История гендерной истории: как исследовательницы 1980-х начали изучать изменение в обществе мужских и женских ролей
Во второй половине XX столетия история перестала замыкаться в себе. Наука всё чаще обращалась к смежным дисциплинам, заимствовала у них рабочие подходы и методы и ставила всё новые и новые вопросы. Ширилась проблематика исследований, а человек в истории представал в самых необычных ракурсах. Вера, интересы, мировоззрение, чаяния, самоидентификация, отношения внутри и вне различных сообществ — всё это становилось объектом внимания ученых, увлеченно тыкавших в «маленького» человека на пространстве большой истории. Из этого пестрого букета дисциплинарных штудий родилось и новое направление, взявшее курс на изучение социальных ролей, стереотипов и взаимоотношений полов в прошлом: так родилась гендерная история. Рассказывает Илья Агафонов.
Рожденные на свет в реалиях второй волны феминизма, women studies довольно быстро набирали популярность среди историков. В 1960-х годах внимание к женщинам в истории воспринималось как нечто революционное и необычное. Как и любое новое направление, историческая феминология быстро набрала себе сторонников, однако вскоре стала жертвой собственной ограниченности. Научный бум 1970-х и 1980-х постепенно сходил на нет, а тренд на междисциплинарность лишь активнее набирал обороты. В подобных условиях «женская история», стесненная в выборе объекта, не могла оставаться монолитной. Среди историков, занимавшихся историей женщин, начинается дрейф в сторону более широких тем. Своеобразный итог развитию исключительно женского направления в исторической науке подвели французские ученые Жорж Дюби и Мишель Перро во вступительной статье к фундаментальному труду «История женщин на Западе» (1992):
«…Женщины, которых мы изучаем, различаются по своему социальному положению, вероисповеданию, этническому происхождению и жизненному опыту. Там, где это уместно, мы пытались рассматривать проблему пола в связи с другими факторами, пересекающими водораздел между полами, такими как класс и раса. Это уже собственно не история женщин, а история отношений между полами».
Границы категорий «мужского» и «женского» в исторической науке конца прошлого века также постепенно начинают размываться. Это вовсе не значит, что вклад того или иного пола в события прошлого умаляется или принижается. Не означает это и деградации понятийного аппарата историков, которым просто нечем было заняться.
Всё дело в том, что с течением времени многие традиции, привычки, общественные нормы и обычаи межполового поведения меняются до неузнаваемости. Следить за этой эволюцией, беря во внимание лишь один пол, — весьма проблематично.
А потому историки соглашаются, что изучать нужно не историю мужчин или женщин, но историю «женскости» и «мужскости» — признаков, которые делают человека в глазах других «настоящим» мужчиной или «настоящей» женщиной.
Хороший пример изменений взглядов общества на гендерные признаки — эволюция образа «идеальной женщины» и «идеального мужчины». В разные эпохи модель поведения для обоих полов отличалась и видоизменялась под воздействием внешних факторов: моды, философии или достатка. Именно поэтому «идеальная женщина» эпохи Возрождения с ее пышными формами и широкой костью к 1960-м годам воспринималась в Европе или Америке как отклонение от общего стандарта. А мужская мода Нового времени на чулки, юбки и накрахмаленные манжеты в иные времена воспринимается как вызов обществу (или свидетельство альтернативной ориентации).
Помимо того, что менялись нормы и правила поведения полов, свой отпечаток накладывала и разница культур. Даже в реалиях Средневековья с четко прописанными половыми ролями степень приемлемости того или иного образа жизни определялась средой обитания и родом деятельности человека.
Обычный житель Константинополя или Антиохии в X веке мог позволить себе евнуха-слугу и покупку недорогого парфюма. В то время как варяг, прибывший в Византию на службу из далекой Скандинавии, видел в городском жителе пример слабости, трусости и беззащитности. Что уж говорить о евнухах.
Разнообразие культур подразумевает одновременное сосуществование отличных друг от друга представлений о нормах поведения, а также понятиях мужественности и женственности. Ученые задались вопросом: если эти категории так изменчивы и так специфичны, что мешает изучать и анализировать их так же, как и все другие культурные особенности?
Именно этим и занялась гендерная история — выяснением условий формирования в головах людей в разные эпохи категорий «мужского» и «женского», их метаморфоз, влияния и взаимосвязи.
Понятие «гендер» в русскоязычном пространстве часто воспринимается превратно, как нечто несуществующее или не имеющее отношения к реальности бытования полов. Для историков же это совершенно реальный термин для работы с социальными функциями и условиями бытования человека в прошлом.
До середины 1950-х лексема gender употреблялась только в английской лингвистике во вполне понятном значении «род». Однако в 1955 году сексолог Джон У. Мани, которому при изучении гермафродитизма и транссексуализма потребовалось отделить общеполовые свойства от сексуально-генитальных и сексуально-эротических, ввел понятие «гендер».
Использование понятия именно в значении Дж. Мани не особенно прижилось в силу ряда этических причин, и куда большую популярность «гендер» приобрел после публикации работ американского психиатра Роберта Д. Столлера. В 1958 году, после открытия в Калифорнийском университете Центра по изучению транссексуализма, он стал активно пользоваться термином для обозначения «пола в социальном контексте». Именно благодаря ему и произошло разграничение двух понятий: «пол» (sex) стал относиться к биологии (морфологии, гормонам, генам и нервной системе), а «гендер» (gender) — к психологии и социологии человека.
Новое слово пришлось по вкусу ученым-гуманитариям, поскольку позволяло сразу четко обозначить круг интересующих вопросов. Отвлекаться на прописывание теории и методологии больше было не нужно — появилось одно конкретное понятие для определения социокультурных условий жизни человека. Поскольку в 1960-е и 1970-е годы изучать человека с позиций «я — общество» или «я против общества» было довольно модно, гендер отлично прижился среди культурологов, социологов и психологов.
Неудивительно и то, что гендер в новой трактовке привлек внимание сторонниц women studies, которые начали толковать понятие по-своему. В 1970-е годы в дискуссиях об этом слове было сломано немало копий. Одни ученые определяли гендер как социальный институт (Джудит Лорбер), другие отстаивали мысль о гендере как идеологической системе отношений (Нэнси Чодороу, Мойра Гетенс), а третьи и вовсе уходили в дебри трансгуманизма, считая гендер одним из тех признаков, что позволят в будущем отличать одну банку с мозгами от другой. Трактовки очень сильно разнились в зависимости от политических и гражданских взглядов и позиций ученых, а потому с поиском компромисса возникли некоторые сложности.
Отдельное спасибо стоит сказать американской исследовательнице феминизма Сандре Хардинг за создание более-менее понятной классификации определений гендера. Она высказала мысль, что это понятие можно рассматривать на трех уровнях: индивидуальном, символическом и структурном. Эти уровни не всегда симметричны, однако определяют общие способы подхода к гендеру. Другой способ систематизировать концепции гендера — разделить философов на две категории:
- первая — это философы, которые видят в гендере интеллектуальный конструкт, то есть сугубо научное понятие, определяющее социально-культурные функции пола и позволяющее отличать их от биологического sex;
- вторая — это философы, которые видят в гендере социальный конструкт, то есть реальную систему социального взаимодействия полов.
В российской исторической науке уже в новейшую эпоху одной из наиболее популярных стала позиция Ольги Ворониной. Она попыталась объединить спорные представления о гендере воедино, модернизировав идеи Хардинг.
Понятно, что величайшая беда и величайшее достижение гендера — в его многофакторности. А потому его можно толковать и как культурный феномен, и как социальный конструкт, и как интеллектуальную категорию.
Может показаться, что отсутствие четкого определения означает бесполезность термина, однако это не так. Во многих гуманитарных науках, имеющих дело с плавающими категориями психологии, культуры и общества, разные определения — это отражение разных научных подходов, но не более.
В это нагромождение концепций, методов и толкований будто бы незаметно для всех затесалось и историческое определение гендера. Его в 1986 году сформулировала американская исследовательница Джоан У. Скотт, чья статья «Гендер: полезная категория исторического анализа» традиционно считается точкой отсчета нового направления.
Долгое время Джоан Скотт занималась обычными для того времени женскими исследованиями, однако бесплодные дискуссии между сторонниками феминологии о границах направления и его перспективах вынудили ученую вмешаться и привнести в науку гендер как практически значимую единицу исторического исследования.
В отличие от своих коллег американская исследовательница рассматривала гендер не просто как социальный пол, но как систему властных отношений между мужчиной и женщиной.
Сложно не согласиться с тем, что даже в самых древних известных нам исторических государствах власть принадлежала мужчинам, а женщины преимущественно находились в подчиненном положении. Джоан Скотт призывает разобрать эту систему на составные части, проанализировать ее основания и детали, а также проследить изменение моделей поведения, обязательных для участников этих отношений в разное время.
Как и у мужчин, так и у женщин всегда были, есть и будут свои социальные роли, которые им приходится исполнять, чтобы вписываться в общество. Кому-то больше, кому-то меньше. Однако функционирование крупной группы людей предполагает следование определенным нормам. В реалиях прошлого мужчина должен был следовать идеалу «мужественности», а женщина — «женственности». Однако содержание этих понятий не появлялось просто так. Оно формировалось благодаря социальным институтам и культурным традициям эпохи.
Гендерная роль — это совокупность социальных норм, определяющих, какие виды поведения считаются допустимыми, подходящими или желательными для человека в зависимости от его гендерной принадлежности (женщина, мужчина, иное).
Представим себе общество, в котором женщине предписывается следить за домашним очагом и не открывать рот в присутствии мужчины. Спустя многие века данное поведение будет восприниматься как норма и самовоспроизводиться всё снова и снова. При этом обыденностью такое положение женщин будет считаться лишь для представителей этого конкретного общества. Гендерная роль будет закрепляться через воспитание, среду, окружение, определяющие место женщины в этой иерархии. Точно так же и с мужчиной: образцы мужского поведения и соответствующие качества становятся фактором, влияющим на жизнь каждого члена социума.
Гендерные роли помогали выстроить в обществе цельную культурную модель, рабочий образ, который позволял людям держать голову в порядке, не теряться в случае форс-мажоров. Показательный пример такой упорядоченности и стабильности гендерных ролей — семейная жизнь абстрактных мужа А и жены Б, где первый ходит на работу и зарабатывает деньги, а вторая обустраивает быт и воспитание детей.
Проблему гендерных ролей и дихотомию «мужское — женское» сейчас можно наблюдать в самых разных сферах жизни. В вопросах моды, хобби, профессии, внешнего вида, ориентации или поведения. Может ли женщина носить мужскую одежду, а мужчина — женскую? Кто и когда определил критерии «мужской» и «женской» одежды? Существуют ли сугубо «мужские» и сугубо «женские» увлечения?
Многим людям новейшей эпохи дать ответы на эти вопросы довольно легко. Однако даже сейчас в отдельных обществах и культурах за выход за пределы гендерной роли могут подвергнуть вполне реальному наказанию. Будет ли это остракизм, моральное или физическое насилие — неважно. И то и другое выбивает человека из колеи, и в подавляющем большинстве люди стремятся соответствовать общим стандартам, даже если это не удовлетворяет их интересам.
Если мы задаем вопросы о нормах поведения сейчас, то что мешает нам задавать их по отношению к прошлому, где люди мыслили, жили и думали иначе?
Поскольку статья Джоан Скотт о формировании гендерной системы подчинения пришлась на период всеобщего теоретического разброда и шатания, ее идеи оказались очень кстати. Роль языка, которую поднимала Скотт, активно обсуждалась в работах Мишеля Фуко и Жака Деррида. Писал о слиянии истории с литературой еще в 1970-х годах и Хейден Уайт. Всё больше философов и теоретиков гуманитарного знания задавали вопрос: «Как мы описываем всё нас окружающее?» Понятие гендера в данном случае стало одним из инструментов познания отношения людей друг к другу, что оказалось довольно полезным.
Помимо всего прочего, Джоан Скотт определила четыре группы социально-политических систем и направлений:
- комплекс гендерных стереотипов — это символы и образы разных мужчин и женщин, ставшие моделями для подражания (Адам, Ева, Мария, Иисус, Мэрилин Монро, Арнольд Шварценеггер), мифологические представления о порочности, осквернении или чистоте, а также способы их представления и трансформации;
- комплекс гендерных норм (религиозных, педагогических, научных, правовых, политических) — это культурные предписания для мужчин и женщин о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо», меняющиеся со временем;
- комплекс гендерной идентичности — проблемы самовосприятия и самосознания мужчин и женщин в разные эпохи. Сюда также входит и проблема «гендерных конфликтов», когда гендерное самоопределение человека могло не совпадать с общественными нормами. Яркими примерами тут служат кавалерист-девица Наталья Дурова и датский художник Эйнар Вегенер, ставший Лили Эльбе;
- комплекс социального контроля — это институты, которые участвуют в формировании гендера и связанных с ним установок (семья, домохозяйство, система образование, законодательство, государственное устройство).
Своими изысканиями Джоан Скотт призвала преодолеть раскол между традиционной и новыми (женской, мужской, квир-) историями. Однако единодушного объединения под новыми знаменами не случилось. Многие историки-феминологи разного пола пожелали отстаивать свою автономность в ученом мире. Они не захотели менять вполне конкретную синицу women studies на более абстрактного журавля гендерной истории.
Другие же согласились с маргинальным положением узконаправленной женской истории, признали ее лишь этапом к становлению более комплексного направления. Для них половинчатость науки о полах стала реальностью, и даже при изучении сюжетов из женской истории начинает учитываться «мужской фактор», игнорировать который невозможно. Ведь женщины, как и мужчины, никогда не существовали обособленно друг от друга.
Подобный шаг со стороны историков и появление нового направления с огромной базой проблем и вопросов послужили хорошим мотиватором для многих ученых. В сообществе гендерологов появились мужчины, до того смотревшие на обособленные женские исследования довольно скептически.
Наиболее радикальные исследовательницы отказывались присоединяться к новому направлению, борясь за женскую идентичность. Гендерная история казалась им пагубным компромиссом, в котором женщины снова окажутся не у дел. А это, доказывали феминистки, приведет к игнорированию женского опыта и интересов, что откинет науку назад. Эта буря споров о соотношении феминизма, феминологии и гендерной истории затронула в основном Америку. Европа оказалась более толерантной к вторжению мужчин и men’s studies в исследования по истории полов. Однако вне зависимости от степени вовлечения в дискуссию процесс уже сдвинулся с мертвой точки. Руками Натали Земон Дэвис, Мишеля Перро, Джаннет Броди, Гизеллы Бок, Лидии Саржент и других ученых гендерная история начала постепенно обретать очертания научного течения.
Сформировавшись окончательно на рубеже 1980–1990-х, гендерная история, следуя общему тренду, уже не обращалась к крупным структурам, а вполне комфортно развернулась в среде микросюжетов.
На рубеже XX и XXI веков в науке набирали популярность историко-литературные эссе, авторы которых размышляли о том, какое воздействие способен оказать индивид на ход истории. Вместо унылого прагматичного подхода к источникам личного происхождения стал практиковаться «биографический метод». В нем во главу угла ставили реконструкцию одной или нескольких судеб и влияние на них социально-экономических и политических катаклизмов. Всё это в полной мере усвоила и гендерная история.
Одна из первых тем, поднятых в ранних работах гендерологов, — сравнение отношения мужчин и женщин к вопросам семьи, возрасту вступления в брак, повторной женитьбе/замужестве и усыновлению. Изучались гендерные аспекты социальных явлений и их трансформация, например восприятие понятия «честь» у женщин и мужчин.
Сейчас в гендерной истории можно выделить несколько стержневых тем, которые обсуждают как в университетах, так и на кухне: труд в домашнем хозяйстве, работа, право, политика, семья, религия, образование, культура. Каждая из этих сфер, в отличие от предшествующих эпох, рассматривалась с точки зрения социального порядка и внутренней иерархии полов.
Ученые довольно быстро поняли, что отношения между полами являются такой же важной частью любой социальной системы, как и социальные и межпоколенческие отношения, отношения между общественными слоями и отношение человека к природе.
Поэтому внимание ученых быстро переметнулось к историческому характеру и динамике гендерных представлений в таких взаимодействиях. Появился вопрос, как мужчины выстраивали отношения с женщинами и наоборот.
«Гендерная история — это история того, как общества прошлого и живущие в них мужчины и женщины относились к дифференциации полов, как они описывали эту дифференциацию, какое значение они ей придавали».
Гизелла Бок. За пределами равенства и различий: гражданственность, феминистская политика и женская субъективность (1998)
При таком многообразии проблем ни о каком единстве методологии гендерной истории говорить не приходится. Среди общепризнанных аналитических процедур можно назвать этнографический метод включенного наблюдения. Это особый научный подход, когда исследователь, анализируя то или иное явление, одновременно ведет наблюдение за рассказчиком. То есть анализирует не только явление, но и источники, его описывающие.
Среди теоретических достижений гендерной истории стоит выделить появление квир-исследований. Благодаря американской исследовательнице Терезе де Лауретис они вышли из-под крыла gender studies и стали самостоятельным направлением. Первоначальный фокус квир-истории на гендерной идентичности перестал быть актуальным к началу XXI века. Сейчас квир-исследователи также занимаются анализом сексуальных практик, секса как культурного явления, а также разнообразных модификаций своего тела — от операций по изменению физиологии до пирсинга, татуировок, бодибилдинга и нанесения декоративных шрамов. Связь квир-истории с проблемами гендера и женского опыта никуда не исчезает, однако в зарубежной историографии дробление субдисциплин признается как насущная реальность.
В России что до революции 1917 года, что после нее к опыту социально-половых отношений историки долго не обращались. В СССР история женщин в лучшем случае рассматривалась в контексте их униженности и бесправии до Октябрьской революции.
Впоследствии интерес к новым направлениям всё же повлиял на оформление сначала женской, а затем и гендерной истории. На этой почве можно отметить активную работу региональных центров (Иваново, Петрозаводск, Тверь, Самара, Воронеж).
Среди признанных специалистов в области гендерной истории на постсоветском пространстве можно отметить Наталью Пушкареву, Ольгу Воронину, Лорину Репину. Именно они открыли для отечественной историографии не только гендерную, но и обычную историю пола. Не менее активно в данном направлении работают М.Г. Муравьева, И.Р. Чикалова, И.В. Хайдер, И.И. Юкина, А.Р. Усманова. Конечно, всегда найдутся недовольные, отрицающие сам факт наличия гендерной истории в нашей стране. Однако тут всё упирается в понятийный аппарат ученого и его желание приобщиться к данному направлению.
Между тем среди мужчин интерес к гендерной истории оказывается существенно ниже, чем среди женщин. Вероятно, брак, семья, секс и маскулинность не так интересны им, как война и политика.
Если попытаться осмыслить весь путь, который прошла гендерная история, то получится довольно насыщенная событиями, но пока что весьма короткая дорога.
Начавшись как яркий ответ автономным женским и мужским исследованиям в истории, сейчас гендерная история представляет широкое поле экспериментов. Концепция гендера на момент ее появления в истории стала способом преодолеть дисциплинарные ограничения, позволяя при этом женским исследованиям выйти из поля маргинальности, а мужским — пополниться новой проблематикой.
Основываясь на принципах мультидисциплинарности, гендерная история старается объединить при изучении прошлого усилия тех наук, которые способны объяснить причины формирования социальной иерархии, хода ее развития и специфических черт. Поэтому в центре внимания всегда остается человек. Он проживает разные эмоции, ведет себя по-разному в зависимости от возраста, культуры или пола и исполняет разные социальные роли.
Вариативность понятия гендера, при всех его достоинствах, может считаться проблемой, так как именно она стала одной из причин размытия границ тематических исследований и истории полов. С другой стороны, полифоничность понятия позволяет изучать прошлое человека с самых разных точек зрения и не зацикливаться на четких границах направления, которые в конечном счете всё равно бы рассыпались в современных реалиях.
Что почитать:
- Пушкарева Н.Л. Гендерная теория и историческое знание. СПб., 2007.
Книга амбассадора гендерной истории в России Натальи Пушкаревой о развитии исторического знания, специфике истории полов, становлении квир-исследований в исторической науке и основных методах изучения социально-культурных особенностей человека. - Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории. Новая картина европейского прошлого. М., 2004.
Работа Лорины Репиной о становлении и развитии женских и гендерных исследований в историографии. Абстрактная теория вперемешку с конкретными примерами основных проблем исторических gender studies. - Гендерные истории Восточной Европы: сборник научных статей / под ред. Е. Гаповой, А. Усмановой, А. Пето. Минск, 2002.
Один из первых сборников статей по гендерной истории на постсоветском пространстве был издан по итогам конференции «От истории к истории: женская и гендерная история в странах переходного период», прошедшей в Минске в 1999 году.