Молотом дробить пролетарское прошлое! Курентзис и экс-Einstürzende Neubauten устроили в Перми радикальную честность
В ночь с 28 на 29 мая на Пермском заводе им. Шпагина прошел индустриальный перформанс «Удар молота», организованный немецким писателем Андреасом Аммером и его многолетним творческим партнером, классиком альтернативной музыки FM Einheit. Музон, что называется, качал — удержаться от того, чтобы начать танцевать, было крайне сложно. Декламируемые на трех языках стихи из цикла «Пачка ордеров», звуки дрели, кирпича и молота, барабанной установки и электрогитар — все они занимали свое точное место в происходящем. Главного героя перформанса — советского поэта, исследователя и революционера Алексея Гастева — играл скрывавший лицо за сварочной маской дирижер Теодор Курентзис.
Впрочем, если от безупречной реализации индустриального концерта — выбранной дуэтом писателя и музыканта Ammer & Einheit формы художественного высказывания — перейти к его содержанию и контексту, история становится куда сложнее и интереснее. Настолько сложнее, насколько фигура Алексея Гастева, выведенного в перформансе в качестве очередного интеллигента — жертвы Сталина, масштабнее этого штампованного на фабрике одинаковых мнений образа.
Трижды бежавший из ссылки профессиональный революционер, организатор большевистских боевых дружин Гастев писал стихи лишь в 1910-х, в краткий период жизни, совпавший по времени с пиком русского поэтического (да и не только поэтического) авангарда.
«Пачка ордеров» — последний из поэтических циклов Гастева, сборник отрывистых лозунговых текстов. Это футуристическая программа грандиозного и безжалостного революционного преобразования как человеческого труда, так и всего окружающего мира. Это поэзия действия, призванная выразить не только единство и мощь пролетарских масс, но и превращение их в охватывающую весь земной шар машину человечества. Она становится автором будущего.
С невиданной доселе точностью и скоординированностью Машина творит искусство, производство, войну с врагом, проектирует и определяет новую жизнь на планете.
Индивид больше не имеет ни малейшего значения.
Движение этих коллективов-комплексов приближается к движению вещей, в которых как будто уже нет человеческого индивидуального лица, а есть ровные нормализированные шаги, есть лица без экспрессии, душа, лишенная лирики, эмоция, измеряемая не криком, не смехом, а манометром и таксометром.
Остается лишь:
Отрапортовать: шестьсот городов — выдержка пробы.
Двадцать городов задохлись, в брак.
Возможно, именно эти тексты и манифесты стали источником вдохновения для классической антиутопии Евгения Замятина «Мы».
Время манифестов быстро прошло. Завершилась гражданская война, победившие большевики перешли от борьбы с обломками старого к строительству нового мира — и от слов к действию перешел пролеткультовец Гастев. Следующие двадцать лет его детище, Центральный институт труда, вырабатывал рекомендации, как организовать пролетарскую культуру труда, начиная с распорядка дня и заканчивая детальным исследованием правильной рубки зубилом.
Алексея Капитоновича настигла та же смерть, что и многих других революционеров: он был репрессирован и расстрелян в 1939 году, на исходе Большого террора.
Впрочем, проявить эстетски-гуманистическое сочувствие к его индивидуальной судьбе — едва ли не наибольшая возможная степень отрицания целей и ценностей главного героя.
С этим отрицанием мы сталкиваемся в перформансе не единожды. Апроприация текстов и имени при полном и нарочитом игнорировании содержания является чуть ли не главной чертой проекта.
Место рабочего, строящего новый мир, на сцене занимает 60-летний панк-ребенок FM Einheit в оранжевой спецовке. Ему не нужно ни создавать, ни подчинять себя воле механизированного коллектива. Вместо того он может разбивать наваленные на стол кирпичи, играться с их осколками, а может и вяло трахаться с висящей пружиной, используя дрель вместо члена.
Гастев-Курентзис быстро уступает место женскому альтер-эго в образе стареющей строгой учительницы из порнофильма. В промежутках между декламацией переведенных на английский и немецкий поэтических фрагментов, она развлекает зрителей сексуализированными танцами.
Ордер 09
<…> Сумасшедшие женщины, рожайте.
Рожайте немедленно, срочно.
Небольшая металлическая установка одну за другой разрывает страницы книги, на заднем плане изредка чирлидят три декоративные бетономешалки…
Вспомнив о панковском прошлом Ammer & Einheit, можно было бы подумать, что это сознательное отрицание тяжкого труда отцов, непринужденная и свободная игра на обломках индустриального мира, победа нульработы и сексуальной революции. Но нет: работа команды предельно организованна и выверенна, ее участники отнюдь не равны друг другу ни в работе, ни в творчестве, ни в праве на имя — вольным духом анархистов и автономов ФРГ времен холодной войны здесь и не пахнет.
Да и пространство, в котором они работают, совсем не разрушенные цеха, оставшиеся от умерших предприятий. За полгода до «Удара молота» на Пермском мотовозоремонтном заводе «Ремпутьмаш» трудились герои Алексея Гастева: промышленные рабочие производили и ремонтировали технику, нужную для строительства железнодорожных путей.
С 9 января 2019 года 180 сотрудников «Ремпутьмаша» были уволены: предприятие закрылось, на его месте власти Пермского края организовали культурный центр.
Можно спорить о плюсах и минусах джентрификации, о целесообразности перепрофилирования индустриальных пространств, находящихся в центре города, и преобладании общегородских интересов над экономическими интересами рабочих. Но нельзя не заметить иронии в том, что главным, самым масштабным перформансом, прошедшим на новообретенной площадке Дягилевского фестиваля, стало произведение, которое присвоило не только землю и здания умирающего класса промышленного пролетариата, но и облик рабочих, а равно жизнь, идеи и тексты Алексея Гастева — одного из лидеров и вдохновителей пролетарской революции, строителя нового пролетарского мира.
И нет — ни перформеров, ни фестиваль за этот жест упрекнуть нельзя.
Ведь это жест радикальной честности: «Горе побежденным!» — говорят танцующие интеллектуалы и хипстеры индустриальным рабочим. Теперь вы — это мы!
Впрочем, политическая ирония не затмевает драйва и технического совершенства исполнения. Так что на протяжении большей части концерта я находилось в состоянии глубокого внутреннего конфликта: аполлонический разум требовал размышлений, а дионисийское начало так и просилось пуститься в пляс. И я не отказало себе в возможности потанцевать на одном из лучших индустриальных концертов последних лет!