Бурлак, крючник, табунщик, пластун: скитания молодого Владимира Гиляровского

Владимир Гиляровский — знаковая фигура для журналистов и всех, кто интересуется историей Москвы. Он облазил столицу от и до: бывал и в трущобах, и в высшем обществе. Дружил с Чеховым и Шаляпиным, знал Тургенева и Горького. Написал несколько книг, самая известная — «Москва и москвичи». При этом ранние годы Гиляровский провел вдали от столицы. И чем он только не занимался, даже бродяжничал! Рассказывает Белла Аскарова.

В честь Гиляровского назвали несколько улиц и астероид, его тексты изучают в вузах, которые готовят журналистов, и школах. Дядя Гиляй — прозвище еще с гимназии, и прицепилось же — настолько популярен, что по нему не рекомендуют писать курсовые: уже по сто раз изучили и описали, трудно будет обосновать научную новизну. А всё благодаря громкому званию короля репортеров.

Оперативность, информаторы везде и всюду, искреннее сочувствие героям и острые темы (например, он был на Ходынском поле в день давки) — вот как Гиляровский завоевал свой титул. Огромная физическая сила, решительность и много удачи — вот что помогло ему выжить и после многолетних скитаний найти призвание.

Где волки стаями волочатся?

Так в автобиографических «Моих скитаниях» Гиляровский описывает родные просторы:

«Родился я в лесном хуторе за Кубенским озером и часть детства своего провел в дремучих домшинских лесах, где по волокам да болотам непроходимым медведи пешком ходят, а волки стаями волочатся».


Или вот еще: «В Домшине пробегала через леса дремучие быстрая речонка Тошня, и за ней, среди вековых лесов, болота».

Плюс дополнение — всё происходит в Вологодской губернии. Согласитесь, конкретики маловато.

Под домшинскими лесами имеются в виду леса Домшинской волости. В конце XIX века тамошние мастера прославились изделиями из бересты: когда заканчивали с полевыми работами, плели короба, туеса, емкости для круп и т. д. Вот тут, если кому вдруг интересно, о промысле говорится чуть больше.

Волоком Гиляровский называет лес. Мол, в Вологодской губернии все так говорили. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона такое толкование действительно встречается:

«Волок — обширная лесистая незаселенная область».

Некоторые исследователи считают, что место рождения Гиляровский вполне искренне забыл: в Вологду семья перебралась, когда он был совсем ребенком, а за автобиографию Владимир Алексеевич засел только в 1928 году — то есть успел стать почтенным семидесятилетним старцем.

Другие обвиняют Гиляровского в любви к мистификациям. Прочитав его автобиографию и много-много текстов сверху, я склонна согласиться со вторыми. Но почему бы и нет? Захотел стать помимо классного репортера кем-то вроде былинного персонажа — ну и стал. Тем интереснее ученым и просто энтузиастам, пытающимся выяснить, где же Гиляровский появился на свет.

В 2005 году газета «Красный Север» публиковала заметки Владимира Аринина. Он проехал по вологодским местам Гиляровского и решил, что будущий король репортажа родился в деревне Горка. Там Аринин нашел «старинный двухэтажный дом отнюдь не сельского вида». Позже версия получила документальное подтверждение.

Сейчас это ничем не примечательное местечко. До Вологды пилить шестьдесят с лишним километров, названия ближайших населенных пунктов что-то скажут только местным. По данным всероссийской переписи, в 2002 году в Горке жило всего 160 человек, в 2010-м — 151.

Да и в XIX веке там вряд ли было что-то интересное. Может, потому Гиляровский и не уточнил, где родился. Какая разница? Самое интересное началось потом.

Фейковый юбилей

В 1928 году в журнале «Огонек» вышла статья Гиляровского «Мои семьдесят пять лет». Путем нехитрых вычислений получаем год рождения автора — 1853-й. Та же дата выбита на его надгробии. Она же указана в Большой советской энциклопедии и паре других справочников. Значит, всё хорошо?

На самом деле нет. Гиляровский, скажем прямо, насвистел. Это выяснила в 2005 году замдиректора архива Вологодской области Любовь Мясникова, подняв церковные метрические книги. Там нашлась запись о рождении первенца у супружеской четы — не слишком важного чиновника и мещанки. Произошло это в ноябре 1855 года.

Зачем было прибавлять себе два года? Я встречала у исследователей две версии. Первая — былая слава к 1928 году несколько угасла, и Гиляровский просто хотел привлечь к себе внимание. Вторая — уже был слаб здоровьем и опасался, что до настоящего 75-летия не доживет, так пусть заранее поздравят. Если так, то переживал Владимир Алексеевич зря: умер он в семьдесят девять лет.

Мама пишет стихи, папа работает приставом

Дед Гиляровского по материнской линии управлял лесным имением графа Олсуфьева. Имение находилось в такой глуши, что сам граф предпочитал туда не соваться. Оброк посылают — и ладно.

Отец учился в духовной семинарии, как окончил — стал помощником управляющего. Так и познакомился с будущей супругой. Женился, когда той было всего шестнадцать.

Про мать Гиляровский пишет мало: звали Надежда Петровна, читала Пушкина и Лермонтова, сочиняла стихи, вечерами вышивала и рано умерла «от простуды». Видимо, сгубили пневмония или туберкулез.

К законам в семье относились вольно. Читали запрещенного Рылеева и Чернышевского, сочувствовали ссыльным, водили дружбу с политическими и предпочитали не обращать внимания на крепостное право — дед никого не наказывал и не отдавал в солдаты. «Жили по-казачьи, запросто и без чинов».

Воспитанием отпрыска особо не заморачивались: читать научили, ружье подарили — ну что еще надо.

Был у Володеньки и кто-то вроде гувернера — беглый матрос Китаев. Почти сказочный персонаж: пальцами монеты гнет, бревнами жонглирует, камни одним ударом ломает. То, что доктор прописал, если хочешь воспитать приличного человека.

Переезд в Вологду случился, потому что отец Гиляровского поднялся по карьерной лестнице: получил место чиновника. Восемь месяцев работал в земском суде, потом стал приставом, уточняют архивисты. Да, папина работа не совсем то, о чем стоит громко заявлять во времена советской власти.

Практически в одно время с матерью умерли бабушка и дед. Отец женился во второй раз. Мачеха оказалась не из страшной русской сказки — учила пасынка французскому языку, кормила конфетами и всячески занималась воспитанием. После этого решили, что Володенька вполне готов к гимназии. Как говорится, одна ошибка — и вы ошиблись: гимназист из него получился тот еще.

Во втором классе он учился дважды, в третьем — тоже. Могли и на третий год оставить, но со второй попытки Гиляровский осилил-таки экзамены по алгебре и арифметике. С поведением тоже были нелады.

Надо сказать, свои гимназические годы Гиляровский описывает довольно живо. Хотя местами рассказ выглядит приукрашенным. Представьте: на улице дубак, птицы замерзают на лету, но школяры, растирая на ходу снегом щеки и носы, всё равно бегут учиться. Для полноты картины не хватает только волков, от которых приходилось отстреливаться по дороге. А теперь в минус тридцать уроки отменяют, хлипкая молодежь пошла.

Тогда же Володенька успел постичь цирковые премудрости — познакомился с сыном циркача и начал учиться за компанию:

«Через два месяца мы оба отлично работали на трапеции, делали сальто-мортале и прыгали без ошибки на скаку на лошадь и с лошади».

Всё-всё, теперь точно про скитания.

Бурлак на Волге

Кажется, Чернышевского в семье зря читали: Гиляровский так впечатлился, что сбежал из дома и пошел в народ. Для начала пешком дотопал из Вологды в Ярославль. Судя по картам, это даже по прямой больше ста семидесяти километров. Возьмем за среднюю скорость пешехода пять километров в час и предположим, что шел Гиляровский по десять часов в день. Короче, топографическим кретинизмом человек явно не страдал, раз за три с лишним дня не сбился с курса и пришел куда надо. Было ему тогда шестнадцать лет.

В Ярославле Гиляровский присоединился к артели бурлаков. В его ситуации вариант кажется вполне логичным: документов нет, силушки богатырской (и дури) много, хочется мир посмотреть и себя показать. Подальше от городов — подальше от холеры, которая тогда ходила по стране.

И заработал неплохо. Есть данные, что в 1875 году артель получала триста рублей. Зарплата одного бурлака — четырнадцать копеек в день, кормили бесплатно.

Если не пропивать получку в кабаках (ну или откладывать хоть что-то), денег за летнюю навигацию вполне хватало до следующего года.

Правда, к 1871 году расцвет бурлачества уже минул. То ли дело раньше… Павленко в книге «Россия во второй четверти XVIII века» пишет, что в середине века бурлаков было около 120 тысяч, а к концу столетия баржи по рекам тягали 200 тысяч человек.

Какой груз возили, Гиляровский не уточняет. Самые вероятные варианты: хлеб, соль, лес, железо.

С бурлачеством Гиляровский завязал в Рыбинске. Хотел стать разбойником, но не сложилось. Зато ему снова пригодились выносливость и сила.

Крючник, он же портовый грузчик

«В Рыбинске были хозяйские артели грузчиков, то есть работали от хозяина за жалованье. К хозяевам обращались судовщики с заказом выгружать хлеб, который приходил то насыпью в судах, а то в кулях и мешках», — пишет Гиляровский.

Но он попал в другую артель, где деньги поровну делились между всеми участниками. Зарабатывал от десяти до двенадцати рублей в день и особо не уставал:

«Дня через три я уже лихо справлялся с девятипудовыми кулями муки».

Представляете шестнадцатилетнего парня, который каждый день таскает по сто пятьдесят кило — ладно, сто сорок семь килограммов и 420 граммов — и отлично себя чувствует? Я, признаться, с трудом.

В Рыбинске Гиляровского нашел отец. Как отреагировал на сынулю-грузчика? Через знакомых запихал в юнкерское училище. Гиляровский-младший вернулся в Ярославль.

Юнкер

И тут у Гиляровского не сложилось. Удивлены? Ладно, на самом деле виновата случайность: в саду Лефортовского госпиталя он нашел брошенного младенца. Сбегать в полицию не успевал — вернуться в казарму нужно было строго к девяти часам. Вот и взял ребенка с собой:

«На другой день все училище знало об этом и хохотало до упаду. Какое-то высшее начальство поставило это на вид начальнику училища, и ни с того ни с сего меня отчислили в полк „по распоряжению начальства без указания причины“».

Тут у Гиляровского взыграло ретивое, и он подал в отставку. Куда дальше? Известно куда — скитаться. Время только выбрал неудачное: зимой бродяжничать холодно. Хотел дотянуть до весны и снова податься в крючники. Но что происходит, когда Гиляровский что-то планирует? Правильно: всё идет кувырком.

К огню поближе

И всё-таки Гиляровский — уникально везучий. Серьезно. Рекомендаций нет, образования нормального нет, документов нет — и всё равно умудрялся найти работу. Буквально с улицы приходил.

Но, с другой стороны, его и не директором брали. Чтоб в военной прогимназии печи топить, полы мыть и дрова колоть, много ума не надо. Почему ушел? Узнал, что новым учителем гимнастики станет его бывший взводный, и не захотел пересекаться с человеком из прошлой жизни.

Пожарным Гиляровский побыл примерно сутки. Как раз успел нормально поесть, немного поспать, съездить на пожар и спасти там брандмейстера. Даже каску еще не получил — только ремень. Снова встретил знакомых с юнкерских времен, снова сбежал.

Вредная работа

У свинцово-белильного завода, куда Гиляровский попал, долгая и славная история. Владела им династия купцов Сорокиных, отец-основатель — Семен Федорович, в 1768 году именно он и открыл семейное предприятие. В 1794 году продал товара на 3750 рублей.

Гиляровский начал работать в 1870-х. К тому времени годовая выручка увеличилась в десятки раз. Есть данные за 1883-й: заработали 65 тысяч рублей.

Платили, пишет Гиляровский, четыре рубля в месяц. Кормили до отвала, расписание — не бей лежачего: два-три часа утром и столько же вечером. Но есть подвох, и вы наверняка поняли, в чем он заключается. Свинец жутко ядовит, у некоторых рабочих признаки отравления появлялись через пару недель. Рты тряпками закрывали, конечно, а толку-то.

Гиляровский продержался четыре месяца. Молодой организм, здоровый. Плюс коллега подсобил: подрядил колоть дрова. Так что три часа каждый день Гиляровский проводил на свежем воздухе.

Почему ушел? Шел в больницу навестить друга, по дороге на него напала собака, и Гиляровский случайно забросил ее в щи. Да, в суп. Нет, я не прикалываюсь.

Не в то время не в том месте

Из Ярославля Гиляровский смотался — на пароходе прибыл в Казань. Шел себе по улице в красной рубахе, никого не трогал… и тут мимо промчался подозрительный типчик. И тоже в красной рубахе.

Типчик-то сбежал, а вот Гиляровский остался, его и задержали. В чем обвинили? В распространении прокламаций. По голове бы за такое не погладили, ясное дело. Поэтому Гиляровский разогнул решетку и сбежал через окно.

И снова чуть не влип в криминал, только уже в Астрахани. В «Моих скитаниях» всё как-то непонятно описано: то ли сбыт награбленного, то ли контрабанда. От греха подальше Гиляровский уплыл в Царицын. Сейчас этот город называется Волгоградом.

Месяцы с лошадьми

В Царицыне Гиляровский встретил казака, который вел лошадей в задонские степи, и напросился в помощники. В степях и осел на некоторое время — стал табунщиком.

«Обжился я на зимовнике и полюбил степь больше всего на свете, — должно быть, дедовская кровь сказалась. На всю жизнь полюбил и часто бросал Москву для степных поездок по коннозаводским делам. И много-много и в газетах, и в спортивных журналах я писал о степях, — даже один очерк степной жизни попал в хрестоматию».

Со степями Гиляровского разлучила случайность: к его работодателю прибыл жандармский полковник, от которого Гиляровский сбежал в Казани. Бывают же совпадения.

Гиляровский взял сто рублей и пешком пошел в Ростов. Лошадиная эра в его биографии на этом не закончилась — стал наездником в бродячем цирке, успел даже поездить с гастролями.

Но — опять случайность — в Тамбове опоздал на поезд. Пошел в ресторан и увидел, что двух человек за что-то бьют. Ну и заступился. Один спасенный оказался актером. Так в жизни Гиляровского появился театр. Этот жизненный этап оказался довольно длинным. Правда, однажды актерскую карьеру пришлось поставить на паузу.

Перерыв на войну

В 1877 году началась Русско-турецкая война, Гиляровский пошел добровольцем:

«Война для меня оказалась приятным препровождением времени, напоминавшим мне и детство, когда пропадал на охоте с Китаевым, и жизнь бродяжную».

Сначала определили в стрелковую роту, но там Гиляровскому быстро стало скучно. Так и пишет: «Тоска страшная». Тогда он напросился в пластуны.

Пластуны — это, по сути, казаки-спецназовцы:

«В походе они находились в передовом разведывательном дозоре, на привале — в засаде и боевом охранении. В полевом укреплении — в постоянном поиске по окрестным лесам и ущельям. Ночью пластуны группами от трех до десяти человек проникали глубоко в расположение неприятеля, наблюдали за ним, подслушивали разговоры».

Пластуны пользовались самым современным оружием, получали более высокое жалование. Про обмундирование в одной из статей написано так:

«Форма одежды № 8. Что отняли, то и носим».

В пластунах Гиляровскому понравилось.

«Веселое занятие — та же охота, только пожутче, а вот в этом-то и удовольствие», — это он пишет о взятии языка.

Третьего сентября 1878 года, уже после перемирия, Гиляровский закончил воевать. На память остался Георгиевский крест.

Снова актер

Теперь Гиляровский покорял Пензу. Обзавелся новым псевдонимом — Сологуб, как у автора «Тарантаса».

Труппой тогда руководил Василий Далматов, звезда российской сцены. В Пензе он обосновался в 1874 году и вернул местному театру угасшую было славу. Он, собственно, и пригласил Гиляровского.

«Играл я вторые роли, играл все, что дают, добросовестно исполнял их и был, кроме того, помощником режиссера. Пьесы ставились наскоро, с двух, редко с трех репетиций, иногда считая в это число и считку. В неделю приходилось разучивать две, а то и три роли», — вспоминал потом Гиляровский.

Актер из него получился старательный, но, по мнению современников, не слишком талантливый. Даже десятилетняя девочка из знакомой семьи сказала:

«Вы, Сологуб, талант. Только не на сцене. Вы — поэт».

Наконец-то в Москве

В 1881 году Гиляровский приехал в Москву — играть в театре Анны Бренко. Режиссер познакомил его с редактором «Будильника». Именно там 30 августа 1881 года напечатали Гиляровского. Не репортаж, правда, — стихи.

Уже осенью Гиляровский бросил сцену:

«Писал стихи и мелочи в журналах и заметки в „Русской газете“, пока меня не ухватил Пастухов в только что открывшийся „Московский листок“».

Так Гиляровский и стал репортером. Его скитания закончились.