«Годзилла» и другие научно-фантастические фильмы периода «ядерной горячки»: влияние исторической травмы на развитие кинематографа
Голливудское кино всегда остро реагировало на важные общественно-политические изменения и события. Даже фильмы таких жанров, как фэнтези и научная фантастика, которые, казалось бы, наиболее далеки от реальности, без связи с историческим контекстом были бы невозможны. Чаще всего влияние этого контекста незначительно, однако в некоторые периоды он становится главной предпосылкой создания картины, ее сюжетообразующей и идейной основой. Период «ядерной горячки» — непростые 1950-е — именно такое время. О том, как связаны культовые монстры из фильмов этого десятилетия с ядерной повесткой, в чем главное отличие японского «Годзиллы» от голливудского и какие уроки преподносят нам послевоенные фильмы ужасов — в этой статье.
Истоки «ядерной горячки»
Сегодня, в условиях эскалации политической напряженности, пугающих заявлений главы государства о переводе сил сдерживания (к которым относятся и ядерные) в так называемый режим боевого дежурства, угроза ядерного конфликта становится всё реальнее. Об этом недвусмысленно свидетельствует и перевод стрелок знаменитых Часов Судного дня вперед: теперь до ядерного катаклизма остается условных 100 секунд.
С подобным напряжением мир сталкивался уже не раз: практически все крупные военные конфликты второй половины ХХ века сопровождались угрозами применения ядерного оружия и повышением уровня тревоги в обществе. К счастью, угрозами дело и ограничивалось. Тем не менее именно 1950-е годы выделяются беспрецедентностью «ядерной горячки», или «атомной паранойи», охватившей мировое, в особенности западное, сообщество. Подобное явление, если мы вспомним школьный курс истории, симптоматично.
Такие исторические трагедии, как атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, осуществленные Вооруженными силами США в августе 1945 года, не забываются никогда. Эти незаживающие раны оказали сильнейшее влияние на культурное производство Америки после Второй мировой войны и изменили курс развития голливудского кино.
Однако не только память о недавних катастрофах породила такие культовые картины, как «День, когда остановилась Земля» (1951), «Они!» (1954), «Невероятно уменьшающийся человек» (1957) и «Годзилла, король монстров!» (1956). Сама природа ядерной физики — невозможность увидеть радиацию и защититься от ее смертельного воздействия — пугала людей.
Послевоенную «атомную паранойю» продолжали подпитывать и нескончаемые ядерные испытания американских военных. Сотни наземных и подземных испытаний, проводившихся на печально известных полигонах в Неваде, на Маршалловых островах, Аляске и в Колорадо с 1945 по 1963 год, общественность не обходила вниманием. Усилия американского правительства по сокрытию пугающей информации от общества оказались недостаточными. Появлявшиеся в СМИ материалы об испытаниях мощнейших бомб (разрушительная сила некоторых из них в 750 раз превосходила силу «Малыша», сброшенного на Хиросиму) постоянно напоминали американцам об ужасах войны.
К середине 1950-х миф о том, что ядерное оружие можно использовать в мирных целях, был окончательно развенчан, а в 1957 году организован Национальный комитет за разумную ядерную политику (англ. SANE). Как следствие, разговоры о ядерных бомбах стали выходить за пределы кухонь и кабинетов Белого дома, антивоенные настроения постепенно приобретали всё более массовый характер, протестующие против применения атомного оружия стали всё чаще появляться на улицах, а мутанты-монстры — на киноэкранах.
Два «Годзиллы» — два подхода к переживанию исторической травмы
Ключевой фильм периода — «Годзилла» японского режиссера Исиро Хонда, выпущенный в 1954 году, — стал вехой в развитии послевоенного научно-фантастического кинематографа.
Даже сегодня доисторическая рептилия остается знаковым персонажем: появление в комиксах, компьютерных играх, мультфильмах и нескольких кинофраншизах сделало Годзиллу одним из главных поп-культурных символов нескольких поколений.
Более полувека блокбастеры о хвостатом монстре становятся кассовыми хитами. Даже многочисленные (и не всегда удачные) перезапуски франшизы нисколько не повлияли на стабильный интерес аудитории к Годзилле. Однако о его «атомном» происхождении сегодня помнят немногие: еще в 1956 году режиссер Терри О. Морс, перемонтировав японский оригинал для американской аудитории, заложил традицию нивелирования ядерной повестки в фильмах о доисторическом ящере.
Неприкрыто следуя пропагандистской формуле, он вырезал все прямые упоминания об атомных экспериментах американских ученых, добавил новые сцены, а с помощью дубляжа изменил некоторые реплики героев. Счетчик Гейгера (дозиметр радиации), с помощью которого в оригинальном фильме ученые определяли близость Годзиллы, Морс заменил на сонар — средство обнаружения объектов под водой с помощью звуковых волн, а сетования одной из героинь по поводу радиоактивного тунца (подобные явления имели место и в действительности) и вовсе удалил. Самое интересное, что Исиро Хонда был совсем не против кастрации своего детища: выход на международный рынок значил для него больше, чем целостность собственного фильма.
Общая стилистика оригинала, который делал упор на реалистичность, тоже была исправлена в соответствии с запросами аудитории и культурной политики США: больше зрелищности и экшена — меньше политического контекста и морализации.
Однако решение Морса и голливудских дистрибьюторов переделать «Годзиллу» было более чем оправданным: американскому обществу вряд ли понравилось бы «тыканье носом» в совершенные ошибки, учитывая, что всего за два с половиной года до выхода оригинала закончилась оккупация Японии Соединенными Штатами. О коллективной вине и ответственности в то время решались говорить лишь немногие. А японцы жаждали расплаты и справедливости, открытой общественной дискуссии и недопущения использования ядерного оружия, что отчетливо резонирует с посылом первого «Годзиллы». Это подтверждают и многие исследователи кино:
«Главной идеей режиссера Исиро Хонда ставилась задача некого политического акта: передать через кино предупреждение о возможном атомном кризисе в период холодной войны и сохранить память о бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Ввиду того, что в период оккупации поднимать темы бомбардировок было под строжайшим запретом, возможность <…> передать эту мысль появилась только после окончания оккупации в 1954 году».
Оригинальный «Годзилла» произвел на японскую публику терапевтический эффект: хеппи-энд картины давал зрителям возможность на время забыть о поражении в войне и по-новому взглянуть на самые мрачные страницы своей истории, чего не скажешь об американизированном варианте.
Фильмы о монстрах как зеркало общественных настроений
«Годзилла» Морса был одним из многих голливудских фильмов о монстрах, выпущенных в 1950-е. Муравьи-убийцы, огромные тарантулы, богомолы, скорпионы, ящеры — эти и другие кровожадные чудовища стихийно захватили киноэкраны. Их засилье в кинотеатрах, сюжетная и стилистическая схожесть картин, а также прямая связь с «атомной паранойей», царившей в обществе, позволили исследователям выделить самостоятельный поджанр научно-фантастического кино — creature films, или «фильмы о тварях», знакомые многим по мемам и смешным картинкам с нереалистичными чудищами.
Картины поджанра всегда следовали стандартной формуле: в результате атомных экспериментов ученые или военные пробуждают древних монстров (или становятся их невольными создателями); монстры начинают терроризировать города; люди паникуют, бегут — и тут появляются бесстрашные американские спецназовцы, которые с помощью оружия и научных изобретений спасают человечество от напасти. В итоге расправляются с жуткими тварями всегда те же, кто их и породил, — военные и ученые.
Для американской культуры 1950-х использование подобного шаблона в кино симптоматично. Да, именно исследования в области ядерной физики становятся причиной появления монстров, но, в отличие от японских фильмов, ядерная повестка здесь отходит на второй план.
Воспевание коллективного героизма и научного прогресса, ура-патриотизм и прославление американских военных, нередко встречающиеся и в современном кино, — вот главные идеи, которые активно транслировал Голливуд в первое послевоенное десятилетие.
В условиях непростой политической ситуации — оккупация Японии, война в Корее, начало космической гонки с СССР — проамериканские идеи пользовались большой популярностью и находили отклик в обществе. Американцы шли в кино не только для развлечения, но и в поисках утешения. В напряженные 1950-е годы и «Годзилла», и «Тарантул» (1955), и «Чудовище с глубины 20 000 саженей» (1953), и другие популярные фильмы о монстрах убеждали зрителей в том, что они всегда будут в безопасности.
Они вселяли надежду на то, что США не дадут своих граждан в обиду и одолеют любых врагов, даже если этот враг — ядерная бомба.
Как пишет знаменитая исследовательница кино Сьюзен Сонтаг, эти фильмы смогли нащупать нерв времени. Они стали выразителями «травмы, пережитой всеми в середине ХХ века, когда стало ясно, что отныне и до конца человеческой истории жизнь каждого человека будет омрачена не только ожиданием собственной смерти, но и страхом перед массовым вымиранием, которое может наступить в любой момент практически без предупреждения» (перевод автора статьи).
Как ядерная война уничтожила цивилизацию марсиан
В послевоенные годы не только «монструозное» кино помогало вербализировать «атомную паранойю» и общественную тревогу. О фатальности игр с ядерной физикой еще более отчетливо говорит «Ракета Х-М» (1950) — один из первых американских фильмов о покорении космоса. По сюжету, группа исследователей отправляется на Луну. Однако из-за непредвиденного изменения курса космический корабль приземляется на Марсе, где ученые обнаруживают остатки прежней цивилизации, уничтоженной ядерной войной. Осматривая со скалы безжизненную пустыню с засыпанными песком разрушенными дворцами и храмами, главный герой с горечью произносит:
«Разум человека… неважно, землянина или марсианина — высшее проявление интеллекта — всегда тяготеет к самоуничтожению».
Его реплика — одна из самых пронзительных не только в фильме, но и, наверное, во всем научно-фантастическом кинематографе Голливуда того периода. Скорбь по ушедшей культуре, страх за будущее человечества, ощущение собственной беспомощности и ужаса перед возможностью повторения марсианского сценария — его слова пропитаны всеми этими чувствами. Возможно, кто-то увидит здесь и отражение коллективного чувства вины за трагедию в Японии, но, как уже было сказано, с этим отношения у американского общества в 1950-е были неоднозначные.
Тем не менее голливудские режиссеры, как мы видим, делали всё возможное, чтобы привить аудитории ненависть к ядерному оружию: они активно использовали страх (воплощенный в виде жутких тварей) для гуманизации аудитории и внедряли ядерную повестку в легко перевариваемые незатейливые картины. Однако именно огромная популярность второсортных ужастиков позволяла им ненавязчиво транслировать важные антивоенные и гуманистические идеи широким массам.
Тот факт, что большинство фильмов, так или иначе затрагивающих ядерную повестку, представляли собой малобюджетные киноаттракционы с неубедительной аниматроникой и актерами в резиновых костюмах чудовищ, нисколько не умаляет их социального значения.
Тони Перрин пишет, что даже мысль о ядерной катастрофе настолько ужасающая, что большинство из нас предпочитает не думать о ней вообще. Именно поэтому реалистичные (документальные и художественные) картины об ужасах атомных бомбардировок и эпичные военные драмы не были так популярны у американской аудитории, как фильмы категории В о радиоактивных насекомых и годзиллах.
Как монстры ушли из «ядерного» кино
По прошествии двух десятилетий, когда ядерные испытания в США были практически прекращены, второсортные creature films исчезли с экранов кинотеатров. Рана, нанесенная общественной психике в середине 1940-х бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, стала заживать, «атомная паранойя» утихать — и ядерная повестка приобрела совсем другой характер.
Поскольку отношения крупнейших мировых держав — США и СССР — оставались накаленными (холодная война только набирала обороты), а ядерное оружие стало появляться к середине 1960-х и у других государств — Китая, Франции, Великобритании, — вопросов, связанных с его применением, стало еще больше. Установление жесткого контроля над тестированием атомных бомб, недопущение политических провокаций, связанных с испытанием ядерного оружия, разработка регламентов по обеспечению безопасности мирного населения в условиях катастрофы — эти и другие проблемы мировое сообщество должно было решить незамедлительно.
Это привело к тому, что научно-фантастический кинематограф Голливуда практически отказался от простых, избитых сюжетов о монстрах из лагун, пещер и лабораторий. На киноэкранах стала появляться политическая сатира, шпионские триллеры и полудетективные картины о подпольных научных лабораториях. Такие фильмы, как «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу» (1963) и «Система безопасности» (1964), франшиза «Планета обезьян», стартовавшая в 1968 году, и постапокалиптическая «Проклятая долина» (1977), — эталонные примеры отражения в кино нового витка ядерной повестки.
Монстр как символ расплаты человека за неправильные решения и фатальные ошибки, как олицетворение непостижимой ядерной угрозы с тех пор появлялся на экранах крайне редко. Так, антивоенный посыл в современных блокбастерах о Годзилле и других тварях практически не просматривается: зрелищность, экшен и спецэффекты вышли на первый план.
Засилье «атомных чудовищ» осталось в прошлом, «ядерная горячка» прошла, а Годзилла стал всё чаще вылезать из глубин океана, чтобы развлечь и напугать зрителей, нежели подтолкнуть их к размышлениям о будущем человечества в мире, где существует ядерное оружие.
Тем не менее и «Они!», и «Годзилла», и «Смертельный богомол» (1957), несмотря на очевидные художественные недостатки, примитивные спецэффекты и сюжетную простоту, остаются важными документами эпохи. Они в значительной степени отразили общественный страх, связанный с применением ядерного оружия, и сформулировали те переживания и опасения, которые неожиданно снова стали актуальными.