От вольных городов ко Второму рейху. Краткая история немецкой прессы до конца Первой мировой войны

Новостники лоскутной монархии

С XIII века и вплоть до конца XIX столетия Германия состояла из отдельных княжеств и вольных городов. Количество постоянно варьировалось: например, по подсчетам историков, после Тридцатилетней войны было около 300 княжеств и 80 вольных городов.

К середине XIX века княжеств осталось всего 35, вольные города схлопнулись до Любека, Гамбурга, Данцига и Бремена. За территориальное устройство злые языки прозвали Германию лоскутной монархией (и еще захолустьем Европы).

Каждая такая территория, даже если это клочок земли чуть больше носового платка размером, могла похвастаться своей монетой, своими законами, своей прессой и особой неповторимой атмосферой. Объединял их только язык.

Поэтому то, как себя чувствовали немецкие журналисты, сильно зависело от места их жительства. Были места с более-менее свободными нравами, и были Австрия с Пруссией, где настоятельно рекомендовалось писать одни новости и ни в коем случае не лезть в политику. Да и новости лучше согласовать лишний раз, мало ли что.

Еще правитель мог сначала чуточку ослабить вожжи, а потом передумать. Взять хоть Фридриха Великого. Немецкий журналист, писатель и историк Людвиг Саламон пишет, что, едва заняв трон, Фридрих дал понять своим министрам: он желает, чтобы «интересным газетам впредь не чинились препятствия». На практике это означало отмену предварительной цензуры.

Ура? Не совсем. Через некоторое время громкие военные победы закончились, и всё вернули как было. Более того, Фридрих сам принялся писать для местных газет, чтобы журналисты точно ничего не переврали. Ведь каждому известно: хочешь сделать хорошо — делай сам. И своих министров он заставлял заниматься тем же самым. При этом многие тексты печатались от имени неких провинциальных корреспондентов, так как разглашать имена настоящих авторов газетам строго-настрого запретили.

Фридрих Вильгельм II, следующим севший на трон Пруссии, ситуацию лишь усугубил: с декабря 1788 года тщательной цензуре подлежали тексты не только политической, но и научной направленности. Касалось это и журналистики, и литературы.

С экономической точки зрения дела у печати тоже шли так себе. Основной источник дохода — подписка, а тиражи тогда были очень небольшими.

Крупные газеты или журналы, которые читали хотя бы в половине княжеств, возникнуть не могли из-за территориальной разобщенности. (Строго говоря, региональный характер журналистика Германии имеет до сих пор.)

Где-то с 1820-х власти одобрили публикацию рекламных объявлений — и ситуация хоть немного выправилась. Однако с точки зрения качества контента всё было печально настолько, что тогдашняя интеллигенция предпочитала французскую прессу.

Хорошие новости тоже были. В начале XIX века сразу несколько княжеств стали понемногу отменять цензуру. Началось всё с Баварии, потом присоединились Вюртемберг, Нассау, Гессен, Ганновер и Мекленбург.

Однако делать свободной прессу Пруссии никто и не собирался. Самые смелые журналисты пытались изменить ситуацию снизу, раз власти не шевелятся. Например, за отмену цензуры активно топили Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

В 1842 году Маркс написал цикл статей под общим названием «Дебаты о свободной печати». Содержание примерно следующее: свободная пресса — это возможность для народа увидеть самого себя, связь каждого отдельного человека с другими людьми и государством. Ну и еще оружие в политической борьбе.

Опубликовать такое в родной Пруссии было нереально, поэтому он поехал в более либеральный Кельн. Газета, которая взяла материал, быстро взвинтила тиражи до неслыханных 3500 экземпляров (да, для 1840-х это было много) и даже сделала Маркса редактором. А потом закрылась под давлением властей в январе 1843 года. Кельн оказался всё-таки недостаточно либеральным.

Маркс не отчаялся. Какое-то время побыл во Франции, вернулся и уже в компании Энгельса открыл в июне 1848 года новую газету. Опять в Кельне — вдруг со второго раза получится. Это издание закрыли в мае 1849-го, Маркса от греха подальше выгнали за границу.

Но кое-чего Маркс и Энгельс всё-таки добились: они основали прессу рабочего класса. Показали, что люди, которых обычно никто не слышит, могут однажды обрести голос. Причем громкий.

В 1862 году правительство Пруссии возглавил Отто фон Бисмарк. Железному канцлеру понадобилось восемь лет, чтобы сшить лоскутную монархию в единое государство. Для журналистов началась новая эпоха.

Железный канцлер, кормилец крокодилов

Сразу оговорюсь: Бисмарк журналистов не любил (ничего страшного, мы привыкли). Широко разошлось его высказывание, согласно которому пресса — это не общественное мнение.

Возможно, Бисмарк и рад был бы взять пример с Наполеона и широким жестом закрыть сразу 70 неугодных газет. Однако эпоха успела смениться. Парламент стал реальной силой, с которой нельзя было не считаться.

Направить читательские симпатии в другое русло Бисмарк тоже не мог. Самыми высокими тиражами могли похвастаться оппозиционные издания, а проправительственные газеты и журналы люди читали не слишком охотно. Более того, с некоторыми газетчиками Бисмарк был вынужден судиться. Представить за подобным занятием Наполеона довольно сложно.

Итак, позакрывать к чертовой матери неугодную прессу нельзя, напрямую повлиять на читателей нельзя. Что же делать? Внимательно наблюдать и пользоваться обходными путями. И то и другое Бисмарк делал виртуозно.

Для наблюдения у него было целое газетное бюро, подчиненное министру внутренних дел. Задача — читать все издания страны и каждый день готовить сводки.

В качестве средства влияния Бисмарк предпочитал старый добрый подкуп. Причем спонсировал он не только проправительственных журналистов, но и оппозиционных — чтобы они были протестными в нужной степени и протестовали против строго определенных вещей.

Было у него и собственное издание — Norddeutsche Allgemeine Zeitung («Северогерманская всеобщая газета»), тиражом около 10 000 экземпляров. Деньги для поддержания жизнедеятельности газеты шли из так называемого рептильного фонда, поэтому по Европе разошлись карикатуры, где персонаж кормит драконов или крокодилов.

В 1874 году в Германии начал действовать новый закон о печати. Это означало хоть и усеченную, но всё-таки свободу прессы: никакой предварительной цензуры, тащить журналиста или сразу газету в суд можно только в ряде четко определенных случаев.

Однако для левых у Бисмарка был сюрприз — новый закон, который он пропихнул через четыре года после первого. Закон запрещал партии и любую партийную печать.

Следующие 12 лет, до самой отставки канцлера, журналисты, которых это касалось, учились работать в подполье. Жили и писали где-нибудь в Швейцарии или Великобритании, перевозили тираж через границу в чемоданах с двойным дном. Навык им еще пригодится.

Первые короли прессы

По-научному процесс, когда несколько (десятков) изданий объединяются в руках одного человека, называется концентрацией печати. Стандартная ступенька развития журналистики. Германия достигла ее позже остальных.

Гордое звание первых в стране медиамагнатов получили Рудольф Моссе, Леопольд Ульштайн и Август Шерл.

Рудольф Моссе — сын врача, уроженец Пруссии. Еврей по национальности, но это пока что не имеет значения. Первый капитал сколотил, арендуя в газетах места под рекламу и перепродавая площади предпринимателям. Денег хватило, чтобы открыть свою типографию. Занятие оказалось прибыльным, и вскоре смекалистый молодой человек (правда молодой, ему еще нет и 30) окончательно пришел к успеху.

Но на достигнутом не остановился. Все необходимые ресурсы есть, можно открывать свою газету. В начале ХХ века Berliner Tageblatt («Берлинский ежедневник») читают более 300 000 жителей Германии. Моссе — буржуа и либерал, газета отражает его взгляды. Людям нравится.

Одна газета, пусть и влиятельная, — это далеко не предел, Моссе не торопится почивать на лаврах. Более того, он только начал. Всего Моссе соберет в своих руках около 130 изданий.

Леопольд Ульштайн тоже из еврейской семьи, только родился в Баварии. Он старше Моссе на 17 лет, его отец не лечит людей, а торгует бумагой. Продолжение семейного бизнеса — недостаточно амбициозная задача, и в возрасте чуть за двадцать Ульштайн уезжает в Берлин.

Там он тоже начинает торговать бумагой, просто независимо от папы. А потом, как и многие люди с доступом к ресурсам, решает попробовать себя в издании прессы. Много денег не нужно (хотя у Ульштайна есть): Neues Berliner Tageblatt («Новый берлинский ежедневник») — первая купленная им газета — дышит на ладан, поэтому стоит недорого.

Перемены Ульштайн начинает с названия. «Новый берлинский ежедневник» теперь «Немецкий союз», выходит по вечерам, приносит прибыль. Следующая покупка — Berliner Zeitung («Берлинская газета»). Будут и другие.

Дело Леопольда Ульштайна продолжат пятеро Ульштайнов-младших. Причем не просто продолжат, а выведут на новый уровень: тираж одной (только одной) из их газет перевалит за два миллиона. Сыновья станут владельцами кучи изданий разной периодичности, книжного издательства, киностудии, производства радиоаппаратуры, даже зоопарка. Есть только одна небольшая проблема: они все евреи.

Август Шерл — самый младший из троицы. Когда он только появился на свет, Ульштайн уже начинает свое дело в Берлине. Моссе, правда, всего шесть лет.

Шерл — новатор и большой умничка. Он подумал: зачем платить журналистам за контент, если простые немцы с радостью предоставят контент сами — дай только возможность. И он такую возможность дал: в 1883 году основал газету объявлений. Никакого пробного тиража для проверки, взлетит или нет, Шерл начал с 200 000 экземпляров. И их раскупили.

Люди любят картинки. И Шерл на этом заработал: в 1899 году он запустил иллюстрированный еженедельный журнал. Чтобы у читателей точно не оставалось сомнений, когда ждать свой экземпляр, так и назвал — Der Woche («Неделя»). Ежедневная газета Der Tag («День») в его концерне тоже будет.

Немецкая журналистика в целом тоже чувствовала себя довольно бодро. Появились бульварные газеты, политические и экономические издания, пресса партий — еще в конце XIX века рост шел семимильными шагами.

А потом наступил XX век. Все мы знаем, что происходило в Германии в первой его половине.

Цензура есть, бумаги нет

До начала Первой мировой войны на территории Германии выходило больше 4000 газет и журналов, пишет Галина Вороненкова, исследовательница СМИ германоязычных стран и автор книги «Путь длиною в пять столетий: от рукописного листка до информационного общества». Через четыре года их стало на 500 штук меньше.

Да, были объективные экономические причины: бумага и типографские услуги стали стоить очень дорого, и некоторым издателям газет и журналов стало просто невыгодно их выпускать. Многим изданиям пришлось «похудеть», увеличить периоды между номерами или уменьшить шрифт. Но кое-какие медиа, переставшие существовать, — заслуга исключительно властей.

Всё дело в цензуре. Новый монарх (да, в Германии до сих пор монархия, недолго ей, впрочем, осталось) снова взял курс на авторитарные отношения государства и прессы.

В июле 1914 года начал действовать специальный каталог с перечнем вещей, запрещенных для публикации. За два года в этом чудесном перечне появилось более 2000 пунктов.

Официальный источник информации остался только один — Телеграфное агентство Вольфа. Благодаря этому все провинциальные газеты по сути стали одинаковыми: теперь они могли перепечатывать либо материалы столичных газет, либо телеграфные сводки. Отправить на поля сражений военкоров «малыши» с несколькими тысячами тиража позволить себе не могли. Крупные издания выкручивались хоть так — отправляли на фронт журналистов и публиковали их тексты. Ну, насколько цензура позволяла.

Еще Германия начала практиковаться в искусстве пропаганды. Управление печати при Генштабе следило, чтобы в газеты не просачивалась лишняя информация о ходе военных действий. Желательно было печатать что-то в духе «наше дело правое, мы победим». Ведь даже войну развязали не мы! А если мы, то нас вынудили, мы просто защищаемся.

Бюро печати, учрежденное при Министерстве иностранных дел, взяло на себя зарубежные агитки, в том числе на русском языке. Были даже песенники.

Несмотря на все усилия, где-то к концу 1917 года и ежу стало ясно, что дело стремительно идет к поражению. В честь этого озарения от немецких газет потребовали не пускать на свои страницы любую информацию о России. Особо непонятливых штрафовали. Был еще отдельный списочек неблагонадежных изданий, их контролировали с особым пристрастием.

Когда Германская империя оказалась стерта с карты мира, журналисты робко начали надеяться на свободу прессы. Они были смешными, правда? Ведь на самом деле всё самое интересное только начиналось…