Исправляя «исправленных»: почему лишение свободы не решает проблему преступности и что с этим делать

Проблема: колонии не «исправляют»

Само название «исправительная колония» подразумевает, что заключенные в ней изменяются в лучшую сторону. Название появилось еще в Советском Союзе, только там колонии были «исправительно-трудовыми», и это было вполне в духе советской идеологии. Труд, как известно, мог и из обезьяны сделать человека — не говоря уже о преступнике. На деле заключенных просто использовали в качестве бесплатной рабочей силы, в том числе на знаковых стройках сталинской эпохи.

В 1997 году колонии по всей России переименовали просто в «исправительные». Что именно должно исправлять их обитателей, государство не уточнило.

В дискуссии о реальной функции тюрем и колоний в обществе — любом, не только советском — важную роль сыграл философ Мишель Фуко. Он был членом «Группы информации о тюрьмах», участники которой общались с заключенными и распространяли информацию о том, что происходит во французских тюрьмах.

Именно из деятельности группы в 1975 году родилась книга «Надзирать и наказывать», в которой Фуко поместил тюрьму в один ряд с другими государственными институтами, призванными дисциплинировать человека через его тело — и изолировать его, если он этой дисциплине сопротивляется.

Вскоре практически всему миру пришлось признать, что заключенных в тюрьмах никто не собирается исправлять.

Современные авторы также подтверждают, что лишение свободы не помогает сократить уровень преступности в обществе, а, наоборот, повышает риск рецидива. Заключенный становится частью системы, из которой сложно, а порой и невозможно найти выход.

«Популярная ФСИНология»: немного цифр

Российская система колоний и тюрем — одна из крупнейших в мире.

По данным ФСИН, на 1 сентября 2018 года в российских колониях, СИЗО и тюрьмах находились 582 889 человек, что сопоставимо с населением крупного города, например Тюмени или Владивостока.

Это число постепенно снижается, но показатели рецидива в России остаются запредельными.

На 2015 год 85 % российских заключенных были судимы два и более раза.

В 2017 году Центр стратегических разработок опубликовал доклад, согласно которому 55 % российских осужденных находятся в зоне «невозврата», то есть вряд ли вернутся к обычной жизни. Люди совершают преступления, едва освободившись из тюрьмы, по дороге домой. Но почему?

Психология тюрьмы

Чтобы понять, как тюрьма влияет на психику, надо представить себе жизнь в заключении.

В колониях и тюрьмах установлен жесткий распорядок дня — примерно одинаковый по всей России. Подъем для всех в шесть утра, отбой в десять вечера. Если у заключенных есть работа (а обычно она есть), ее нельзя пропускать. Например, женщины-заключенные, как правило, работают швеями. Шьют по 8 часов в день, но к этому обычно прибавляются добровольно-принудительные переработки, то есть еще половина смены. Иначе дневной или месячный план не выполнить. Зарплата при этом составляет не более 300 рублей в месяц.

Остальное время расписано по минутам: на завтрак, обед и ужин отводят по полчаса, чтобы привести себя в порядок утром — 10 минут. Еще по 40 минут уходит на ежедневные проверки. Даже на поход в туалет выделяют специальное время. В выходные, конечно, можно немного расслабиться, но вариантов отдыха в колонии не так много. Из развлечений обычно есть телевизор.

Постепенно заключенные полностью адаптируются к распорядку, в котором они не принадлежат сами себе.

Режим дня лишь часть этой дисциплины. Тюрьма диктует и нормы внешнего вида, начиная с униформы и заканчивая множеством мелких правил и запретов. В женских колониях, например, действуют ограничения на макияж, волосы всегда должны быть убраны под косынку. Малейшие нарушения могут повлечь за собой наказание. Тело подвергается максимальному контролю. В колониях и тюрьмах практически не работает врачебная тайна, и, если у заключенного ВИЧ или туберкулез, об этом узнают все.

Постоянный страх перед сотрудниками колонии, у которых есть реальная власть (а иногда вообще ничем не ограниченная, как показывают нам последние случаи пыток в российских ИК), и вообще вся структура повседневной жизни в колониях приводит к неизбежным изменениям в личности заключенного. Сюда добавляется давление со стороны других заключенных: среди них есть своя «система каст», а «понятия» о жизни далеки от норм на свободе. В женских тюрьмах иерархия не такая жесткая и в целом, по словам исследователей и самих заключенных, морального давления меньше. Например, нет четкого деления на «блатных», «воров» и другие касты, гомосексуальность не так сильно стигматизирована, в целом меньше насилия. Впрочем, всё это не делает женские ИК гуманными, и выживать в них непросто.

Чтобы справиться с условиями заключения, женщины в колониях образуют «семьи». Сексуальная связь между партнерками необязательна, главный элемент подобных отношений — забота.

В колонии любовь проявляется в бытовых мелочах: достать для «жены» сладости или сигареты, помочь с работой, элементарно выслушать. Но не всё так радужно. Зачастую «семьи» создаются не на почве взаимных чувств, а из необходимости, например, бедная арестантка объединяется с той, которую «греют» (то есть поддерживают) на воле. Так одни женщины попадают в полную зависимость от других.

Специфика женских колоний заключается еще и в том, что многие женщины растят там своих детей.

Это отдельный мир, о котором стали говорить совсем недавно. В детских домах, или, как их еще называют, в «домах малютки», при ИК на 2013 год содержались 772 ребенка. Детей воспитывают в группе, мамы навещают их каждый день, времени на встречи у них немного. Обычно они вместе гуляют во «дворе» — на бетонном пятачке, окруженном высокими стенами.

Малыши попадают в детские дома при колониях по двум причинам: либо у матери не получается оформить опеку на ближайших родственников, либо она родила уже в колонии. Последний вариант более вероятный. К беременным в колонии вообще особое отношение.

Женщины в ИК часто одиноки: от них отказываются родственники, их бросают мужья, на воле их никто не ждет. У многих из них беременные сокамерницы вызывают зависть.

К тому же шансы выйти по УДО у будущей мамы резко возрастают. Но рассчитывать на поблажки со стороны администрации не приходится: общий режим дня и работу никто не отменял. О полноценном регулярном медицинском обследовании и речи быть не может. Две лишние ложки творога в день и два вареных яйца да отдельная камера для беременных после 6-го месяца — вот и все «привилегии».

Впрочем, и отдельная камера может ощущаться как подарок судьбы, когда ты за решеткой. В ИК уединение — роскошь, далеко не всем и не всегда доступная. Заключенные живут в комнатах на несколько десятков человек, где кровати никак не отгорожены друг от друга. Работают тоже вместе, вместе выходят на прогулки. Особой ценностью становится место у стены или в углу: на такой кровати есть возможность отвернуться к стенке и хотя бы некоторое время никого не видеть.

Особенно тяжело выходить на свободу тем, кто сидел более пяти лет. Эти люди привыкают к статичным условиям колонии. Она становится для заключенных и тех, кто вышел на свободу, проверенным и понятным пространством, где «ужин, макароны дают». В реальном же мире всё слишком быстро меняется: законы, рынок труда, технологии, мода. За пределами колонии — неизвестность. Поэтому в ИК возвращаются снова и снова.

Ресоциализация

Как быть с системой, которая воспроизводит сама себя, большой вопрос. Один из возможных ответов — программы ресоциализации для бывших заключенных и для тех, кто только готовится выйти на волю.

Такие программы работают в странах по всему миру. Их организуют и государственные ведомства, и общественные фонды, которые с ними сотрудничают. По содержанию они бывают очень разными: могут включать психологическую помощь, профессиональное образование, занятия по повышению компьютерной и финансовой грамотности, юридическую помощь (например, в возвращении жилья), последующее сопровождение и поддержку. Для большей эффективности эти элементы стараются сочетать.

В России есть несколько фондов, которые помогают заключенным освоиться на воле. Один из них — «Протяни руку», который открыла юристка Светлана Бахмина при поддержке предпринимателя Валерия Баликоева. Светлана знает о жизни в тюрьме не понаслышке: она одна из фигурантов «дела ЮКОСа». Идея создать организацию, которая будет помогать женщинам в колониях, пришла к ней в заключении. Сейчас фонду «Протяни руку» уже четыре года, он сотрудничает с несколькими женскими колониями. Одна из его программ, «Возрождение», которую реализуют при поддержке Фонда президентских грантов, направлена именно на ресоциализацию бывших заключенных и их семей.

Конечно, возможности небольших благотворительных фондов ограничены: они могут, как «Протяни руку», собрать для освободившихся мам с детьми дорожный комплект, чтобы они спокойно доехали до дома (а он может быть в тысячах километров от места заключения). Могут помочь восстановить документы, получить профессию, оказать адресную поддержку. Однако серьезные проблемы вроде трудоустройства фонды решать не могут: это проблемы системные, они требуют изменений в законах и во всей практике сопровождения бывших заключенных.

«Дочка называет меня „мое талантище“»

Чтобы устроить свою жизнь на воле, нужно найти работу. В теории судимость не может служить причиной отказа со стороны работодателя, если это не работа в сфере образования, лечения и воспитания детей. На практике бывшим заключенным отказывают повсеместно. Защитить свои права при этом очень сложно: работодатель никогда не признает, что отказал из-за судимости. Специальных государственных программ по трудоустройству бывших заключенных в России нет, есть только квоты на прием на работу в отдельных регионах.

О том, как важно найти заработок, чтобы реабилитироваться, говорят и сами заключенные.

«Главное — профессия в руках», — делится своим опытом наша собеседница Алла (имя изменено). Алла трижды оказывалась в колонии, в основном за хранение наркотиков, в первый раз попала в тюрьму в 18 лет, сразу после родов. За десять лет она провела меньше года вне ИК: «Как выходила из тюрьмы, первым делом бежала за наркотой».

Сейчас Алла уже три года на свободе. С наркотиками удалось покончить. Изменить жизнь ей помогло несколько обстоятельств, и в числе главных она называет профессию. Еще до первого срока Алла успела выучиться на парикмахера. Специальность помогала ей и в тюрьме, и на свободе. Сейчас женщина работает в салоне красоты, «в одном из лучших салонов города», как подчеркивает она. Это позволяет ей обеспечивать себя, дочку и маму — они живут все вместе. О своей работе Алла говорит с гордостью: «Мои клиенты доверяют мне, а сама я постоянно учусь, повышаю квалификацию, развиваюсь. Родные мной гордятся, дочка часто называет меня „мое талантище“».

Аллу очень поддерживает ее мама, и это тоже помогло ей наладить свою жизнь. Мама воспитывала внучку, когда Алла была в колонии, отправляла передачи. А главное — продолжала верить, что дочь в какой-то момент сможет всё изменить. Мама согласилась на переезд из Владивостока, где они раньше жили, в небольшой город под Екатеринбургом, чтобы Алла могла сменить обстановку. «Я маме за это очень благодарна. Смена круга общения очень помогает после отсидки. В новом месте тебя никто не знает — и можно начать жизнь с нуля». Наконец, большую помощь оказал Алле уже упомянутый фонд «Протяни руку». Сейчас у нее «новая жизнь, новые интересы», о прошлом она старается не вспоминать.

«Ела кору от деревьев, чтобы с голода не умереть»

Вторая главная проблема бывших заключенных — это жилье. Многие выходят из колонии прямиком на улицу. Дом или квартира либо приходит в негодность, либо родственники законными и незаконными путями присваивают и не пускают хозяйку.

Примерно так случилось с Людмилой Михайловной — пенсионеркой из деревни Борки в Тверской области. Людмила Михайловна попала в колонию после того, как перед Новым годом срубила в неположенном месте голубую ель.

Она не знала, что совершает преступление, и арест накануне праздника стал для нее неожиданностью: «Принесла домой, поставила красавицу, повесила игрушки. А утром милиция в деревне появилась. Стучатся ко мне. Я открываю двери. Они и спрашивают, есть ли у меня елка. Я, конечно, отвечаю, что есть. Просят показать. Приношу, а на свету видно, что она голубая. Они меня взяли под руки и увели». Женщина получила три года колонии.

До ареста Людмила Михайловна делила с братом дом, который достался им от матери. Обратно ее ни брат, ни его семья не ждали: «Чашку супа обещали налить — и всё».

Женщина осталась на улице, без еды и средств к существованию, ела траву и кору с деревьев, чтобы не умереть с голода. Когда брат с женой переехали в соседнюю деревню, стала жить в их старом доме.

Денег не было, и она за небольшую плату помогала соседям — колола дрова, копала грядки, разгребала снег. На еду хватало, а вот за свет платить было уже нечем, и его вскоре отключили. Когда соседи с работой помогать перестали, начала воровать. Так Людмила Михайловна оказалась в колонии снова. «Там меня хотя бы кормили, крыша над головой была», — объясняет она.

Сейчас дом, в котором живет Людмила Михайловна, находится в плачевном состоянии: потолок провалился, отопления нет. У женщины проблемы с ногами, она передвигается на ходунках, поэтому пенсию вместо нее забирает брат. Часть денег при этом он оставляет себе. Людмила Михайловна с этим ничего сделать не может.

Через дорогу от ее дома живет сосед Николай, который помогает ей по дому и в саду. Именно он рассказал нам историю Людмилы Михайловны — а еще снял видео о ее жизни. Не так давно его увидела глава сельсовета деревни Борки и пообещала помочь с новым жильем.

Помощь особенно уязвимым

История Людмилы Михайловны показывает, что программы реабилитации должны учитывать особенности различных социальных групп. Сложно придумать такую программу, которая одинаково хорошо помогала бы людям разного гендера, уровня образования, с разным жизненным опытом.

Женщинам, которые выходят из тюрем, например, часто нужна помощь с возвращением детей, которые находятся под опекой или в приемной семье, либо с восстановлением родительских прав.

Кроме того, многие женщины-заключенные имеют опыт домашнего и сексуального насилия, вовлечения в проституцию, и им нужны психологи, чтобы с этим опытом справиться и наладить свою жизнь.

Отдельная история с колониями для несовершеннолетних. Таким заключенным необходима базовая социализация: часто получается, что до колонии они находились в дисфункциональных, социально изолированных семьях, сталкивались с насилием, с детских лет вовлечены в преступность и другой жизни не знают. Важно дать им возможность ее увидеть.

Особые программы ресоциализации разрабатывают для людей с инвалидностью, пожилых заключенных, малограмотных, для заключенных с ментальными проблемами.

Отличает всех перечисленных людей одно: они особенно уязвимы, и это делает учебу, поиск работы, жилья, заботу о себе, общение с другими людьми и в целом жизнь в социуме (не говоря уже о жизни счастливой) чрезвычайно сложным или даже невозможным делом.

А может, просто не сажать?

Ресоциализация заключенных — процесс сложный и дорогой. При этом эффективность подобных программ до сих пор не доказана.

Что доказано, так это польза от гуманизации всей системы исполнения наказаний. Речь не только о том, чтобы сделать жизнь в колониях более сносной, но и вообще об отходе от тенденции лишать свободы по любому поводу.

Российские суды завалены незначительными делами: кражи в магазинах, предъявление фальшивых удостоверений, драки в кафе. За них логичнее наказывать штрафом, исправительными обязательными работами — и не множить заключенных, тем более если человек совершил преступление впервые.

Примером страны, власти которой пошли на радикальную гуманизацию пенитенциарной системы и права, являются Нидерланды. Еще десять лет назад в европейском рейтинге стран по количеству заключенных это государство соседствовало с Россией. Сегодня их показатель один из самых низких — 59 заключенных на 100 тысяч населения (в России — 405). Изменение произошло в кратчайшие сроки: с 2005 года приоритетным видом наказания в Нидерландах стали общественные работы и штрафы. В тюрьму можно попасть за преступление против личности или насильственные действия — и уж точно не за срубленную ель.

Голландская статистика показывает: сокращение числа заключенных не приводит к росту преступности в обществе. Наоборот, ее уровень снижается.

Впрочем, и эти данные нельзя интерпретировать однозначно: снижение преступности может быть связано с плохой раскрываемостью дел или с тем, что люди стали меньше обращаться в полицию. Что будет с ситуацией в Голландии дальше, покажет время. Пока же власти страны вынуждены «импортировать» заключенных из соседних стран — Норвегии и Бельгии, чтобы просто не закрывать все тюрьмы и не лишать их сотрудников рабочих мест.