«Вики предпочитает Вольтера, а не Vogue»: почему одаренных женщин считают фриками
Научное исследование с ироничным названием, вынесенным в заголовок, рассказывает страшное: одаренным женщинам трудно реализовываться в этой несправедливой жизни. Проблема — не в одаренных женщинах, а в социокультурном устройстве общества, запускающем болезненные механизмы подавления у его участников. Казалось бы, знакомый феминистский дискурс: вы нам — «деторождение и борщи», мы вам — фигу и букет психологических расстройств. Но не всё так скучно. Бунтующие женщины, игнорирующие «нормальные» гендерные роли, обнажают и подрывают саму сущность социальной матрицы.
Все решено! Мама, я…
По Маслоу, реализоваться (или самоактуализироваться) — значит полностью раскрыть потенциал собственных дарований и нащупать верный жизненный путь, наиболее подходящий личности, обстоятельствам и интересам. Как известно, трудности начинаются, когда личность и ее интересы не стыкуются с общепринятыми нормами.
Если ты родился в России и у тебя имеется член, худшее, что ты можешь сделать, — оказаться маньяком, экстремистом или геем. У женщин список почти аналогичный: маньяком, экстремистом или, что самое страшное, бездетной одиночкой. Проведя анонимный опрос и собрав истории женщин из США, Бразилии, Ирана, Греции, Норвегии и Новой Зеландии, исследователи выявили еще одну «худшую» жизненную позицию для женщины в этом мире — быть одаренной.
Что вообще значит быть одаренным? Согласно модели американского психолога Гане, работавшего с выдающимися детьми, одаренность — это использование спонтанных врожденных дарований (gifts).
Не путать с талантом, который про отточенное умение, а не голые естественные способности.
Для определения одаренности не годится IQ-тест, поскольку речь идет о целом комплексе когнитивных и эмоциональных характеристик. В их числе: умение глубоко осмыслять сложные и абстрактные понятия, связывать разнокалиберную информацию в единую картину, быстро обучаться и запоминать, креативно обращаться с языком. Также одаренные люди изобретательнее, чем простые смертные, обладают повышенной аффективной и сенсорной чувствительностью, более любопытны, эмоциональны (а зачастую и гипервозбудимы) и тащатся от головоломок для мозга и души. Идет в комплекте с перфекционизмом, иконоборческими убеждениями, жаждой быть «слишком умным» и критическим отношением к авторитетам. Неудивительно, что таких людей часто воспринимают как чудаков и раздражающих выскочек, особенно в детский и подростковый периоды.
В сценарии с хорошим концом одаренность конвертируется в успех, достижения, признание или детективную практику на Бейкер-cтрит. Причем главная роль в этом процессе принадлежит не столько одаренному чудаку, сколько социокультурному аквариуму, в котором его уникальные gifts актуализируются.
В пессимистичном сценарии чудак остается чудаком и застревает в психологическом гетто. Как выяснилось, многим одаренным женщинам приходится проигрывать именно его.
Бросаясь в бизнес, науку или творческую/интеллектуальную деятельность вместо семьи или просто слишком сильно отличаясь от представления о женском, они переворачивают устоявшуюся шкалу приоритетов вверх тормашками. И получают этой же шкалой по шапке.
Социальной структуре как слаженному механизму невыгодна любая перестановка сил, ей не с руки, чтобы биологический и воспитательный конвейер в виде женщин снижал свой КПД, а мужчины прекращали поставлять на рынок рабочую и потребительскую силу, подгоняемую доминирующими социальными предписаниями. Ей нужна не утопическая анархия, а порядок и жизнестойкость. И для их сохранения система не брезгует кровожадным принципом «любой ценой».
В переводе на язык нейронных, поведенческих и эмоциональных кодов это означает, что социальная система манипулирует нами. И бьет она ниже пояса: главные ее инструменты — негативные (и потому действенные) эмоции.
Это страх (наказания и остракизма), чувство вины (за ненормальные мысли и действия), стыд (за личные недостатки) и отвращение (к тем, кто покушается на «разумный» порядок).
Все бы ничего — уют, стабильность, по улицам не носятся люди с топорами — но подавляющие механизмы одним махом накрывают и индивидуальную эмансипацию, и самоактуализацию, и социальный прогресс. Такие вот побочные эффекты узаконенной стадности.
«Вики предпочитает Вольтера, а не Vogue» собирает целую коллекцию травматичных ситуаций в духе «зачем тебе степень, найди себе мужа». Отдаление от социальной роли и представления о должном в каждом случае взывают к жизни дракона регуляции системы и запускают карательные эмоции, самая часто встречаемая из которых — стыд. Она же самая монструозная, потому что в отличие от вины или страха, у которых есть источник и которые можно скорректировать, стыд подразумевает, что его носитель — сам человек, и это уже не подлатать.
Одна из тактик, которую используют одаренные женщины для адаптации: принижение собственных когнитивных способностей (что, как показывают исследования, в принципе свойственно женскому полу, в отличие от мужчин, которые чаще их переоценивают).
Предельный вариант такого подавления — «синдром самозванца», при котором субъект постоянно сомневается или дискредитирует себя, считая, что его достижения — дело рук случайности или удачи. «Самозванцы» идентифицируют себя как мошенников, которые вовсе не обладают исключительными способностями, и любую ошибку воспринимают как подтверждение своей правоты. Синдром одаривает носителя сразу тремя из базовых регуляторных эмоций подавления: виной, стыдом и страхом скорого раскрытия их «истинной» сущности. Именно поэтому, вместо того чтобы воспользоваться успехом, женщины с таким синдромом начинают перерабатывать, чтобы компенсировать воображаемые недостатки.
С синдромом или без, одаренные женщины невольно прививают себе мысль о том, что с их личностями не все в порядке и они «странны». Внутренний баг подкрепляется внешним: к примеру, родители и психотерапевты солидаризуются и назначают медикаменты («Я ошиблась много лет назад и принимала 30 мг метилфенидата в день», «Я много лет принимала риталин, полагая, что мои симптомы несчастья были вызваны СДВГ»). Симптомы несчастья, как утверждают исследователи, на самом деле были вызваны социальной машиной, заставляющей женщин мучиться внутренними конфликтами и неуверенностью в себе или идти по пути наименьшего сопротивления: отказываться от творческих и интеллектуальных потребностей в пользу других.
Вот черное, вот белое
Для самозащиты социальная система держит в длинном запутанном рукаве не один подлый прием. Самый очевидный и раздражающий из них — категоризация и объективизация всех, кто под руку попадется. Этот процесс необходим для того, чтобы люди выполняли системные функции наиболее продуктивно, идентифицируя себя с с теми или иными «ячейками», начиная от любви к лейблам и заканчивая социальными ролями.
Стряпая разного рода «ячейки», система опирается на символические концепты, ведь все, включая тела, познает себя опосредованно, а не через прямой опыт (как учит нас Жижек).
В конечном счете социокультурные наслоения помогают нам контактировать с миром — сырая независимая реальность для нас недосягаема, у нас на уровне языка нет к ней доступа.
Другое дело, как именно они помогают.
Языки и сопутствующие им символические знаковые системы опираются на бинарные оппозиции. Именно через контрасты и полярность наш ум учится воспринимать мир. Для Европы, Северной Америки и большинства других частей мира, оппозиция мужского и женского — это хребет символической системы (и внутри языка мы не можем обозначить человека без упоминания пола).
Западный дискурс наслаивает на противопоставления мужского и женского целую массу дихотомий.
Самая любимая: «сильное-слабое» или «активное-пассивное», построенные на концепции, где женщина априори комплексует из-за недостатка у нее фаллоса.
Впрочем, согласно Леви-Строссу, который изучал незападные мифологии, фаллогеноцентрические привычки присущи всем культурным системам, и в парах вроде «активное-пассивное» и «самец-самка» мужская сторона всегда воспринимается как превосходящая.
Наиболее ярко это проявляется в связи дихотомий «мужчина-женщина» и «культура-природа». В западном мире, с его иудейско-христианскими, промышленными и технологическими прорывами, культура считается более совершенным достижением мира сего. Как пишет культурный антрополог Шери Ортнер, женщины в западном мире традиционно ассоциируются именно с природой и считаются к ней ближе из-за биологических атрибутов: груди, менструации и способности рожать. Мужчина же «выходит» за пределы биологии и создает искусство, религию и айподы.
Логика противопоставления природы и культуры запросто перебрасывается на оппозицию женского и мужского пола. Водораздел, как мы видим, проходит по физическим особенностям — это и есть первичная концептуализация тела, которое превращается в медиатор культурных и социальных ценностей.
Женщина в этом случае превращается в посредника между «дикой» природой и цивилизованным миром, и ее главная роль в этой структуре — социализировать потомство, вывести его из природного гетто дикой природы.
Главный подлог, который совершается при такой концептуализации, — заявление о том, что женские и мужские роли даны нам биологически, «от природы», от самого Господа Бога. Антропология и этнология запросто рассекречивают это утверждение сотнями примеров того, что мужская активная роль и женская пассивная, ассоциируемая с материнством и низкой вовлеченностью в дела мира сего, — не естественный порядок вещей.
Мужчины из народа ака относятся к детям в чисто материнском ключе, принимая самое трепетное участие в их воспитании, вплоть до предложения собственных сосков младенцем в качестве пустышек. У китайской народности мосуо и вовсе отсутствуют так называемые третьи гендерные роли вроде «отец» и «муж», зато есть «блуждающие браки», самая близкая аналогия которых в западном мире — секс без обязательств. О матриархальности мосуо ходят легенды: женщины здесь воспитывают детей (вместе с собственными братьями и сестрами), занимаются тяжелой работой, отвечают за финансы и важные решения. И далее, далее.
В подложной системе одаренные женщины, показывающие, что роль женского пола не ограничивается «природой», пассивностью и низкой целеустремленностью, выходят за установленную границу бинарной модели, на которой эта система возведена.
То есть своим примером демонстрируют, что существуют иные способы быть женщиной или просто быть. Это не просто оспаривает привилегированность мужчин, как пишет Джудит Батлер, но и серьезно подрывает весь установленный символический порядок.
Ровно то же вольно или невольно выполняют люди, свободно обращающиеся с собственным телом, те, кто нарушает табу и условности, фрики, чудаки, нонконформисты и меньшинства. Именно поэтому и те и другие наказываются защищающейся социальной системой, чья главная задача — нормализировать и закрепить за определенной ролью всех своих участников, изъять любую непоследовательность.
Дихотомии мужского и женского, нормального и ненормального, как и прочие, исключают любые варианты, отличные от заданных двух и ограничивают бесконечно разнообразную реальность, которая может быть представлена в бесконечном количестве моделей. Та, в которой живем мы, не универсальна как минимум по причине того, что не универсальны сами понятия активной культуры (сильных мужчин) и пассивной природы (слабых женщин). К примеру, народам Арктики плевать на разделение природы и культуры, как Мосуо плевать на патриархат, — у них в принципе нет понятия «дикой природы».
Иными словами, пол, гендер, норма — не предзаданные условия бытия, а социокультурный продукт, и негибкость установленной системы вовсе не говорит о том, что она работает адекватно.
А она и не работает, если одаренные дамы не могут реализовать собственные способности, а фрики не чувствуют себя свободно. Ведь если социум и культура призваны облегчать наши контакты с миром и друг с другом, то нам лучше посматривать за этим процессом, подлатывать его механизм и вовремя улавливать, где он выполняет свою функцию, а где (и как) — превращает в функцию нас.