Что такое марксистский феминизм? Интервью с историком Натальей Гафизовой

Как феминистка Александра Коллонтай помогла Ленину укрепить его позицию в международном левом движении? Далеко ли миру до законодательного и фактического равенства между мужчинами и женщинами? Как меняется отцовство в современном российском обществе? Обо всём этом и многом другом Станислав Флинт расспросил Наталью Гафизову, исследовательницу феминизма и женской истории.

— «Гуру» отечественной женской истории Наталья Пушкарёва не раз отмечала, что в начале пути ее проводниками в область женских исследований стали мужчины. А как вы занялись историей женщин и кто были вашими проводниками?

— В отличие от очень уважаемой мною Натальи Львовны для меня проводниками в эту область стали женщины. Увлечение женской историей началось с написания диплома на историческом факультете Ивановского государственного университета на тему «Американский феминизм второй половины XIX — начала XX века». Моим научным руководителем стала Ольга Вадимовна Шнырова, известная сегодня исследовательница британского суфражизма.

А вот диссертацию я защитила под руководством Ольги Анатольевны Хасбулатовой — создательницы первой в России кафедры феминологии. Я исследовала опыт взаимодействия российского женского движения с международными женскими организациями конца XIX — начала XX века. Вообще среди исследовательниц женской истории много ярких персон. Всех не перечислишь, и общение с ними дало мне возможность буквально влюбиться в эту тему. И хотя в последнее время я несколько отошла от этой тематики, любое пересечение с женской исторической тусовкой доставляет невероятное интеллектуальное наслаждение.

— А какие темы в исторической феминологии сегодня незаслуженно мало привлекают внимание исследователей? Какие здесь наблюдаются тенденции: сужается или расширяется проблематика?

— Общий контекст, все те процессы, которые мы сейчас наблюдаем на глобальном общественно-политическом уровне, они во многом и обусловливают исследовательские интересы. Если смотреть на историческую науку, то в последние годы заметен явный крен в сторону изучения повседневности. Если обратиться к тематике конференций, проводимых под эгидой Международной федерации исследователей женской истории, то здесь мы увидим следующее:

  • 2007 год: женщины, гендер и культурное производство знаний;
  • 2010 год: неравные сестры — женщины, гендер и глобальное неравенство в исторической перспективе;
  • 2013 год: женская история в контексте глобализации;
  • 2015 год: женский активизм и модернизация.

Общий тренд — исследование женщин и их опыта во всём его многообразии: в контексте гендерных, расовых, религиозных, этнических и прочих отношений. В рамках этих тем исследуются практически все важные аспекты жизни женщин: приватная сфера (в том числе сексуальность и материнство) и публичная сфера, включающая активизм от его классических форм XIX–XX веков до самых новых вроде движений MeToo, BLM и пр.

Вряд ли можно говорить о том, что тематика сужается. Вероятно, в текущих условиях сузятся возможности публичного обсуждения тем гомосексуальности и ЛГБТК+ в историческом ракурсе, но это не означает, что исследователи перестанут интересоваться данными вопросами. Вообще, развитие общества, новые технологии всё время открывают новые перспективные темы. Это, например, новые репродуктивные технологии или виртуальные сообщества, поэтому, на мой взгляд, тематика будет только расширяться.

— Само слово «феминизм» — это красная тряпка для многих. Изменилось ли что-то в реакции власти и общества на феминистскую повестку со времен появления женского освободительного движения в середине XIX века?

— Скорее тут будет уместно говорить о какой-то дискретности. Периоды либерализации общественной мысли и общего политического контекста сопровождаются ростом интереса к теме прав женщин. Тут и слово «феминизм» не вызывает какого-то отторжения. Когда же мы видим противоположные тенденции, то многие вдруг (особенно у нас в России) вспоминают про то, что «феминизм пришел к нам с Запада», и видят в нем происки врагов.

На самом деле, Россия с ее советским прошлым является для многих стран мира образцом воплощения идей феминизма: система акушерско-гинекологической помощи, система коллективного воспитания детей (ясли и детсады), вовлечение женщин в производство и управление. Это всё — то, что для многих стран до сих пор является недостижимым идеалом.

Мне кажется, что консервативная общественная мысль наполнила термин «феминизм» каким-то извращенным смыслом, связав его с мужененавистничеством, а это — абсолютное заблуждение. Феминизм изначально исходит из идеи о том, что в мире, где счастливы женщины, счастливы все!

И еще мне кажется, что у нас не хватает хорошей и яркой феминистской публицистики (именно российской!), которая просто, доступно и интересно рассказывала бы о феминизме и разрушала мифы о нем.

Если смотреть по студентам, то они, используя различные источники в интернете, в целом с симпатией относятся к феминистским идеям, и они очень чувствительны к проявлениям сексизма (за редким исключением). А вот более старшие поколения, привыкшие к иным источникам информации, пережившие аномические 1990-е, боязливо и настороженно относятся ко всему, что в их сознании ассоциируется с западными идеологиями.

Следует также учитывать крайнюю дифференцированность нашего социума: Россия крайне неоднородна географически, политически, социально. И конечно, люди, поддерживающие феминизм, — это преимущественно жители столичных регионов и крупных мегаполисов европейской части страны.

— Феминизм родился в борьбе женщин с политическим неполноправием, но сегодня для большей части планеты эта проблема более-менее снята. Как изменялся фокус приложения сил феминисток с момента появления движения до наших дней?

— Насчет более-менее я бы поспорила. Мы всё-таки исходим из того, что де-юре не равно де-факто. Если посмотреть статистику ООН, мы увидим следующее:

  • В 18 странах мира муж может официально запретить жене работать; в 39 странах мальчики и девочки имеют разные права на наследство; в 49 странах отсутствуют законы, запрещающие домашнее насилие.
  • Одна из пяти женщин в возрасте от 15 до 49 лет сообщает, что за последние 12 месяцев она подвергалась физическому и/или сексуальному насилию со стороны интимного партнера.
  • Несмотря на активное участие женщин в политической жизни разных стран, на долю женщин сегодня приходится 23,7% мест в государственных парламентах, что пока не отвечает принципу гендерного паритета.
  • Немногим более половины (52%) женщин в возрасте от 15 до 49 лет, состоящих в браке или внебрачном союзе, сами принимают решения относительно вступления в сексуальные отношения, использования контрацептивов и получения медицинских услуг.
  • Доля женщин в мире, имеющих права на землю, составляет лишь 13% от всех землевладельцев.
  • В 30 странах, где распространена практика калечащих операций на женских половых органах, в 2017 году более чем 1 из 3 девочек в возрасте от 15 до 19 лет подвергалась этим операциям (в 2000 году это была почти каждая вторая девочка).

По оценкам Давосского форума, до достижения гендерного равенства осталось приблизительно 136 лет (в 2019 году было 100 лет). Ковид и текущее обострение геополитической ситуации, скорее всего, еще больше увеличили эту перспективу.

Логика феминизма как раз и развивалась в движении от де-юре к де-факто. В XIX — начале XX века феминизм боролся за те права, которые к тому моменту уже имели мужчины, то есть задача состояла в достижении равноправия. Со второй половины ХХ века цели и задачи сместились в плоскость равенства возможностей.

Если феминизм первой волны стремился понять, как сделать мир более справедливым для женщин и всех людей, то второй — пытается выявить и проанализировать различия среди женщин. Оказывается, что женский опыт существенно меняется в зависимости от таких факторов, как раса, этнос, религия, семейное положение, классовая принадлежность, сексуальность. Например, женщины так называемых расовых или этнических меньшинств имеют совершенно иной опыт дискриминации, нежели их белые, более благополучные в материальном отношении, сестры.

— Вы исследовали влияние Первой мировой войны на мировое женское освободительное движение. Как в самом общем виде оно проявило себя и что здесь стало неожиданным для вас?

— Это крайне интересный период в истории женского движения. Первая мировая война не только внесла в его деятельность существенные коррективы, но и стала во многом судьбоносной для Международного женского социалистического секретариата (МЖСС), который существовал в рамках II Интернационала. Намеченная на 1914 год конференция МЖСС в Вене была отложена. Военные действия привели к тому, что налаженные связи между женскими социалистическими организациями были разорваны (либо по причине расхождений взглядов на войну, либо по причине невозможности наладить международные контакты).

В рядах II Интернационала наметился раскол по вопросу отношения к военным действиям. Социал-демократы ряда воюющих держав (Германии, Франции, лейбористы в Великобритании) проголосовали за военные кредиты. Так, во II Интернационале, по мнению Георгия Плеханова, «последовательный интернационализм заменился националистическим реформизмом».

В этих условиях левое крыло II Интернационала под руководством В. Ленина и К. Цеткин требовало признать растущие пацифистские настроения противоречащими тактике социал-демократии. Поскольку все официальные структуры II Интернационала были под влиянием пацифистски настроенных лидеров, Ленин использовал Международный женский социалистический секретариат в качестве легитимной площадки для озвучивания своей позиции и продвижения влияния радикальных идей в европейской социал-демократии. Несмотря на то, что лидер МЖСС Клара Цеткин занимала центристскую позицию и частично поддерживала пацифистские идеи, Ленин сумел оттянуть часть активисток МЖСС на свою сторону, что отчасти укрепило его позицию, а отчасти ослабило позицию женского социалистического движения на международном уровне.

Немаловажную роль в этом процессе сыграла Александра Коллонтай. На последней конференции МЖСС в Берне (26–28 марта 1915 года) она поддержала вариант резолюции конференции, подготовленный (!) Лениным:

«Если работница хочет сократить период страданий, связанных с эпохой империалистических войн, необходимо, чтобы ее стремление к миру перешло в возмущение и борьбу за социализм. Таким образом, ее первой обязанностью является поддержка профессиональных и социалистических организаций и нарушение гражданского мира… путем устройства повсюду, где правительство отняло конституционные свободы, нелегальных организаций и, наконец, путем вовлечения масс в участие в манифестациях и революционных движениях. Повести эту борьбу, организуя ее интернационально и тесно связывая свою работу с работой тех социалисток всех стран, которые, подобно Либкнехту, борются с национализмом и ведут революционную социалистическую борьбу».

Эта ситуация показывает нам, что Ленин, будучи маргиналом в международном социал-демократическом движении, использовал именно женскую часть II Интернационала для продвижения своих идей и, несмотря на весь свой политический опыт и интуицию, ничего бы не добился без Коллонтай (поверили ей, а не ему!).

В целом Первая мировая война существенно обострила идеологическое противостояние в международном женском движении. Она во многом разрушила построенную до 1914 года инфраструктуру, разорвала связи между национальными женскими ассоциациями, обозначила кризис общей «женской» идентичности, построенной коллективными усилиями женских международных организаций. Война выступила фактором деинституционализации социалистического феминизма в Европе и России, одновременно обозначив его взлет и падение. По сути, это было окончанием первой волны социалистического феминизма.

— В чем выражалось идейное новаторство социалистического (марксистского) феминизма и как вы могли бы охарактеризовать место Александры Коллонтай в общемировой феминистской мысли?

— Марксистский феминизм (МФ) — это течение, которое одним из первых начало сомневаться в наличии некоего единого женского опыта. Для сторонников этого движения классовые различия важнее, и именно с устранением капитализма и классового общества МФ связывал решение женского вопроса. Идеи, сформулированные Энгельсом в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», гласили, что становление моногамной патриархатной семьи шло параллельно со становлением частной собственности и классового неравенства. Вывод отсюда простой: классовое неравенство первично, а неравенство между полами — вторично. Устраняя первое, мы автоматически устраняем второе.

Александра Коллонтай — это отдельная страница в истории российского и мирового феминизма. В одной из своих статей я ее охарактеризовала как пассионария. Вот уж кто точно смог сделать то, о чем другие и не мечтали в конце XIX — начале XX века! Она имела отличное образование, была полиглотом (знала 7 языков!), вышла замуж вопреки воле родителей, по любви. А затем оставила семью и занялась партийной работой. Несмотря на отчаянное противодействие однопартийцев из РСДРП, она продвигала женский вопрос.

Коллонтай внесла огромный вклад в исследование материнства и женского вопроса в целом. Она выстроила уникальную сеть связей с зарубежными женскими левыми организациями и была по сути лицом российской женской социал-демократии. Она создала и возглавила Комиссариат (сейчас мы называем это министерством) социального призрения. Очень часто (и ошибочно!) ей приписывают фразу о том, что решить половой вопрос так же просто, как выпить стакан воды. Да, она много размышляла о женской сексуальности, но никогда не призывала к разврату и каким-то неупорядоченным половым связям.

Для нее свобода женщины — это свобода любить, выбирать себе партнера, строить с ним равные отношения и не зависеть от него материально (в том числе в общественной и бытовой сфере).

По Коллонтай, материнство — социально значимая функция, которую женщина реализует не для себя, не для мужа или семьи, а прежде всего для общества. Если обществу и государству нужны люди как производители общественных благ, их задача — максимально поддерживать женщин и помогать им в нелегком деле материнства.

— А что из практических шагов большевистской программы «раскрепощения женщин» было абсолютно новым для общемировой феминистской практики? Что из этой программы утвердилось (в существенных масштабах) как повседневная общественная норма?

— В законодательстве об охране труда женщин — это декретный отпуск и оплачиваемые больничные.

В семейном праве — введение гражданского (зарегистрированного в ЗАГСе) брака, уравнение в правах так называемых незаконнорожденных и внебрачных детей. Кроме того, государственная система охраны женского здоровья и детства (акушерско-гинекологическая помощь, педиатрия), а также система коллективного воспитания (ясли, детские сады).

Мой трудовой путь начинался на комбинате «Большевик» в городе Родники Ивановской области. Еще в школе, в рамках трудового воспитания, я освоила профессию ткачихи. Так вот именно тогда я узнала, что работницы могут воспользоваться во время менструации услугами так называемой комнаты гигиены (в которой было всё необходимое). Дети рабочих с 6 месяцев посещали комбинатовские ясли — детские сады, а женщины посещали медицинских специалистов в комбинатовской поликлинике. На мой взгляд, это была система, которой не было и нет больше нигде.

Вспомним и про систему коллективного быта (домовые кухни, столовые). Этот проект, кстати, был реализован не самым удачным образом. История доказала, что плановая экономика не стыкуется с бытовым благополучием (по крайней мере, повсеместно). В крупных городах, конечно, сложилась мощная система быта, состоящая из прачечных, химчисток, столовых, кулинарий, где можно было купить полуфабрикаты. Но в провинции это было практически недоступно для основной массы населения. У нас практически до 1980-х годов во многих регионах страны люди не знали, что такое автоматическая стиральная машина, теплый туалет, биде и прочие блага цивилизации.

Мне кажется, что если обыватель узнает о том, что доступную акушерско-гинекологическую помощь, педиатрию, детские сады и ясли, защиту трудовых прав женщин мы получили благодаря феминизму, он немного по-другому будет смотреть на него.

— Игорь Кон отмечал, что научно выверенное знание о мальчишестве («мальчиковости») и конструировании маскулинности дали в первую очередь работы исследовательниц-феминисток, но многие из них часто критически относились к работам о феминности, написанным мужчинами. Существует ли, на ваш взгляд, субъект-объектная проблема в гендерных исследованиях? Как здесь вообще возможна беспристрастность?

— Феминистский подход не предполагает объективности в ее классическом понимании. Феминистски ориентированные исследовательницы исходят из представления о том, что поскольку наука тысячелетиями «делалась» мужчинами, то познающий субъект всегда находится в определенной позиции, то есть всегда воспроизводит в своих как бы «объективных» выводах сложившийся тысячелетиями опыт дискриминации женщин.

Исследовательница, как и все мы, действует в определенном дискурсе. Используемые понятия, термины наполнены определенным «заданным» смыслом, то есть способствуют воспроизводству неравенства, доминированию мужчин. Феминистский подход изначально строится на выдвижении на первый план опыта женщин, разных по расе/этносу, классу, религии, сексуальной ориентации, семейному положению, имеющих / не имеющих детей и пр. Важно понять, каковы их чувства, что для них означают конкретные жизненные ситуации, что их тревожит и как существующий социальный порядок воспроизводит практики угнетения. Ну а главное — как их можно преодолеть.

— Внутри женской истории (и даже раньше, в этнокультурных работах) оформилась такая область исследований, как фамилистика. Написаны ли к сегодняшнему дню крупные обобщающие (например, кросс-культурные) работы по фамилистике?

— На мой взгляд, фамилистика — это попытка создать некую междисциплинарную науку (по типу регионоведения или чего-то похожего), которая будет исследовать семью в историческом, социологическом, культурологическом, правовом и всех прочих аспектах.

Навскидку не назову конкретных публикаций, но уверена, что такие имеются. Важно, чтобы публикаций было как можно больше, и самых разных. Тогда у исследовательниц будет возможность дискутировать, потому что лично я верю: количество в какой-то момент обязательно перейдет в качество.

Сейчас тема моих научных изысканий — репродуктивные страхи, то есть те тревоги, которые испытывают женщины и мужчины, планируя, ожидая детей, реализуя свои родительские функции. И здесь, как показывают данные, речь идет о том, что традиционные представления о семье зачастую и формируют эти страхи: буду ли я правильным/нормальным отцом/матерью? Справлюсь ли я?

Юноши переживают заранее — смогут ли они семью обеспечить. Девочки переживают за карьеру. Вместе они переживают за будущее ребенка в нашем сложном и противоречивом мире. Что это? Фамилистика? Навряд ли… Но то, что это относится к очень важным аспектам нашей жизни, — однозначно.

— Трансформируется ли в XXI веке в России, на ваш взгляд, родительство и меняются ли модели отцовства?

— Меняется всё. И возврат к ушедшим моделям кажется невозможным. Если в 1990-е годы мы практически не видели мужчин, прогуливающихся с коляской, или мужчин в детских парках у песочниц, то сейчас это норма. Мы встречаем мужчин (пока еще немного, но их число будет прирастать), которые берут вместо матери отпуск по уходу за ребенком. Мы видим отцов, проявляющих заботу не только о детях, но и о собственной жене. Мы видим отцов, которые не боятся проявлять свои чувства!

Однако и токсичная маскулинность по-прежнему активно воспроизводится, и прежде всего так называемыми «мужскими» институтами — силовыми структурами, да и консервативными течениями.

На этом фоне в массовой культуре продолжают существовать опасения по поводу возврата к ушедшим моделям семьи и родительства. Чего только стоит, например, роман Маргарет Этвуд «Рассказ служанки».

По нему снят сериал, который пользуется большой популярность среди молодежной (и не только) аудитории. Если опереться на аннотацию с «Кинопоиска», то там показано будущее, в котором у власти стоят военные, установившие крайне жестокие порядки. Уважением в обществе пользуются только сами военные и их жены. При этом лишь одна женщина из ста способна к воспроизведению потомства. Для продолжения офицерского рода семьи берут в дом служанку — суррогатную мать (это простая женщина, но способная к деторождению). Выполнив свою функцию, служанка расстается с ребенком и переходит на службу к новым «хозяевам».

Мне кажется, что появление подобных произведений отражает меняющийся культурный и политический контекст и показывает, как многого всё-таки хорошего появилось в родительстве вообще (в реальной жизни) и как многое изменилось (в положительную сторону) в отцовстве в частности.