизма.

Такие контрреформы, конечно же, не улучшили положения женщин. Например, сталинский СССР не только не избавил женщин от двойной нагрузки, но и, по сути, признал ее нормой, закрепленной формально и неформально. Американский исследователь Александр Даллин называл такой подход к женщине отношением как к чему-то среднему между генератором (трудится) и коровой (рожает).

Несмотря на традиционалистский откат, советское государство активно продолжало трудовую мобилизацию женщин для форсированной индустриализации страны. Многие женские трудовые льготы (запрет на ночные смены и работу в тяжелых условиях) были отменены.

Равенство полов, которое согласно Конституции 1936 года было достигнуто, осталось фикцией. Так, несмотря на то, что женщины были представлены в органах государственного управления (и со временем их число росло), в принятии по-настоящему важных государственных решений они почти не участвовали, а ключевые позиции по-прежнему занимали мужчины. Например, женщины составляли всего 2,8% членов ЦК, а в политбюро их вообще не было.

Сексуальное насилие по-прежнему оставалось серьезной проблемой. На ситуацию повлияла продолжающаяся коллективизация, из-за которой огромная масса сельской молодежи ринулась в города. Например, население Ленинграда выросло в два раза. Это вновь привело к росту преступности, групповых изнасилований в том числе. Они стали чуть ли не обыденностью.

Из-за того, что воспитание детей в основном легло на государство и матерей, мужчины фактически оказались отчужденными от него. По сути, от них требовалось только экономическое обеспечение ребенка.

В целом права женщин, как и человека в СССР, заканчивались там, где начиналось расхождение с позицией КПСС. Решения по женскому вопросу принимались из экономических и политических соображений даже в том случае, если они противоречили интересам и правам советских женщин. Идеология исходила из понятий обязанности и долга, а не права и свободы. Собственно говоря, этот тезис — «движение к коммунизму превыше всего» — был заложен в советскую политику изначально.

В итоге женщины вместо новых прав получили новые обязанности. Вместо свободы трудиться, рожать или не рожать детей — работать на благо коллектива (общества), заботиться о себе, муже и детях и отказываться от своих интересов. Сексуальность в таких условиях перестала быть практикой удовольствия и пропала из публичной сферы. Сформировалось поколение, не только стыдливо молчащее об интиме, но и осуждающее свободную любовь. Ту самую, которую совсем недавно культивировали как государственную политику.

Хотя после смерти Сталина многие из его «контрреформ» были отменены, это не улучшило положение женщин. Например, двойная нагрузка, оторванность женщин от государственного управления и абортно-контрацептивная культура никуда не исчезли вплоть до распада СССР. А отголоски советского патриархата слышны до сих пор.